Дочь часовых дел мастера

Лили Миллингтон и Эдвард проводили дни, запершись в Шелковичной комнате, где Эдвард поставил мольберт. Он трудился не покладая рук — Люси узнавала выражение рассеянной сосредоточенности, неизменно появлявшееся у брата, когда он был занят очередной картиной, — но пока ни с кем не делился своими планами. Сначала Люси думала, что это из-за размолвки с мистером Рёскином, который не поддержал Эдварда после того, как тот выставил «La Belle». Рёскин прохладно отозвался о картине, мистер Чарльз Диккенс аттестовал ее хуже некуда, и Эдвард пылал гневом. (Когда отзыв Диккенса появился в печати, он в ярости ворвался в свою студию в дальнем конце сада и побросал в огонь все, вышедшее из-под пера мистера Диккенса, а заодно и драгоценную копию «Современных художников» мистера Рёскина. Люси, которая с декабря 1860 по август 1861-го была подписана на все выпуски У. Г. Смита и сына, чтобы не пропустить ни одного приложения с частями «Больших надежд», вынуждена была прятать свои номера «Круглого года», чтобы и они не пошли на растопку под горячую руку.)

Однако теперь она стала сомневаться: нет ли здесь чего-нибудь другого? Чем именно это могло быть, она не знала, но чувствовала, как атмосфера тайны окружает Эдварда и Лили Миллингтон всякий раз, когда они оказываются рядом. Вот, скажем, на днях Люси подошла к брату, рисовавшему что-то в своем альбоме, а тот, едва почувствовав, что за спиной кто-то стоит, закрыл рисунок, — правда, она успела разглядеть тщательно проработанный этюд лица Лили Миллингтон. Эдвард вообще не любил, чтобы за ним подглядывали во время работы, но такой таинственности не напускал еще никогда. Да и причина его скрытности была не вполне понятна: ну, работает художник над портретом своей натурщицы, что такого? Рисунок как рисунок, Люси видела сотни таких на стенах его студии, вот только на шее что-то странное: то ли подвеска, то ли ожерелье. А в остальном все как обычно.



Одним словом, Эдвард ушел в работу с головой, остальные тоже трудились не покладая рук, Эмма была занята на кухне и по дому, а Люси исследовала библиотеку. Она обещала Эдварду ходить на прогулки, но вовсе не намеревалась выполнять обещание: каждый день она набирала в библиотеке охапку книг и шла с ними на улицу — читать. Иногда она читала в амбаре, иногда — в зарослях папоротника в саду; когда же на улице бывало слишком ветрено и Феликс не снимал свою «Леди Шалотт», а, побродив безутешно по лугу и определив преобладающее направление ветра при помощи смоченного в слюне пальца, засовывал руки в карманы и угрюмо возвращался в дом, Люси устраивалась с книгой в маленькой гребной лодке, которая покачивалась на воде у нового причала Эдварда.

После их приезда в Берчвуд прошло уже почти две недели, когда она натолкнулась в библиотеке на старую, пыльную книгу, обложка которой держалась буквально на ниточках. Кто-то засунул ее на самую верхнюю полку, подальше от чужих глаз. Балансируя на верхней ступеньке раздвижной лестницы, Люси открыла титульный лист и прочла набранное замысловатым старинным шрифтом название: «Демонология, в виде диалогов, в трех книгах», а также узнала, что выпустил ее в «Единбурге» некий «Роберт Вальд-грейв, Печатник Его Королевского Величества, в году 1597». Книга по некромантии и черной магии, написанная тем же королем, который оставил потомкам Библию на простом и понятном английском языке, всерьез заинтересовала Люси, и, сунув ее под мышку, девочка стала спускаться с лестницы.

В тот день, отправляясь на реку, она, как обычно, несла с собой стопку книг и ланч, завернутый в чистую салфетку. Утро выдалось жаркое и прозрачное, как стекло; пахло подсыхающей пшеницей и таинственными, мускусными ароматами подземной жизни. Люси села в лодку и стала выгребать на середину. Для Феликса погода не подходила: чтобы добиться нужной фотографической выдержки, ему требовался полный штиль; но, вообще-то, утро не было ветреным, так что Люси решила подняться выше по течению и отпустить весла: пусть река сама несет ее назад, к причалу Эдварда. Не доходя до шлюза Сент-Джонс, она осуществила свое намерение и взялась за трактат «О свободе». Джон Стюарт Милль занимал ее до часу пополудни, когда, отложив его в сторону, она принялась за «Демонологию», но дальше первых приведенных королем Иаковом причин того, почему в христианском обществе необходимо преследовать ведьм, не продвинулась, обнаружив под страницами пустоту: в книге был вырезан тайник. В нем лежали несколько листков, скрученных вместе и перевязанных шнурком. Развязав узел, девочка погрузилась в чтение. Это оказалось письмо, тоже старое, датированное 1586 годом и написанное таким странным, угловатым почерком и такими бледными чернилами, что Люси едва не отложила его в сторону. Другие страницы содержали рисунки, точнее, чертежи дома, как сообразила Люси, вспомнив слова Эдварда о том, что Берчвуд-Мэнор построили еще при Елизавете.

Люси затрепетала от радости, и не потому, что любила архитектуру, — просто она знала, в какой восторг приведет Эдварда эта находка, а все, что доставляло удовольствие ему, делало счастливой и ее. Разглядывая чертежи, она заметила в них кое-что необычное. На одних дом был показан таким, каким должен был стать в перспективе: она узнавала острые фронтоны, дымовые трубы на крыше, расположение комнат. Но было и другое изображение — нацарапанное на тонкой полупрозрачной бумаге, оно накладывалось на основной чертеж. Сложив их вместе так, чтобы они совпали по всем линиям, Люси обнаружила на плане две дополнительные комнатки, обе крошечные. Слишком небольшие, чтобы служить спальнями или даже передними. А главное, ни ту ни другую Люси не видела, когда обследовала дом.

Нахмурившись, она подняла тонкий листок и перевернула его, совместив с чертежом чуть по-другому, — ей хотелось понять, для чего они, эти комнаты. Течение тем временем принесло лодку в небольшую протоку, где она и встала, уткнувшись носом в травянистый берег, а Люси взялась за письмо, надеясь отыскать какую-нибудь подсказку. Автором оказался Николас Оуэн — имя почему-то казалось знакомым, может быть, она читала о нем? Стиль письма был столь же витиеватым, как и почерк, но, приложив усилия, она все же разобрала несколько слов: «защита… священники… норы…»

Люси едва не вскрикнула, поняв, в чем заключался план. Конечно, она читала о том, какие меры применялись к священникам-католикам после того, как на трон взошла королева Елизавета. Знала она и о том, что во многих домах той поры устраивались потайные комнаты, так называемые норы, — в стенах, а то и в перекрытиях под половицами: они предназначались для того, чтобы прятать объявленных вне закона священников. Но абстрактное знание — это одно, а понимание того, что такая «нора», а то и целых две, есть у тебя прямо под боком, в Берчвуд-Мэнор, — совсем другое. А больше всего ее обрадовала мысль о том, что Эдвард, по-видимому, ничего не знал об этих тайных убежищах, ведь иначе он сразу рассказал бы о них всем. Значит, она сможет поведать Эдварду кое-что новое и интересное о его любимом доме: у его «правдивого» дома есть свой секрет.



Вывести лодку из протоки Люси удалось не сразу. Когда она все же добралась до причала, то привязала к нему лодку, сгребла в охапку книги и бегом пустилась к дому. Вообще-то, она не привыкла предаваться восторгам, а тем более петь от радости, но тут поймала себя на том, что напевает на ходу одну из любимых танцевальных мелодий матери и делает это с удовольствием. В доме она сразу направилась в Шелковичную комнату, — конечно, Эдвард не любил, когда его отвлекали во время работы, но Люси была уверена, что ради такого случая он сделает исключение. Однако в комнате никого не было. Мольберт стоял укрытый шелковым занавесом, но Люси, слегка поколебавшись, решила, что времени у нее нет. Вместо этого она взбежала наверх, в комнату с видом на лес, которую брат сделал своей спальней, но Эдварда не оказалось и там. Тогда она промчалась по коридору и заглянула в каждую комнату, включая гостиную, несмотря на риск вновь нарваться на позирующую Клэр с ее тошнотворным жеманством.

