Дом в Вечерних песках

– Так это был ты. Это ты подсел в его карету. Это тебя я видела.

– Видела, говоришь? Ты верна себе, любопытная кошечка. Ну кто-то должен ведь был взять дело в свои руки и спасти то, что еще можно было спасти. Для начала его требовалось спрятать. Домой ехать нельзя, о том не могло быть и речи. К тому же он давно уже порядком истощил мое терпение, я хотел, чтобы в нужное время он оказался в пределах досягаемости. Но, думаю, у него возникли подозрения. Поразмыслив на досуге, он понял, что поставил меня в затруднительное положение. Мне еще удавалось притворяться, едва-едва, будто я просто веду расследование, но потом произошел этот абсурдный инцидент. Было ясно, что вопросов не избежать, если будет у кого спрашивать. В общем, я оставил его на Гросвенор-кресент под присмотром своего слуги Маккена, но когда вернулся с нашей маленькой вечеринки у миссис Дигби, обнаружил, что он сбежал. Разумеется, я знал, куда он подастся. Извозчик ждал, нужно было решить, куда деть останки того нелепого священника, – во всяком случае, мы думали, что он труп. Я знал, что он приедет сюда – он всегда так делал, – и для моих целей это был идеальный вариант. Однако мне требовалось время, чтобы разобраться со всем этим без лишней суеты. Я решил слить в прессу ложную информацию, и в этом твоя помощь была неоценима. Правда, мне пришлось потратить время на то, чтобы подогреть твой интерес. Я должен был выпестовать тебя, как редкое растение, однако в итоге мои усилия не пропали даром. Страйта никто больше не искал, руки у меня были развязаны. Под занавес он, конечно, подпортил мне удовольствие своим дурацким самоубийством, зато избавил от лишних хлопот.

– От каких хлопот? – спросила Октавия. – Зачем ты сюда приехал?

– Ох красотка. – Эльф с притворной жалостью посмотрел на нее. – Бедная девочка. Неужели еще не догадалась?

Она взглянула на пистолет и снова принялась всматриваться в серость за окнами: вдруг кто-то есть поблизости.

– Есть и другие люди, которым про вас известно, – сказала она. – Возможно, они уже здесь.

– Здесь, здесь. Я так и планировал, чтобы все собрались здесь, в милом тихом местечке. В Лондоне, конечно, тоже убивают, но там это сопряжено с массой сложностей. Столько всего нужно предусмотреть. А за городом… здесь особо не на что отвлекаться. Убил – и готово. Правда, все равно надо потрудиться. Ты не думай, я этого не хотел. Ты по-прежнему очень мне симпатична. На тебя я возлагал другие надежды, сердце мое. Надеялся, что у нас с тобой все сложится иначе. Но ты оказалась слишком настойчива в своих исканиях.

– Но здесь полицейские. Двое. Если… они прибегут на выстрел.

– Пожалуй, я бы сказал, что полицейских не двое, а полтора. Но ты права, они прибегут. Боюсь, инспектор Каттер не из тех, кто старается не замечать преступлений. Придется попотеть.

– Господи, но они же полицейские. И Скотленд-Ярд знает, что они здесь. Ты сам говорил, после того как в Страйт-хаус погиб еще один человек.

– Я много чего говорил, дорогая. Второй погибший в Страйт-хаус – из числа прислуги. Кару, я подозреваю, повел себя нескромно или после мог проболтаться. Нет, наши друзья далеко от дома, а начальство не сочли нужным уведомить о своем местонахождении. Здесь их никто искать не станет.

– Он был прав насчет тебя, – тихо произнесла Октавия.

– Кто? – Голос у Эльфа по-прежнему был невозмутимый, но черты тронула раздражительность. – Твой тайный корреспондент? Брат? По-твоему, они меня знают? Думаешь, я мог допустить, чтобы кто-то узнал, какой я есть?

– Я тебя знаю. Знаю, какой ты на самом деле. Знаю все твои хитрости и уловки. Ты считал, что гениально играешь свою роль? Пусть я не знала, что именно ты скрываешь, но всегда догадывалась, что у тебя есть какая-то тайна. Всегда. Кроме того, не все можно скрыть. В существе своем ты – пустышка. И свою пустоту ты не мог скрыть, потому что этого не сознавал. А я всегда это видела, чувствовала. И поэтому отказала тебе.

– Ты? Отказала мне? – презрительно рассмеялся он. – Это ты о чем?

– Да, тогда ты тоже попытался скрыть обиду. Обратил свои слова в шутку, словно сама эта мысль была абсурдна. Но оскорбленное самолюбие не дает тебе покоя, да? Поэтому ты до сих пор язвишь по поводу моего происхождения. По поводу того, что я могла бы сделать блестящую партию. Ты думал, что смог бы стать другим человеком, если бы я любила тебя. Настоящим человеком. Но так и не стал. И не станешь.

Эльф на мгновение отвел глаза и протяжно вздохнул.

