Большой куш нищей герцогини

– Приезжай в офис.

– Уже выхожу, – пообещала я, – через пять минут.

– «Пять минут подожди, только глаза накрашу», – фыркнул Вовка, – ох уж эти женские «пять минут».

– Лампа не женщина, – заявил Рамкин, – она скоро примчится.

В глубочайшем недоумении я оделась, села в машину, без приключений выехала на проспект, и тут раздался звонок абонента, которого не было в моих контактах.

– Лампа, Стеклов беспокоит.

– Доброе утро, – ответила я.

– Прошу тебя! – продолжал Григорий. – Проследи, чтобы Вульф пришел на прием, и сама не проигнорируй вручение премии. Хочу хоть немного порадовать Макса. У нас с ним порой случались недоразумения. Твой муж получит Гран-при. Если вы не появитесь, весь праздник пойдет насмарку. Кха-кха! Уж не подведите!

– Обязательно приедем, – пообещала я.

– Очень надеюсь на это, – прокашлял Гриша.

– Ты простудился? – спросила я.

– Погода гнилая, – пожаловался Стеклов, – вроде весна уже, а по ощущениям хуже февраля. Я вас очень жду. Кстати! К статуэтке прилагается конверт. Озаботься забрать его у Вульфа. Ха-ха.

Через полчаса я добралась до офиса и спросила у Захара:

– Почему это я не женщина?

Рамкин оторвался от ноутбука.

– Не понял.

– Ты сказал Володе: «Лампа не женщина, она скоро примчится», – напомнила я.

– А-а-а, – протянул Захар, – ну… я имел в виду… что ты не красишься, на голове у тебя всегда причесон под названием «фейерверк в норе у ежиков». Одежда не гламурная, вместо шубы полупердончик из чебурашки.

Я посмотрела на Костина.

– Попроси его рассказать о деле, отложив обсуждение моей внешности.

– Ты сама спросила: «Почему я не женщина?», – стал оправдываться Рамкин, – я всего-то честно ответил.

– Захар, если человек при тебе скажет: «Ну и дурак же я», не стоит подтверждать: «Конечно, ты абсолютно прав», – отрезала я и села за стол.

– Во! – изумился парень. – Разве я произносил слово «дура»?

Костин поморщился.

– Рассказывай, что нашел.

Захар ткнул пальцем в клавиатуру. Экран на стене засветился.

– Перед вами картина крепостного художника Петра Фокина.

– На раме табличка «Село Муркино», – прочитал Костин, – «Возвращение Емельяна Радова из похода». И что?

– Дайте объяснить, – буркнул Захар, – давным-давно жил дворянин Емельян Федосеевич Радов. Он торговал всякой всячиной, денег много заработал. Был, похоже, грамотным и не дураком. Ему пришла в голову идея привезти из Индии товар, которого в России нет. Ну и поплыл он на корабле.

Я подняла руку.

– Вопрос можно? Захар, ты случайно Радова с Афанасием Никитиным не перепутал?

– Нет, – ответил Рамкин, – тот в тысяча четыреста шестьдесят восьмом году спустился по Волге из Твери в Астрахань, пересек Каспийское море, проехал Персию и через океан достиг Индии, где прожил три года. Домой он вернулся в тысяча четыреста семьдесят втором году. И спустя несколько лет написал книгу «Хождение за три моря». Это первое произведение русской литературы о путешествии, которое имело не религиозные, а торговые цели. Радов же двинул по стопам Никитина через несколько столетий. Он тоже вел дневник, куда методично записывал свои впечатления. В Россию Емельян привез ткани, драгоценные камни, всякое разное, открыл лавку. Похоже, дело у него успешно пошло.

– Я не знаток истории, – пробормотал Костин, – но разве дворянам разрешалось торговать?

– Манифест от первого января тысяча восемьсот седьмого года разрешил дворянам записываться в две первые купеческие гильдии, – объяснил Захар, – а с тысяча восемьсот двадцать седьмого года аристократы могли и в третью вступать. Эти законы позволили представителям дворянских, но нищих родов заниматься, как мы теперь говорим, бизнесом. Как следствие в России резко уменьшилось число дворян, которые жили в долг или попросту голодали. Радов как раз из таких князей-оборванцев. Ему досталась от отца деревня Зябликово.

– Молодой человек, похоже, вы тщательно проштудировали мой труд, – произнес густой бас.

– А вот и Емельян Федосеевич Радов, – обрадовался Рамкин. – Я его нашел и пригласил к нам.

Я повернулась к двери, увидела бородатого мужчину в косоворотке, брюках-галифе, сапогах и от неожиданности выпалила:

– Емельян Федосеевич Радов? Вы до сих пор живы и прекрасно выглядите?


