Безмолвный крик

– Мы попробуем, мисс. Вы чего-нибудь еще для него хотите? Воды, например, или немного бренди? Уверен, что смогу отыскать для вас малость бренди.

Сделав усилие, Эстер взяла себя в руки. Этот человек старался сделать для них все, что можно.

– Благодарю вас. Да, принесите и воды, и бренди, пожалуйста.

Появился второй надзиратель с еще двумя мужчинами, тащившими деревянную скамью. С удивительной заботливостью они подняли Риса, уложили его и вынесли из зала суда, расталкивая зевак, после чего прошли по коридору и спустились к камерам.

Эстер шла за ними, почти не замечая окружающих людей, любопытных взглядов, гомона и восклицаний. Она думала лишь о том, насколько серьезно разбился Рис и почему он бросился через ограждение. Произошло это случайно, когда он пытался уклониться от рук надзирателей, или Рис решил убить себя? Быть может, он потерял всякую надежду?

Или он все это время лгал и все-таки убил своего отца, избивал и насиловал всех этих женщин?

Эстер отказывалась верить в это… по крайней мере до тех пор, пока ничего другого не останется. Пока есть хоть малейшая возможность, она будет за нее цепляться. Но какая возможность? Какое еще может быть объяснение? Эстер напрягала воображение, копалась в памяти…

На ум вдруг пришла мысль, но такая дикая и пугающая, что она споткнулась и чуть не упала. Ее затрясло. Эстер похолодела и почувствовала приступ тошноты. Как проверить догадку? Теперь она понимала, почему Рис не стал бы говорить, даже если б мог…

Пару шагов она пробежала, чтобы догнать надзирателей, а когда они очутились в камере, повернулась к ним лицом.

– Спасибо. Принесите мне бренди и воды, а потом оставьте нас одних. Я сделаю для него, что смогу. – Приходилось спешить. Вскоре появится доктор Уэйд или какой-нибудь другой врач. Она должна узнать. Если кто-то застанет ее за тем, что она собирается сделать, это будет ужасно. Ее даже могут обвинить. Конечно, она рискует карьерой. А если это действительно Корриден Уэйд, то, возможно, и самой жизнью…

Надзиратель ушел; он оставил дверь открытой, за порогом дожидался его напарник. С чего начать, как сберечь время?

– Вы в порядке, мисс?

– Да, конечно, благодарю. Я – сестра милосердия. До этого ухаживала за многими ранеными. Просто осмотрю те места, где у него самые серьезные повреждения. Это поможет доктору, когда тот придет. Где бренди? И вода? Много не нужно, только поторопитесь! – У Эстер дрожали руки. Сердце чуть ли не выскакивало из груди.

Рис все еще лежал без сознания. Когда он начнет шевелиться, она не сможет ничего сделать. И нельзя снова торопить надзирателя, иначе тот заподозрит неладное.

Ослабив воротничок, она сняла галстук. Потом расстегнула пуговицы на рубашке и распахнула ее. Очень осторожно обследовала верхнюю часть тела. Повязок не было. Для синяков они не нужны – требуется мазь, например, с арникой. Самые сильные кровоподтеки заметно подживали. Сломанные ребра срастались хорошо, хотя Эстер знала, что Рис еще испытывает боль, когда кашляет, чихает или неловко поворачивается в постели.

Где же надзиратель с бренди и водой? Казалось, он ходит за ними целую вечность!

Эстер осторожно расстегнула пояс на брюках. Ниже находились самые серьезные повреждения, те, которые лечил сам доктор Уэйд; щадя скромность молодого человека, он не позволял ей обрабатывать их. Стянув пояс на несколько дюймов вниз, мисс Лэттерли увидела багрово-синие кровоподтеки, которые теперь уже рассасывались. В тех местах, куда его пинали, еще виднелись ссадины, но края их пожелтели и цвет был ненасыщенный. Никаких повязок Эстер не обнаружила.

– Мисс!

Она замерла.

– Да?

– Вода, мисс, – спокойно сказал надзиратель. – И капелька бренди. Он сильно разбился?

– Пока не знаю. Спасибо вам. – Выпрямившись, она взяла чашку с водой и бренди, поставила на маленький столик. – Большое спасибо. Можете запереть меня. Со мной все будет в порядке. Когда вернетесь, дайте мне знать, что доктор идет. Будьте так добры, постучите в дверь. Я подготовлю его.

