Даманский. Огненные берега

— Куда, Колян? — сделал жалобное лицо сержант Покровский — такое лицо, как будто кто-то другой совсем недавно проявлял чудеса стойкости и отваги.

— Туда! — Лапшин указал на кучку дощатых строений, притулившихся за пустырем. Никому не приходило в голову использовать эти лачуги в оборонительных целях: там была, скорее, западня, чем укрытие!

— Ты съехал? — Покровский закрутил пальцем у виска. — Эти хибары разнесет к чертям собачьим!

Взрывы уже гремели в непосредственной близости — чувствовалось жаркое дыхание смерти.

— Да бежим же! — голосил Лапшин. — Я осматривал вчера с фонарем эти халупы! В той, что справа, погреб есть — глубокий, я чуть не провалился… Хоть маленький, но — шанс! Скажите им, товарищ лейтенант!

Спорить было некогда. Маленький шанс — лучше, чем никакого.

Лейтенанта схватили под локоть, он выл от боли, но кое-как переставлял ноги, терял сознание, но бежал.

Все пространство вокруг горело, рвались снаряды за спиной, склон китайского берега превращался во что-то невообразимое: там все пылало, рушились сосны в реку, выжить в этом аду было нереально.

Пустые автоматы волокли с собой — нельзя солдату расставаться с личным оружием. Даже сейчас. Споткнулся Черемшин, стал жаловаться, что сломал ногу. Похоже, на самом деле сломал — глаза вываливались из орбит. Шагдаров покрыл его емкой бранью, схватил под руку, приказал прыгать.

Взрывные волны хлестали по спинам. Пограничники вбежали в сарай из полусгнивших досок. Очевидно, постройки использовали китайские крестьяне, промышлявшие на острове до конфликта: хранили тут зерно, инвентарь, сушили сено.

Лапшин помчался вперед, расталкивая всех, ногами разбрасывал сухую траву, оттащил вздувшийся фанерный щит, показал, чтобы прыгали, — извините, лестниц не завезли! Да быстрее, черти, сейчас нас на куски рвать будет!

Возможно, в былые времена здесь и была лестница, но давно превратилась в труху. Покровский и Вахрушев скатились первыми, цепляясь за неровности в земляной стене, велели прыгать, они поймают. Где лейтенант? Где этот покалеченный Черемшин? Всех сюда!

Суета царила невообразимая. Люди кричали от страха, лезли в погреб, как шпроты в банку. Сколько еще осталось? Павел сбился со счета. Кажется, восемь, если вместе с ним. Или семь? Вполне боеспособная боевая единица… Он падал в темноту, цепляясь за какие-то дощатые выступы, терял сознание от боли. Вспыхивали фонари, его куда-то волокли — по счастью, подвал оказался не просто вертикальной шахтой, а имел на дне горизонтальное углубление. Возможно, контрабандисты в стародавние времена прятали здесь шкуры амурских тигров или медвежью желчь, которая ценится в Китае…

Он лишился чувств, когда его утрамбовали в какое-то углубление. Последнее, что помнил, — писк Вадика Черемшина: не трогайте его больную ногу, что же вы делаете?! Кто-то истерично хохотал, кажется, Мишка Бабаев, кто же еще…

Вздрагивала и подпрыгивала земля, грохотало, как в сталелитейном цехе. От стен отваливались пласты земли, заваливали людей. Они лежали друг на друге, затыкали уши, прятали лица. Кого-то рвало. Такое ощущение, что на их сарай советские артиллеристы вывалили весь свой годовой запас! Дышать было нечем, повсюду земля, сведенные судорогой тела. Кто-то молился, кто-то сдавленно хихикал…

Сознание уплывало, Павел становился податливым, вялым. Взвод выполнил поставленную задачу. Хотелось надеяться, что с честью. Все остальное — безразлично…

Потом все кончилось. Грохотало уже где-то в стороне. Но продолжала сыпаться земля, забивала рот, глаза.

— Обидно, черт возьми… — стонал Бабаев. — Про нас забыли… Людей майора вытащили, а нас не стали… Словно мы тут и не люди, а мертвецы какие-то…

— Не могли они нас вытащить, Мишка, — стонал в ответ сержант Покровский, — физически не могли… Да и не знали они, что мы живы. По всем приметам подохнуть были обязаны… Если бы не наш лейтенант, точно ласты бы склеили. Молодец он, правильно командовал. А вроде выпускник, зеленый еще…

— Я все слышу, сержант… — шептал Павел. И зачем, спрашивается, очнулся?

— Да и ладно, нам не жалко. Я же хорошие слова говорю. Вы теперь — наш герой, товарищ лейтенант…

— Сами вы герои… Эй, кроты, вам не кажется, что пора вылезать? Если сможем, конечно…

Раз могли дышать, значит, могли и выбраться! Ударная «бригада» уже приступила к расчистке завала. Землю вычерпывали руками, копали нору. Завалило, по счастью, не до самого верха. Лапшин наглотался, кашлял со рвотой, Шагдаров оттащил его, занял рабочее место, попутно выстраивал подобие лестницы из излишков земли.