Захар ехидно захихикал, а Костин пробурчал:

– Рамкин, теперь ты понимаешь, что Лампа, несмотря на негламурную одежду, является настоящей женщиной?





Глава 19




– Душа моя, я Радов Емельян Федосеевич, но не тот Емельян Федосеевич, который поплыл в Индию и вследствие ошибки капитана попал в какую-то другую страну. Название того государства мне неведомо.

– Простите, – смутилась я, – сморозила глупость.

– Любой мог отреагировать так же, как вы, – улыбнулся гость, – речь шла о Емельяне Федосеевиче, который в девятнадцатом веке решил заняться торговлей, и вдруг он появляется в вашем офисе. В нашей семье это родовое имя, у меня сын Федосей Емельянович, а внук Емельян Федосеевич. Обычай предками заведен, не нам его нарушать.

– Я нашел господина Радова в интернете, – пояснил Захар, – обнаружил книгу: «Новое путешествие за три моря от Муркина. Емельян Радов». В названии село упомянуто. Меня это заинтересовало. Но пусть он сам расскажет.

Гость одернул косоворотку.

– Если разрешите, я сяду и посвящу вас в интересную историю.

– Внимательно слушаем, – сказал Костин.

По выражению глаз Володи я сразу поняла, что он, как и я, не знает, о чем пойдет речь. А Радов начал свой рассказ.

Его предок Емельян появился на свет в некогда обеспеченной дворянской семье, которая владела обширными землями. Род уходил корнями в далекие столетия и процветал. Но дед Емельяна женился на девушке, которая родила ему только одного сына. Да еще дед оказался, на беду, страстным картежником. Он ухитрился проиграть почти половину имущества. Отец будущего удачливого торговца к картам, слава богу, не прикасался, зато он любил повеселиться, каждый день устраивал балы, созывал в гости чуть ли не всю губернию и, когда Емельяну исполнилось десять лет, умер от неумеренности в еде и питии, оставив жену с кучей долгов. Анне Ивановне пришлось самой взяться изнеженными руками за вожжи правления хозяйством. Но у нее ничего путного не получилось. Чтобы удовлетворить аппетит кредиторов, барыня пустила с молотка все, что имела. В конце концов у нее осталась только маленькая деревенька Муркино с горсткой крепостных, которые кормили хозяйку и мальчика. Денег у аристократки не было вовсе. Платить гувернеру, который учил Емельяна, стало нечем. Учитель собрал пожитки и, уезжая, подарил бывшему воспитаннику книгу Афанасия Никитина, она перевернула сознание парня. В шестнадцать лет Емельян взял тайком все драгоценности матери, продал их и нанял корабль, чтобы плыть в Индию. Юноша решил заняться торговлей, поэтому тайно сбежал из дома, оставив записку: «Маменька, нет мочи смотреть, как вы по ночам рыдаете, поелику не знаете, чем нам жить. Скоро вернусь с капиталом». Неизвестно, как отреагировала на это сообщение Анна, но Емельян ее не обманул. Спустя пару лет он вернулся с товаром, открыл в Москве лавку и стал богатеть не по дням, а по часам. Деньги любили Емельяна, они к нему стекались со всех сторон, каждое дело, которое затевал Радов, мигом начинало приносить баснословные барыши. Остаток своей жизни Анна провела в достатке, она опять стала светской дамой, которую бесперебойно зазывали в гости. Село Муркино тоже воспряло, Емельян вернул себе земли, которые пропили-прогуляли-проиграли его предки. После кончины Емельяна у руля встал его сын Федосей, а потом управлять поместьем начал внук Емельян. Муркино превратилось в большое поселение, для крестьянских детей построили школу. Жители теперь вели трезвый образ жизни, несколько местных пьяниц не портили картину благополучия. У внука Радова подрастал сын, ясное дело, по имени Федосей, будущее казалось светлым, счастливым… А потом грянул большевистский переворот.

Емельян Федосеевич вынул из кармана батистовый носовой платок и промокнул лоб.

– Имение отняли у нас в восемнадцатом году. Спустя некоторое время после того, как бабушка с годовалым сыном, моим отцом, сбежала в Москву и затаилась, в Муркине поубивали всех, как тогда говорили, кулаков. А кто они были такие? Работящие, трезвые, хозяйственные мужики и бабы, в основном многодетные. Их расстреляли, кого прямо на месте, кого в тюрьмах, отняли хозяйство. В селе осталась беднота. А кто в деревне, на земле-кормилице, был нищим? Пьянь, рвань ленивая, жившая за счет доброты дворян Радовых. Коммунисты организовали колхоз, но дела в нем не шли, а ползли. Муркино захирело. Потом разорили храм, убили батюшку с семьей. Все было очень плохо.

Емельян Федосеевич горько вздохнул.