– Да, мисс. Уверены, что вы в порядке? Выглядите ужасно бледной. Может, вам самой принять глоток бренди?

Эстер попробовала улыбнуться и почувствовала, что у нее не очень-то получилось.

– Может быть. Благодарю.

– Ладно, мисс. Если понадобится выйти, стучите.

– Да. Я так и сделаю. А теперь мне нужно посмотреть, чем я могу ему помочь. Спасибо!

Надзиратель наконец ушел, и Эстер осталась одна. Повернувшись к Рису, она немедленно принялась за дело. Нельзя было терять ни минуты. Тюремщики могли вернуться с доктором в любой момент. Если она ошибается, то ни за что на свете не сможет объяснить, чем занимается. Возможно, это погубит ее, даже если она права. Объяснить что-либо будет уже невозможно!

Она стащила с Риса брюки и белье, обнажив его тело почти до колен. Ни повязок, ни пластырей, ни корпии с мазями. Только обширный страшный кровоподтек, будто его били кулаками и ногами в одно и то же место. Борясь с приступом тошноты, она перевернула Риса лицом вниз и приступила к осмотру, который мог подтвердить ее предположения. Хотя ей хватило и одного взгляда на струйку крови, медленно сочащуюся из разорванной побагровевшей плоти.

Все заняло несколько секунд. Потом трясущимися руками, ругая негнущиеся пальцы, Эстер снова натянула белье и брюки и перевернула Риса на спину, едва не уронив его с узкой скамьи. Она пробовала застегнуть брюки, но пояс сдвинулся и не сходился. Схватив пиджак, мисс Лэттерли набросила его на молодого человека как раз в тот момент, когда он открыл глаза.

– Рис! – выдохнула она, вложив в это слово переполнявшую ее жалость. У нее перехватило горло, руки тряслись и не слушались.

Судорожно хватая воздух ртом, он принялся отталкивать ее, отгонять от себя.

– Рис! – Эстер вцепилась ему в руки выше повязок, вдавив ногти в плоть. – Рис, я знаю, что с тобой случилось! Ты не виноват! Ты не один такой! Я знала солдат, с которыми это случилось, отважных людей, настоящих бойцов!

Его начало трясти, колотить с такой силой, что она не могла удерживать его, даже ухватив за руки; яростные толчки сотрясали и ее тело. Он всхлипывал, громко рыдал, отчаянно вскрикивал, а она, обняв руками, укачивала его и гладила по голове.

И только через несколько минут истерики, когда Эстер уже потеряла счет времени, она вдруг поняла, что слышит его. Он плакал в голос. Каким-то образом отчаяние, падение или понимание того, что она теперь знает, вернули ему речь.

– Кто это был? – требовательно спросила Эстер. – Ты должен рассказать мне! – Хотя с замиранием сердца она уже знала, что услышит. Существовало лишь одно объяснение тому, почему до сих пор никто ничего не узнал, почему Корриден Уэйд никому не рассказал об этом – ни ей, ни Рэтбоуну. И это объясняло все – и страх Риса, и его жестокость и неприятие матери, и его молчание. С пронзительной болью ей вспомнился колокольчик, переставленный подальше, на комод.

– Я защищу тебя, – твердо пообещала она. – Я позабочусь о том, чтобы надзиратели все время находились рядом, или сама буду рядом, каждую секунду, клянусь. А теперь расскажи мне.

Медленно, мучительно, прерывистым шепотом, словно ему самому невыносимо было это слышать, Рис рассказал ей о той ночи, когда погиб его отец…


Дверь распахнулась, и вошел Корриден Уэйд с чемоданчиком в руке. С изможденного лица зло смотрели темные глаза. За его спиной нерешительно перетаптывались двое надзирателей.

– Что вы делаете, мисс Лэттерли? – вопросил Уэйд, глядя в белое вытянувшееся лицо Риса, в его ненавидящие глаза. – Пожалуйста, оставьте меня с пациентом. Он явно в глубоком расстройстве. – Доктор обернулся к тюремщикам. – Мне понадобится чистая вода, несколько чашек и повязки. Возможно, мисс Лэттерли сумеет пойти и отыскать все это. Она хорошо знает, что мне нужно…

– Думаю, нет, – неожиданно сказала Эстер и, встав между Рисом и Уэйдом, обратилась к надзирателю: – Прошу вас, немедленно приведите сюда сэра Оливера Рэтбоуна. Мистер Дафф хочет сделать заявление. Поторопитесь. Уверена, вы понимаете, что дело неотложное… и важное.

– Мистер Дафф не может говорить! – презрительно произнес Уэйд. – Очевидно, эта трагедия расстроила нервы мисс Лэттерли, что неудивительно. Возможно, вам лучше увести ее и посмотреть, не сможете ли вы сами…

– Приведите сэра Оливера! – громко повторила Эстер, глядя на надзирателя. – Ступайте!

Тот колебался. Он признавал авторитет доктора. И всегда подчинялся мужчинам, а не женщинам, кем бы они ни были.

– Приведите моего адвоката, – хрипло выговорил Рис. – Я хочу сделать заявление, прежде чем умру!

В лице Уэйда не осталось ни кровинки.

Надзиратель охнул.

– Иди, приведи его, Джо, – быстро велел он. – Я подожду здесь.

Второй надзиратель развернулся и убежал.

Эстер стояла, не двигаясь.

– Это возмутительно! – начал Уэйд, делая движение, словно хотел пробиться к пациенту, но надзиратель взял его за плечо. В лекарствах он не разбирался, но что такое предсмертное заявление, знал хорошо.

– Отпустите меня! – взорвался Уэйд.

– Простите, сэр, – сухо сказал надзиратель. – Но мы дождемся адвоката, прежде чем приступить к лечению заключенного. Сейчас он достаточно хорошо себя чувствует. Сестра здесь за ним присматривала. Просто потерпите немножко, и, как только адвокат сделает свое дело, можете лечить сколько угодно.

Уэйд открыл рот, собираясь заспорить, но понял тщетность протестов. Он замер на месте, словно угодил в ловушку, из которой нет выхода.

Рис взглянул на Эстер. Она улыбнулась ему в ответ, потом снова повернулась к Уэйду и надзирателю. Ее тошнило от глубокого разочарования в докторе.

Шли минуты.

Вошел запыхавшийся, раскрасневшийся Рэтбоун.

– Я хочу… – начал Рис. Он замолчал и прерывисто вздохнул. – Я хочу рассказать вам, что произошло…

Корриден Уэйд молча повернулся и вышел, хотя идти ему было некуда.





* * *


После полудня возобновилось заседание суда. Рис отсутствовал – его увезли в больницу и передали на попечение доктора Райли, но под присмотром полицейского. Он еще оставался обвиняемым в страшном преступлении.

Галерея выглядела опустевшей. В каждом ряду виднелись свободные места. Люди сочли, что падение Риса через ограждения было попыткой самоубийства, а значит, молчаливым признанием вины. Зрители потеряли интерес к делу. Все стало ясно, кроме приговора. Три женщины – Сильвестра Дафф, Эглантина Уэйд и Фиделис Кинэстон – сидели вместе и были хорошо видны. Они не смотрели одна на другую, но между ними существовала некая близость, молчаливая связь, которую заметил бы любой, если б внимательно к ним присмотрелся.

Судья призвал зал к порядку и велел Рэтбоуну продолжать.

Присяжные выглядели угрюмыми и словно смирились с тем, что им не позволили исполнить их долг и что они присутствуют здесь только для проформы, без всякой цели.

– Спасибо, милорд, – поблагодарил Рэтбоун судью. – Я приглашаю миссис Фиделис Кинэстон.

В зале послышался удивленный ропот, когда побледневшая Фиделис пересекла помещение и поднялась на возвышение для дачи показаний. Высоко подняв голову, она присягнула и посмотрела на Рэтбоуна, но руки ее крепко стиснули перила ограждения, словно она нуждалась в опоре.

– Миссис Кинэстон, – мягко начал судья. – Вы устраивали вечеринку у себя дома в ночь накануне сочельника?

Она знала, что он собирается спросить. Ее голос прозвучал хрипло.

– Да.

– Кто присутствовал?

– Двое моих сыновей, Рис Дафф, леди Сэндон, Руфус Сэндон и я.

– В котором часу Рис Дафф покинул ваш дом?

– Около двух часов ночи.