В кухне она нашла Эмму, которая готовила обед и на вопрос об Эдварде лишь дернула плечом — и тут же пустилась в пространные жалобы на Торстона: тот взял моду подниматься ранним утром на крышу и из винтовки времен Наполеоновских войн, которую привез с собой из Лондона, палить по птицам.

— Грохот-то какой, — говорила Эмма. — Добро бы еще он утку подстрелил, я бы ее на ужин зажарила… но куда ему, прицел-то никудышный, да и стреляет он все по мелким птахам, от которых при жарке никакого толку.

Это была не первая ее подобная жалоба, и Эдвард уже просил Торстона оставить эту забаву, чтобы не подстрелить ненароком кого-нибудь из местных фермеров и не получить обвинение в убийстве по неосторожности.

— Хорошо, я скажу Эдварду, как только его увижу, — ответила Люси, стараясь успокоить служанку.

За минувшие две недели между ней и Эммой установилось нечто вроде взаимопонимания. Люси догадывалась, что из всех обитателей дома только ее Эмма причислила к «нормальным». Эмма помалкивала, когда в ее кухню забегали художники с кистью за ухом или впархивали натурщицы в свободных нарядах, и только в присутствии Люси давала себе волю и не скупилась на осуждающее цоканье и покачивания головой, точно видела в девочке родственную душу, как и она, против воли захваченную этим водоворотом безумия. Но сегодня Люси некогда было выслушивать ее жалобы.

— Обещаю, что скажу, — повторила она еще раз, уже выскакивая в дверь и убегая в сторону сада.

Но Эдварда не было и в его излюбленных местечках снаружи, и Люси уже чувствовала, что вот-вот взорвется от нетерпения, как вдруг заметила Лили Миллингтон, которая подходила к садовой калитке — видимо, собиралась выйти за ограду. Солнце горело в ее волосах, и они казались одним сплошным языком пламени.

— Лили! — окликнула ее Люси. Но натурщица, наверно, не услышала, и пришлось позвать громче: — Ли-ли.

Лили Миллингтон обернулась, но, видимо, мыслями была далеко: лицо выражало такое удивление, будто она не ожидала, что кто-то позовет ее по имени.

— А, это ты, Люси. Здравствуй, — сказала она и улыбнулась.

— Я ищу Эдварда. Ты нигде его не видела?

— Он пошел в лес. Сказал, что хочет поговорить с кем-то насчет собаки.

— Ты идешь к нему? — Люси уже давно заметила, что Лили Миллингтон надела крепкие башмаки, а на плече у нее сумка.

— Нет, я иду в деревню, купить почтовую марку. — В руке у Лили был подписанный конверт, и она показала его девочке. — Хочешь, прогуляемся вместе?

Ну что ж, раз все равно нет возможности прямо сейчас рассказать Эдварду о своем открытии, лучше заняться чем-нибудь, чем слоняться и ждать, сгорая от нетерпения.

Вместе они пошли по тропе, которая скоро привела их к церкви на краю деревни, а потом на улицу. Почта, совсем крошечная, стояла бок о бок с «Лебедем», местным пабом.

— Я подожду снаружи, — сказала Люси, которая уже приметила интересное каменное сооружение на краю деревни и теперь хотела исследовать его.

Но Лили недолго пробыла на почте — совсем скоро она вышла, неся в руке письмо, на уголке которого теперь красовалась марка. Что лежало внутри, Люси не знала, но, видимо, конверт был тяжелым, так как для него потребовалась синяя марка за два пенса, а адрес, как заметила девочка, был лондонским.

Лили опустила его в почтовый ящик, и они той же недлинной дорогой пошли назад, в Берчвуд-Мэнор.

Люси не была мастерицей светской болтовни и, в отличие от матери или сестры, никогда не знала, чем заполнить тишину, возникающую в таких вот случаях. Не то чтобы она считала, что тишину непременно нужно заполнять, просто теперь, рядом с Лили, ей вдруг захотелось казаться взрослее, умнее и вообще значительнее, чем обычно. Что такое было в этой рыжеволосой женщине, она не знала — об этом еще придется подумать позже, — но почему-то рядом с ней ей хотелось быть не просто младшей сестренкой Эдварда, а кем-то.

— Славная погода, — вырвалось вдруг у Люси, и ее саму даже передернуло от такой банальности.

— Недолго уже ей осталось, — отозвалась Лили, — ночью гроза будет.

— Откуда ты знаешь?

— У меня есть редкий и чудесный дар предсказывать будущее.

Люси посмотрела на нее.

Лили Миллингтон улыбнулась.


— Я интересуюсь синоптическими таблицами, — сказала она, — и увидела одну в номере «Таймс», который лежал на столе почтмейстера.

— Ты знаешь, как предсказывают погоду?

— Знаю только то, что слышала от Роберта Фицроя.

— Ты встречалась с Робертом Фицроем?

Друг Чарльза Дарвина; капитан «Бигля», судна ее величества; изобретатель барометра и первый в истории метеоролог при Комитете по торговле.

— Я слушала его лекцию. Он друг одного моего друга. Сейчас пишет книгу о погоде, которая кажется мне очень многообещающей.

— А ты слышала от него самого историю гибели «Королевской хартии» и изобретения первого барометра?

— Разумеется. Это было так удивительно…

Лили Миллингтон пустилась в увлекательное изложение теории, лежащей за погодными таблицами Фицроя, и научных данных, на основе которых он сделал свой первый штормовой барометр. Люси слушала, отдавая рассказу девяносто семь процентов своего внимания, а остальные три использовала, чтобы прикинуть, есть ли у нее шанс, когда Эдварду наскучит его новая натурщица, заполучить Лили Миллингтон в подруги.



Лили Миллингтон не ошиблась. Идеальная летняя погода кончилась в тот же день, к вечеру, солнце скрылось за тучами, и за окном так стремительно стемнело, словно кто-то большой и мощный уверенно задул огонь в светильнике над миром. Но Люси ничего этого не заметила, так как уже сидела в темноте, спрятавшись в потайной комнате под кожей Эдвардова дома.

День она провела замечательно. Когда они с Лили вернулись с почты, та решила прогуляться в лес и отыскать Эдварда. Эмма, все еще хлопотавшая на кухне, с удовольствием сообщила ей, что Торстон, Клэр, Адель и Феликс взяли корзину с провизией и пошли к реке — выпить чаю на природе, а потом поплавать — и что обед будет готов на час раньше назначенного, а потому, закончив с делами, она еще «сбегает домой и приляжет» перед обедом.

Весь дом оказался в распоряжении Люси, и она точно знала, что станет делать. Первое возбуждение от находки уже прошло, сменившись пониманием того, как глупо будет пойти сейчас и выложить Эдварду все о «норах». Чертежам уже несколько веков; может быть, входы в комнаты давно замурованы или же планы остались всего лишь планами. Вот будет неловко, если она сначала заявит о своей находке во всеуслышание, а потом сядет в большую лужу! Люси не любила садиться в лужу прилюдно. А значит, надо все как следует разузнать.

Избавившись от Эммы — Лили Миллингтон к тому времени еле заметным огоньком маячила на дальнем краю луга, — Люси взялась за планы этажей. Одна потайная комнатушка, судя по всему, была где-то на лестничной площадке между первым и вторым этажом: Люси долго не могла в это поверить, даже подумала, что не так совместила планы. За минувшие недели она уже раз сто спускалась и поднималась по этой лестнице, не раз читала на площадке, сидя у окна на венском стуле с круглой спинкой; и никогда не замечала ничего странного или неожиданного, кроме, пожалуй, приятного ощущения тепла, которое шло от стены у поворота ступеней.

Добыв в библиотеке, в шкафу из кедрового дерева, лупу и перечитав с ее помощью письмо, Люси получила ключ, которого ей не хватало. Все дело в одной ступеньке, объяснялось там. Лестничный марш, идущий от площадки наверх, сконструирован так, что, если нажать определенным образом на нижнюю ступеньку, откроется вход в маленькое потайное помещение. Но следует остерегаться, гласило письмо: люк устроен так, что открыть его можно лишь снаружи.

Все это до ужаса походило на приключенческие романы из газет, которыми зачитывались мальчишки, и Люси тут же полетела по лестнице. Отодвинув кресло, она опустилась на колени перед нижней ступенькой.

На первый взгляд это была самая обыкновенная лестница, разве что старинная. Но Люси еще раз перечитала подсказку и улыбнулась. Надавив на внешний и внутренний углы нижней ступеньки, она затаила дыхание, а потом услышала тихий щелчок и увидела, как ступенька чуть заметно отошла от пола. Просунув пальцы в образовавшуюся щель, Люси потянула вверх и вперед, отчего нижняя ступенька ушла в полость под верхней. Открылся хитрый лаз — до того узкий, что пролезть в него мог лишь очень худощавый человек.

Недолго думая, Люси нырнула в темноту.

Каморка оказалось тесной и такой низкой, что Люси могла сидеть, лишь прижав подбородок к груди. Тогда она легла. Воздух вокруг был застоявшимся и спертым, а пол — теплым на ощупь, и Люси предположила, что под ним проходит кухонный дымоход. Притаившись, она стала слушать. В доме было удивительно тихо. Она пошевелилась и прижала ухо к стене. Тишина, мертвая, деревянная тишина. Такая плотная, словно по ту сторону деревянной панели не было ничего, кроме мощной кирпичной кладки.

Люси попыталась вспомнить план и понять, так это или нет. И вдруг ей пришло в голову, что она лежит в тайном убежище, предназначенном для спасения человека, которого ищут враги, и что люк, ведущий наружу, может в любую минуту захлопнуться, оставив ее одну в вязкой, удушливой тьме — а ведь снаружи никто не знает о том, что́ она нашла и куда подевалась, — и от этой мысли ей показалось, будто стены надвигаются на нее. Внезапная паника сдавила легкие, стало тяжело дышать, и девочка, спеша выбраться наружу, села так резко, что ударилась головой о потолок.

Второй тайник был в коридоре; в нем Люси и сидела сейчас. Здесь все оказалось совсем другим: потайная каморка была устроена внутри деревянной обшивки, а сдвижная панель, замаскированная так хитро, что сразу и не увидишь, открывалась, к счастью, и снаружи, и изнутри. К тому же здесь было не так темно, как под лестницей. И еще Люси обратила внимание на то, что панель была тонкой, позволяя прекрасно слышать все, что творилось в коридоре.

Она слышала, как компания вернулась с реки — все с хохотом и криками гонялись друг за другом по коридорам; слышала, как Феликс и Адель шепотом переругивались из-за простой шутки (так считал он), которая зашла слишком далеко (так думала она); и там же ее слуха достиг первый протяжный гром, который спустился с гор, прокатился по реке и заставил дом содрогнуться. Люси хотела было вылезти из тайника и приложила ухо к панели, желая убедиться, что в коридоре никого нет и никто не подглядит, откуда она появилась, — но тут различила знакомые шаги Эдварда. Он шел к ней.

Она уже почти решилась выскочить из-за панели прямо перед ним, чтобы сделать сюрприз — разве можно придумать лучший способ сообщить брату о находке? — как вдруг услышала его голос:

— Жена, подойди ко мне.

Люси застыла, держа руку на панели.

— Я здесь, мой муж, — ответила Лили Миллингтон.

— Ближе.

— Так?

Люси прильнула к панели, вслушиваясь. Слов больше не было слышно, но Эдвард тихо рассмеялся. В его смехе была доля удивления, будто ему только что сообщили нечто неожиданно приятное, потом кто-то резко вдохнул, а потом…

Тишина.

Люси в своем тайнике вдруг поняла, что задержала дыхание.

И выдохнула.

Через две секунды вокруг все почернело, и грянул гром, от которого вздрогнули и сам дом, и древняя земля под ним.



Все уже собрались в столовой, когда туда наконец вошла Люси. Стол еще не накрыли, в середине его стоял канделябр, и девять тонких белых свечей струили дымок, поднимавшийся к потолку. Ветер снаружи усиливался, и, несмотря на лето, в комнате стало холодно. Кто-то зажег в камине огонь, который дрожал и подмигивал за решеткой; рядом с камином сидели Эдвард и Лили Миллингтон. Люси направилась к большому креслу красного дерева в дальнем конце комнаты.

— Нет, призраков я не боюсь, — говорила между тем Адель, присев рядом с Клэр на диван с гобеленовой обшивкой, тянувшейся вдоль длинной стены комнаты; эти двое любили поговорить о привидениях. — Это всего лишь несчастные души, жаждущие освобождения. Думаю, надо нам устроить спиритический сеанс и посмотреть, отзовется ли кто-нибудь из них.

— А говорящая доска у тебя с собой?