– Детство мое прошло в бараке на Беговой улице. Бабушка Елизавета Федоровна работала на ипподроме уборщицей. Она не прикасалась к алкоголю, маменька тоже спиртное не уважала. Никто у нас в семье не буянил, не курил, не ругался. Отец был тихий, работал преподавателем, защитил кандидатскую. В моем детстве случилось лишь два потрясения. Первое: когда я был совсем мал, просыпаюсь как-то утром и вижу на столе штоф с водкой, пироги. Родители и бабушка – все счастливы. И они пьют из рюмок! Бабулин шкаф открыт, там на полке стоит картина, мама, папа песню поют, протяжную, кланяются. Я не понял, что происходит.

Второй раз потрясение я испытал на юбилее бабули. Она прожила сто два года. В тот день отмечали ее девяностолетие. Я был вполне взрослый, подросток. Мы уже не в бараке жили, родители вступили в жилищный кооператив, купили трехкомнатную квартиру. Я вернулся из школы в приподнятом настроении, знал, что мы пойдем обедать в ресторан, туда были приглашены знакомые. Для простого советского человека такой поход был редкой радостью. А мне предстояло впервые посетить ресторан. Я заглянул в комнату бабушки и ахнул. Она выглядела настоящей королевой. Платье в пол, я таких в жизни не видел, разве что в музее. На шее ожерелье. Стою ошалелый. И тут папа появляется.

– Мама! Вы же не собираетесь так в ресторан идти! Уж снимите с себя Алмазный фонд и наряд по нашим деньгам подберите.

Емельян Федосеевич открыл портфель, вытащил из него футляр и очки, но не надел их, а начал вертеть в руке.

– За год до смерти бабуля, которая не потеряла ни ума, ни памяти, провела со мной беседу. Рассказала, что в год октябрьского переворота она, молодая женщина, родила сына. Когда большевики стали убивать кулаков, дворян Радовых вывез из имения крестьянин Шныркин. Бабуля ему доверила спрятать состояние семьи, с собой она взяла немного драгоценностей, одно платье и сына. Муж ее погиб на фронте во время Первой мировой войны, вскоре после свадьбы. Дворянское происхождение Елизавета Федоровна тщательно скрывала. Мое детское воспоминание, как семья водку пьет, поет песню, кланяется картине, которая стоит в шкафу, – это день смерти Иосифа Сталина. Его бабуля ненавидела. Картина – икона, песня – молитва благодарности Господу за то, что тирана забрал. А в день девяностолетнего юбилея бабуле захотелось родовое украшение примерить, и платье, которое она берегла как память о прошлом. У нее тогда осталось одно ожерелье. Остальное все продали, когда мама моя заболела, хотели спасти ее. Не получилось, но на некоторое время жизнь ее продлили. Матушка умерла, когда я был подростком. А еще вместе с украшением бабуля передала мне потрясающий документ – дневник моего предка и тезки, Емельяна Федосеевича Радова, который он скрупулезно вел каждый день. Елизавета Федоровна попросила написать книгу на его основе. Записи предка, который успешно занялся торговлей, бережно хранила бабушка, она дополняла их своими заметками. Елизавета Федоровна попросила меня подредактировать дневник Емельяна, адаптировать его для современного читателя. Выполнить последний наказ бабули мне удалось не сразу, сначала я закончил исторический факультет, потом защитил кандидатскую, докторскую и только тогда выпустил книгу. Правда, за свой счет и всего тысячу экземпляров. Сделал я еще и электронный вариант, он доступен в интернете каждому бесплатно.

Гость вынул из портфеля томик и положил на стол.

– Вот плод наших совместных усилий: моего предка Емельяна, бабули и вашего покорного слуги.

– Человек по фамилии Шныркин, тот, что спас Елизавету Федоровну и младенца, какова его судьба? – поинтересовалась я.





Глава 20




– Хороший вопрос, – похвалил меня ученый. – Я решил найти Шныркина, вернее, его потомков, рассказать им, что их предок спас мою бабушку и ее сына. Ну согласитесь, приятно узнать что-то достойное о своем родственнике.

Емельян Федосеевич замялся, потом продолжил:

– Вроде красиво звучит: профессор, доктор наук. Люди думают, что я зарабатываю больше олигарха. На самом деле преподавателям вузов платят немного. Достойно содержать семью на зарплату не получается, поэтому я зарабатываю составлением родословных. Модное нынче дело. Опыт поисков чужих предков у меня огромный, поэтому с обнаружением Шныркиных я справился довольно быстро.

Емельян Федосеевич сложил руки на груди.

– Крестьянина, который спас Елизавету с малышом от смерти, звали Никитой Ивановичем. Бабуля записала это в дневнике.

Радов прервал рассказ, взял томик, перелистнул страницы и воскликнул: