Безмолвный крик

– А вам не все равно, убьют меня в Сент-Джайлзе или нет? – с ненавистью спросил он, облизнув пересохшие губы.

– Все равно, – с улыбкой произнес Монк, но это была не совсем правда. Сейчас он уже не испытывал к Мармадьюку Кинэстону такой неприязни, как в момент прихода сюда, но почему, и сам не смог бы объяснить. – Однако я не хочу, чтобы людей из Сент-Джайлза преследовали за убийство.

Дьюк глубоко вздохнул.

– Я так и знал. Вы родом из Сент-Джайлза?

Уильям расхохотался. Впервые за много дней ему стало весело.

– Нет. Я приехал из Нортумберленда.

– Полагаю, мне следует поблагодарить вас за предупреждение, – небрежно произнес Дьюк, но в глазах его читалось потрясение, а в голосе слышалась невольная признательность.

Пожав плечами, Монк лишь улыбнулся.

Из особняка он вышел в еще большем замешательстве.

Времени оставалось отчаянно мало.

В Севен-Дайлзе сыщик показывал рисунок с изображением Лейтона Даффа извозчикам, уличным торговцам, разносчикам, продавцам цветов, шнурков, спичек, стеклянной посуды, даже крысолову и нескольким проституткам. Его опознала целая дюжина людей, причем некоторые – без малейших колебаний. И никто не узнавал Риса.

К началу второй ночи у Монка оставался лишь один вопрос. Чтобы найти ответ, он вернулся в Сент-Джайлз и бродил по переулкам и дворам, пробирался под капелью по проходам, поднимался и спускался по подгнившим лестницам, пока около семи утра не занялся серый мутный рассвет. Уильям выбился из сил, а замерз так, что не чувствовал ног и не мог сдержать дрожь в теле. Но он узнал две вещи. В ночь убийства Рис Дафф и его отец явились в Сент-Джайлз с двух разных сторон, и не существовало доказательств, что они виделись друг с другом до фатальной встречи на Уотер-лейн.

Вторую вещь Монк разузнал случайно. Он разговаривал с женщиной, в молодости занимавшейся проституцией и скопившей круглую сумму на приобретение пансионата. Она до сих пор держалась в курсе всех сплетен. Уильям зашел к ней уточнить некоторые даты и названия, но больше из желания разогнать тьму и страх, туманившие его разум всякий раз, когда он вспоминал лицо Ранкорна. А в этих темных скользких проулках оно то и дело всплывало перед мысленным взором Монка. Это не был теперешний Ранкорн – с седеющими висками, раздавшийся в талии, – нет, он видел молодого, стройного Ранкорна с расправленными плечами и смелым, ясным взглядом.

– Помнишь облаву в борделе, когда поймали без штанов того судью, Гаттериджа? – Монк сам не знал, зачем спрашивает и какого ожидает ответа. Знал только: что-то шевелится в закоулках его сознания и не дает покоя.

Она залилась веселым смехом.

– Конечно, помню. А что?

– Кто ею руководил?

– Ты сам знаешь. Только не говори мне, что забыл! – Она смотрела на него, сузив глаза, склонив голову набок.

– Это он ее подготовил? – спросил Монк.

– Это что, шутка или что? Подготовил ты, а он ее у тебя принял. Ты передал дело ему, потому что знал, что этот бедолага Гаттеридж туда собирается. Ранкорн и вляпался, дубина.

– Почему? Гаттеридж сам виноват. Он что, решил, что полиция подождет, пока он там развлекается?

Она выпучила глаза.

– Ну да! Конечно, решил! Или хотя бы предупредит его! Это же вывело из себя очень многих людей… важных людей. Только не нас! Мы так хохотали, что чуть не попадали!

– Каких людей? – Монк замолчал, чувствуя, как что-то опять ускользает от него, что-то очень важное.

– Слушай, зачем тебе все это? – спросила она, хмурясь. – Все это уже умерло и травой поросло! Кому до этого теперь есть дело? И никакой связи с теми самыми изнасилованиями.

– Знаю, что никакой. Просто хочется знать. Расскажи мне, – настаивал Монк.