– Может, ты и права, красотка. Может, и права. Я уже ни в чем не уверен. Признаю, мне никогда не была свойственна твоя очаровательная убежденность в том, что хорошо и что плохо. Но теперь это неважно.

Он встал. Движения неторопливые, почти торжественные.

– Лучше закрой глаза, старушка.

– Ты любил меня, Эльф, но я никогда тебя не любила. В тебе не было ничего достойного любви.

Она смежила веки. Долгое время слышался только шум дождя.





* * *


Наконец леди Ада отвернулась от окна. В руке перед собой она держала красивую цепь, с которой что-то свисало.

– Знаете, что это? – спросила она. – Ключ. Брат носил его на шее. Сегодня утром с разрешения инспектора я сняла с него этот ключ. Ключ от ворот этого проклятого места, на которые он навешивал цепь почти тридцать лет.

– С вашего позволения, мадам, – обратился к ней Каттер. – Надеюсь, вы не забыли, что обязались отдать мне этот ключ, когда мы здесь управимся. Возможно, он нам понадобится в качестве вещественного доказательства.

– Да, да, инспектор, не забыла. В мире мало что меняется, и напоминать мне о том не стоит. После смерти одного мужчины ключи всегда переходят к другому. Женщина никогда надолго не остается без надзора.

Нахмурившись, Каттер прочистил горло.

– У меня нет полномочий брать вас под стражу, и нет такого намерения. Вас не подозревают в совершении преступления.

– Вы неправильно меня поняли, инспектор. Вы изо дня в день ловите воров и убийц; естественно, для вас такие вещи привычны. С мужчинами все ясно: посадил в тюрьму, и все. Мужчин сажают за высокие стены, чтобы не перелезли. Окно камеры зарешечено, чтобы они не могли разбить стекло и сбежать. Их держат за железной дверью, не выбьешь. Мужчины наделены грубой силой, и чтобы в том убедиться, достаточно посмотреть, какие меры принимаются для их заточения. Но если мужчина намерен лишить свободы женщину, инспектор, ему незачем возводить крепость. Брат повесил на ворота цепь забавы ради. Для меня это, конечно, дополнительное неудобство, я не могу подъехать к дому или выехать из усадьбы в экипаже, но ничто не мешает мне уйти через калитку. А я, уверяю вас, вполне в состоянии дойти пешком до Дувра. Только что бы мне это дало? Денег на билет у меня нет. Я с трудом могу себе позволить выпить чаю в кафе. Наймиты брата по его указке распорядились всем, что по праву принадлежало мне. Теперь, когда он мертв, мне, возможно, удастся кое-что вернуть, но до сего времени мне приходилось рассчитывать лишь на те жалкие гроши, что он выделял на мое содержание, хотя даже ими ведала миссис Корниш. Несколько росчерков пера, инспектор, и мой брат превратил меня в ничтожество. Он выдвинул против меня обвинения, какие можно выдвинуть только против женщины, и сделал это, зная, что судить будут такие же мужчины, как он сам. Наверно, вы удивляетесь, инспектор: я ведь женщина благородных кровей, скажете вы, дочь графа. А со мной поступили как с простой деревенской девушкой, обвиняемой в колдовстве. В качестве доказательств он предъявил мои дневники. Я вела их на протяжении многих лет. Записывала свои наблюдения. Отец это поощрял. Я собирала гербарий, описывала растения, ну и так далее. Делала я это скрупулезно. И про них писала, про всех сияющих девушек, которых мне случалось видеть; фиксировала все известные мне подробности их жизни. Строила гипотезы, конечно, относительно характера их состояния. Но не только это. Сияние. Этот удивительный феномен. Не только это влекло меня к некоторым молодым женщинам. Надеюсь, разъяснения не требуются. Я не извиняюсь за свою природу. В общем, как я упоминала, делала я все это скрупулезно. В малейших подробностях фиксировала свои наблюдения и коротенькие встречи, что я ухитрялась устроить. Их я тоже описывала. Теперь, очевидно, вы понимаете, как все это могло выглядеть. Среди судей, конечно же, брат нашел сочувствующих. Меня даже на суд не сочли нужным пригласить, поскольку мое заточение уже началось. Отец уже несколько лет как умер, и брат получил неограниченную власть в отношении ведения моих дел, власть, которую он не стеснялся использовать. Инспектор, я рассказываю вам все это потому, что знаю: именно делишки брата привели сюда вас и Нейи. Я сообщила все, что мне известно. Я знала, на что он способен, знала, чем он одержим, но не более того. Он появлялся от случая к случаю, всегда без предупреждения, и его противные холуи – эта женщина Корниш и ее сын-простофиля – запирали меня в моих комнатах. К сожалению, это все, что я знаю, инспектор. Честное слово, я с радостью предоставила бы в ваше распоряжение любые малейшие сведения, которые могли бы опорочить его имя, но на ум больше ничего не идет.