Люди выбирались на свет, измазанные, обессиленные, в крови, страшные, как черти из ада. Помогали товарищам, потом валились без сил, таращились в пасмурное небо. Остров заволокло дымом, который не желал рассасываться.

— А где же крыша? — удивился Бабаев. — Точно же была… Пацаны, мы крышу потеряли… — он разразился смехом, надсадно закашлялся.

Все сараи разнесло вдребезги. Повсюду — вспаханная взрывами земля, куски стали, обломки деревьев. Остров стал другим — словно форму поменял в результате землетрясения. Китайский берег превратился в пашню: все переломано, вывернуто. Уцелели отдельные островки хвойника, а все остальное — мешанина из сломанных деревьев, глиняных глыб. Торчал в небо загнутый оружейный ствол. Гремело на севере — далеко, глухо. Разразилась стрельба — на южной стороне острова. Похожие звуки перестрелки — в районе северной протоки…

Павел смутно помнил, как Бабаев стаскивал с него полушубок, как резал ножом гимнастерку, хрипло приговаривая: «Спокойствие, больно не будет… Да что же вы так орете, товарищ лейтенант? Я перевязать вас хочу. Мужики, держите его, малахольный какой-то…»

В него втирали обеззараживающую жидкость, туго забинтовывали плечо, он уплывал куда-то по волнам, из последних сил держался молодцом, даже улыбнулся пару раз.

Солдаты блуждали потерянной зыбью, озирались по сторонам. Покровский ползал по буеракам, подбирал засыпанные землей магазины от китайских «АК», выкопал на вид вполне целый ручной пулемет. Все это могло еще пригодиться.

Коля Лапшин шмыгал носом, размазывал слезы рукавом полушубка, шептал: «Почему нас так мало? Может, поищем, ребята, должен же кто-то остаться?» Потом опустился на колени — и словно заболел столбовой болезнью…

Рычали моторы на востоке, бежали люди в светлых полушубках — их было много, они еще не были в бою. «Кто такие? — кричали они. — Что здесь делаете?» — «Китайцы, не видите, что ли? — возмущался Бабаев. — От поезда отстали». — «Товарищ подполковник, здесь наши! — радостно восклицал боец. — Живые! Это с местной заставы!»

Уже позднее они узнали, что огневой налет продолжался десять минут. За это время китайские подразделения были полностью рассеяны. Уничтожены все артиллерийские и минометные батареи и резервы, выдвигающиеся к острову. Потери НОАК в результате действия реактивной артиллерии были чудовищными, перестал существовать штаб 24-го пехотного полка — всех, кто там находился, развеяли по ветру.

На остров высаживались подразделения мотострелковой дивизии, усиленные пограничниками подполковника Костина, с целью полной зачистки советской территории.

Разрозненные группы китайцев еще пытались сопротивляться — часть из них зарылась в землю, сумела выжить после опустошительного артобстрела. Их уничтожали из гранатометов целыми взводами, а у тех, кто успевал поднять руки, забирали оружие и пинками выдворяли с советской земли…





Эпилог





Первую ночь он метался в бреду. Потом было лучше — потекли воспоминания: кровопролитный бой, чумазые «землекопы», выползающие из подземелья; путешествие на заставу на броне БТРа, когда он с ума сходил от боли и совершенно не хотелось жить.

Пулю вытащили благополучно, рана не успела загноиться. Утешал знакомый майор медицинской службы: «Жить будете, поболит — перестанет, сейчас вам отпуск оформим в связи с продолжительной болезнью…»

Он лежал в палате, выслушивал правильные слова от старшего лейтенанта Писарева, принявшего командование заставой:

— Ты, лейтенант, действовал грамотно и профессионально, спас костяк взвода, несколько часов успешно сдерживал врагов. Мы будем ходатайствовать о представлении тебя к правительственной награде. Надеюсь, ты не держишь зла на наших артиллеристов? Никто не знал, что на острове остались живые, к тому же время поджимало, ситуация становилась критической…

— Все в порядке, Михаил Егорович… — Павел выжимал из себя улыбку. — Остров — наш? Мы же его не отдали?

— Остров наш, лейтенант, благодаря таким ребятам, как ты. И всегда будет наш, мы его не отдадим.

— Сколько наших там погибло, Михаил Егорович?

Замполит смутился.

— Погибших 58 человек… Четыре десятка раненых… Это суммарные данные по инцидентам 2 и 15 марта.