– Ну, после того случая некоторые дженты сочли, что их выставили в неприглядном виде. – Женщина рассмеялась собственной шутке. – Они всегда верили, что вы, сыщики, будете держаться подальше от некоторых домов терпимости. – Она вытерла глаза тыльной стороной ладони. – А после этого дела они уже никому не верили. Не могли! Получилось, что испортились отношения между полицией и кое-какими влиятельными людьми. Никогда бы не подумала, что могу пожалеть Ранкорна, а в тот единственный раз пожалела. Он же был как заноза, бо́льшую часть времени. Хуже тебя! Ты хоть и ублюдок, но честный, не дурак и не ханжа. Никогда не слыхала, чтобы ты проповедовал одно, а делал другое. Не то что эти… – Она посмотрела на него внимательнее. – Что случилось, Монк? Какое тебе дело до того, что произошло двадцать лет назад во время облавы на какой-то публичный дом?

– Сам не знаю, – честно ответил он.

– Он тебя винит? – спросила женщина с ноткой сочувствия. То ли она жалела его, то ли Ранкорна.

– Меня? – переспросил Уильям. – Почему? – Это звучало глупо, но она что-то знала, иначе не пришла бы к такому заключению. Нужно узнать. Он подобрался совсем близко и, что бы там ни было, должен узнать.

– Да ладно, ты же подставил его, разве нет? – недоверчиво сказала женщина. – Ты знал всех людей в полиции и никогда его не ценил. Позволил ему возглавить облаву и выставил дураком. Думаю, он пробовал оправдаться, но они таких вещей не прощают. Он лишился продвижения по службе и потерял девушку, потому что ее отец был одним из них, ты забыл, что ли? – Она пожала плечами. – На твоем месте я бы почаще оглядывалась, даже после стольких лет… Сам знаешь, он не прощает. Этот Ранкорн умеет таить обиду.

Монк почти не слушал. Даже после ее рассказа он не мог вспомнить, как проделал все это. В голове всплывало лишь ощущение победы, пьянящее чувство глубокого удовлетворения оттого, что посрамил Ранкорна. Сейчас он чувствовал только стыд. Что бы там Ранкорн ему ни сделал, он сыграл с ним злую шутку, отомстил слишком жестоко. Но пока понятия не имел за что.

Тихо поблагодарив собеседницу, Монк ушел, оставив ее в недоумении; она бормотала себе под нос что-то про то, как меняются времена.

За что? Он шагал под дождем, опустив голову, глубоко засунув руки в карманы, не обращая внимания на сточные канавы и мокрые ноги. Уже совсем рассвело. Почему он так поступил? Была ли это обдуманная и рассчитанная жестокость, как все думают? Если да, то неудивительно, что Ранкорн до сих пор его ненавидит. Лишиться продвижения по службе уже вполне достаточно. Но на войне как на войне. Однако потерять женщину – жестокий удар, такого Монк сейчас ни одному мужчине не пожелал бы.

Суд над Рисом Даффом уже начался. А Монк теперь обладал актуальной информацией, пусть даже от нее будет мало реальной пользы. Нужно идти и рассказать все Рэтбоуну. Эстер будет неприятно поражена. А как Сильвестра воспримет новость, что ее муж тоже был насильником, он и представить себе не мог.

Уильям пересек Риджент-стрит, почти не заметив, как покинул Сент-Джайлз, и остановился выпить чашку горячего чая. Может, не надо говорить Рэтбоуну?

Это не освободит Риса от ответственности за убийство отца – лишь от одного из изнасилований, в которых его все равно не обвинят!

Но это часть истины, а истина имеет значение. Сейчас делать какие-то выводы рано. Рэтбоун платит за то, чтобы Уильям узнавал все, что может. И он обещал Эстер. Он должен дорожить честью, не изменять себе и ценить мнение друзей. Очень больно узнавать, каким ты был. Особенно когда не помнишь и не понимаешь себя прошлого.


Понимал ли себя Рис Дафф?

Сейчас это неважно. Монк – взрослый человек и несет ответственность независимо от того, помнит он или нет. Теперь он определенно знает, на что способен, и готов держать ответ. Раньше Уильям не присматривался к себе из страха перед тем, что может узнать. Уязвленная гордость стерла из памяти Ранкорна и саму мысль о раскаянии.

Неужели он наконец набрался храбрости?

Он был жесток, капризен, скор на суждения, но никогда не был лжецом и трусом…

Монк допил чай, взял булочку, заплатил за нее и, жуя на ходу, направился в полицейский участок.

Ему пришлось ждать до четверти десятого, пока приедет Ранкорн.

В элегантном пальто и блестящих туфлях, с розовым свежевыбритым лицом, он выглядел чистым и сухим, и от него так и веяло теплом.

Ранкорн критически оглядел Монка, его слипшиеся от дождя волосы, усталое лицо и ввалившиеся глаза, мокрое пальто и раскисшие грязные ботинки. Лицо начальника лучилось самодовольством, глаза удовлетворенно блестели.

– У тебя, похоже, наступили трудные времена, Монк! – весело сказал он. – Хочешь зайти погреть ноги? Может, чашку чая?

– Уже выпил, спасибо, – отвечал Уильям. Лишь неотвязная мысль о презрении к трусости удерживала его на месте, и он думал о том, что скажет Эстер, если не выдержит этого последнего столкновения. – Но зайду. Мне нужно поговорить с тобой.

– Я занят, – ответил Ранкорн. – Но, полагаю, минут пятнадцать смогу уделить. Ты ужасно выглядишь!

Он открыл дверь в кабинет, и Монк прошел за ним. Кто-то уже разжег камин, и в помещение было приятно зайти. В воздухе чувствовался слабый запах воска и лавандового крема.

– Садись, – предложил Ранкорн. – Только сначала сними пальто, а то запачкаешь мне стул.

– Я всю ночь провел в Сент-Джайлзе, – сообщил Монк, не присаживаясь.

– Оно и видно, – заметил Ранкорн и поморщился. – Воняет от тебя соответственно.

– Я разговаривал с Бесси Маллард.

– Она кто? И зачем ты мне об этом рассказываешь? – Усевшись, Ранкорн устроился поудобнее.

– Когда-то была шлюхой. Теперь содержит маленький пансионат. Она рассказала мне про ту ночь, когда проходила облава в борделе на Каттерз-роу и там поймали судью Гаттериджа, а он упал с лестницы… – Монк замолчал.

У Ранкорна побагровело лицо. Ладони на гладкой столешнице сжались в кулаки.

Уильям глубоко вздохнул. Отступать было некуда.

– За что я тебя так ненавидел, если устроил такое? Я не помню.

Ранкорн смотрел на него расширившимися глазами, начиная понимать, что говорит Монк.

– Тебе какое дело? – произнес он высоким голосом, в котором слышалась боль. – Ты погубил наше с Дорой будущее. Ты этого хотел?

– Не знаю. Я же тебе сказал, что не помню. Но я поступил жестоко и хочу знать почему.

Ранкорн моргнул. Он растерялся. Перед ним стоял не тот Монк, которого он знал.

Уильям наклонился над столом, глядя на него сверху вниз. За тщательно выбритым лицом, за маской самодовольства скрывался человек, самолюбию которого он нанес незаживающую рану. Но почему?

– Прости! – произнес он вслух. – Мне жаль, что я это сделал. Но мне необходимо знать, почему я так поступил. Когда-то мы работали вместе, доверяли друг другу. Плечом к плечу ходили по Сент-Джайлзу и никогда друг в друге не сомневались. Что изменилось? Это из-за тебя… или из-за меня?

Ранкорн так долго молчал, что Монк уже не надеялся дождаться ответа.

За дверью слышался топот ног, обутых в тяжелую обувь, с карнизов на подоконники падали капли дождя. Где-то вдали на улице громыхали колеса, ржали лошади.

– Из-за нас обоих, – ответил наконец Ранкорн. – Можно сказать, все началось из-за пальто.

– Пальто? Какого пальто? – Уильям понятия не имел, о чем идет речь.

– Я купил пальто с бархатным воротником. Ты пошел и купил с меховым, немного лучше моего. Мы собрались поужинать в одном месте.

– Какая глупость, – произнес Монк.

– И я тебе отомстил, – продолжал Ранкорн. – Что-то там случилось у нас с девушкой. Я теперь даже и не помню что. И так пошло цепляться одно за другое, пока настолько не разрослось, что пути назад уже не было.

– И всё? Из простого ребячества? – ужаснулся Монк. – Ты потерял любимую женщину из-за воротника пальто?

От прилива крови у Ранкорна потемнело лицо.

– Не только из-за этого! – возразил он. – Из-за… – Он снова посмотрел на Уильяма разгоряченными злыми глазами; такой прямоты Монк в них никогда не видел. Он понял, что стена между ними сейчас наконец рухнула. – Из-за множества вещей. Ты подрывал мой авторитет среди подчиненных, смеялся надо мной у меня за спиной, подвергал сомнению мои идеи, производимые мною аресты…