Ничего себе, инциденты. Так, слегка повздорили…

— Больше, Михаил Егорович, значительно больше…

— Это официальные данные, — отрезал замполит. — Других нет, и мы должны им верить. Все телеграммы разосланы, похороны состоятся послезавтра, готовимся к митингу. В общем, выздоравливай, лейтенант. Выйдешь из госпиталя, получишь отпуск по ранению. Можешь в санаторий с супругой съездить. Неплохо, согласись, — подмигнул Писарев, — три недели отслужил на новом месте — и уже в санаторий…

Потом явилась целая делегация — 4-й взвод в полном немногочисленном составе. Все, кто уцелел, — целых шестеро. Все в зеленке, пластырях, бинтах. Подпрыгивал Черемшин на костылях. С обгоревшей щеки слезла кожа.

— Держите, товарищ лейтенант, — выгрузил Бабаев на тумбочку авоську. — Что Бог послал, как говорится. Пара яблок, апельсины, лимон… Чтобы жизнь, гм, медом не казалась. Рассказывайте, как вы тут поживаете?

— Очень активно и разнообразно, — Павел обвел взглядом унылые серые стены. — А у вас там как?

— А у нас — пополнение, — сказал сержант Покровский. — Новые лица — всего полгода отслужили, ничего о службе не знают, надо воспитывать и наставлять на путь истинный. Вы не волнуйтесь, мы справимся. Сейчас они все сидят в ленинской комнате, дацзыбао рисуют.

— В смысле? — не понял Павел.

— Боевой листок, он хотел сказать, — поправил Черемшин. — Только у них руки-крюки, никаких художественных навыков, вот дацзыбао и получаются. Ничего, будем тренироваться. Мы поблагодарить вас хотели, товарищ лейтенант, — Черемшин замялся, — сами понимаете, за что…

Павел смутно понимал. Только в краску вгоняли. Вообразили о нем невесть что. А он просто делал свое дело — как учили семья, школа и военное училище. Просто жалко было этих парней. Каждая смерть — нож по сердцу. Сберечь их хотелось, конечно, не в ущерб поставленной задаче. А о себе действительно не думал. Может, времени на это не было?

Бабаев как-то вдруг замялся, посмотрел странно, заискивающе — стал вдруг такой стеснительный, робкий — просто пай-мальчик. Павел догадался и не смог сдержаться от язвительной усмешки. Бабаев слегка побледнел, глянул на товарищей, словно ища поддержки.

— Вы вспомнили, товарищ лейтенант…

— Не забывал никогда, Бабаев. Разве можно забыть? Трое суток гауптвахты за самовольное оставление воинской части — как с куста…

— А может, не надо, товарищ лейтенант? — взмолился пограничник. — Все же обстоятельства изменились и все такое… Ну, хотите, дам вам честное комсомольское, что до дембеля ни на одну бабу не взгляну, дальше забора — ни ногой? К тому же осталось меньше трех месяцев — фигня какая, буду тише воды, ниже травы, отличником боевой и политической…

— Нет, Бабаев, залетел ты, как муха в форточку, — строго сказал Павел. — Наказание было отсроченным, и по закону я обязан его применить. Ты вероломно нарушил устав, поставил под вопрос боеспособность нашего взвода, а заодно и всей заставы. И не надо кивать на обстоятельства, которые к твоему залету не имеют никакого отношения. Провинился — будь добр ответить. Кстати, и на дембель ты поедешь позже всех — в июле, нормально?

— Вот черт, отомстили-таки… — сник Бабаев. — А я его еще из-под огня вытаскивал, перевязывал, думал, простит…

Засмеялся Черемшин, остальные тоже заметно оживились.

— Мишка, да кончай ты убиваться. Товарищ лейтенант шутит, не видишь, что ли?

Павел улыбался. Бабаев всмотрелся в его лицо, шумно выдохнул.

— Ну, знаете, товарищ лейтенант… Так и до инфаркта можно довести…

— Живи, Бабаев. Данной мне властью наказание снимается. Как ты тогда сказал: моряк ребенка не обидит? Вот и офицер погранслужбы — тоже…

Они ушли через полчаса — довольные, выговорились. Бабаев уверял, что после демобилизации обязательно будет писать, просил передать пламенный привет от всего взвода Анастасии Игоревне…

Последняя была уже здесь — взволнованная, дрожащая. Присела на край кровати, обняла, стала покрывать поцелуями. Он глупо улыбался, гладил жену по голове. Натерпелась… Слезы капали на простыню.

— Ты очнулся, мой хороший, наконец-то… — шептала она. — Я несколько раз прибегала, но ты был без сознания… Сидела в коридоре, ждала, там так холодно… Ты жив, это главное, больше мне ничего не нужно, остальное — ерунда… Тебе не больно? Как это случилось? Это не страшно? — она осторожно прикасалась к повязке — морщилась, словно досталось не ему, а ей.

— Да уж точно не стрела Амура, — отшутился он. — Пустяки — маленькая такая штучка, ее уже вытащили. Врачи говорят, все заживет через месяц, как на собаке.

— Как я рада, господи… Скажи, Пашенька, все закончилось? Больше никогда такого не случится, и мы сможем жить спокойно?

— Да, родная, на этот раз все кончилось окончательно и бесповоротно…