– Благодарю вас, мадам. Догадываюсь, что вам этот рассказ дался непросто, но он может помочь нам больше, чем вы думаете.

– Что касается остального, – вмешался Нейи, поднимаясь со своего стула, – теперь, полагаю, моя очередь внести ясность. Во-первых, я должен вам кое-что показать. Вы позволите занять этот стол, мадам?

Леди Ада в знак согласия вскинула трость.

Нейи вытащил из пальто пакет и извлек из него документы и фотографии.

– Это я добыл вчера, – объяснил он. – У одного человека, который ехал лондонским поездом. В пакете лежали еще кое-какие материалы такого же рода, но их было необходимо показать другому человеку. Этот человек, женщина, сейчас едет сюда, – надеюсь, что едет. Равно как и еще один, менее приятный, гость. А теперь слушайте. Возможно, у нас очень мало времени.






* * *


Грохот. Умопомрачительный, оглушительный. И потом, в разорванной темноте, никаких ощущений. Ватная тишина, и все. И необычайная легкость во всем теле – ни боли, ни страха. Может быть, в конце всегда так и бывает. Может быть, напоследок человеку всегда даруется такая милость.

– Ну все, успокойся, – раздался голос.

Октавия шевельнулась, оглядела себя в сумеречном свете. Ей казалось, она невесома, заключена в некий кокон.

– Джорджи?

– Пойдем, сестренка. – Бережно обхватив ее одной рукой, он помог ей встать со скамейки. – Смотри под ноги. Тут полно осколков.

– Джорджи, он…

Брат вывел ее из летнего домика, поправил на ней пальто.

– Убежал, подонок. Я подрезал ему крылышко, но он скрылся раньше, чем я успел его прикончить.

– Но шум, выстрел… Я думала, он… что я…

– Это мой абордажный пистолет. Честно сказать, до сего дня я никогда не палил из него в гневе. Старинная вещь – я купил его у одного разжалованного капитана в Портсмуте, – и он, видать, неточно стреляет. Или я плохой стрелок. Одно из двух.

– Но ты же остался у ворот.

– За кого ты меня принимаешь, Октавия Хиллингдон? Как я мог не пойти за тобой? Я только поставил под крышу чемоданы, чтоб не промокли. Признаюсь, я не сразу сориентировался. Здешний сад очень хитрый, хоть вроде в нем и ничего нет, да и погода дурная глаза застит. Настоящая буря. Так, стоп. Смотри, к нам кто-то бежит. Ух ты, серьезный мужик.

– Эй вы! – крикнул мужчина, останавливаясь на некотором удалении от них. – А ну-ка выкладывайте, что вы здесь делаете, да побыстрей. Я – инспектор Каттер из Столичной полиции. Вы по меньшей мере нарушили границы чужого владения. Что вас сюда привело?

– Доброе утро, инспектор. – Октавия полностью выпрямилась, хотя ее немного шатало, и протянула Каттеру руку. – Меня зовут Октавия Хиллингдон, а это мой брат Джордж. Я приехала…

– Про вас только что упоминали, мисс Хиллингдон. Вас ждут. Про брата разговора не было.

– Лейтенант Хиллингдон, сэр, офицер Королевского военно-морского флота. Надеюсь, вы в добром здравии.

Каттер сдержанно кивнул.

– Говорили, что с вами, возможно, приедет еще один человек. Некий маркиз и так далее.

– Он был здесь, сэр, – помрачнел Джорджи. – Я увидел его вон в том летнем домике. Он угрожал моей сестре оружием. Я попробовал его снять из пистолета, но стрелял я через окно. К сожалению, только ранил. Он скрылся.

– Не корите себя, лейтенант. Я имею доказательства тайного сговора с целью убийства более шести человек. Один подозреваемый уже мертв, второго я намерен упечь за решетку. Уберите пистолет, сделайте милость. А то, по-моему, тут слишком много стрельбы и беготни. Идемте, по пути расскажете остальное. Мне будет спокойнее, когда мы окажемся за закрытыми дверями.





* * *


Возвращение Каттера в дом с новыми гостями вызвало небольшой переполох. Приличия требовали, чтобы все были представлены друг другу, хотя разводить церемонии инспектор не позволил. Однако у леди Ады были другие планы. На лейтенанта она почти не обратила внимания, но к мисс Хиллингдон отнеслась с нежнейшим почтением.

– Жаль, инспектор, что вы этого не видите. Она, конечно, не такая, как Анджела, но тоже излучает колдовское свечение. Такое, знаете, осеннее. Простите, дорогая, если я вас смущаю. Просто я изголодалась по таким чудесам. Вы непременно должны выпить чаю. Или вы предпочитаете виски?

– Мне очень жаль, мадам, – вмешался Каттер, – но нашим новым гостям пока придется обойтись без чая. Мисс Хиллингдон вкратце мне рассказала о том, что произошло в летнем домике. В подробности вдаваться незачем, но, по-видимому, вы не зря так плохо отзывались о миссис Корниш и ее сыне. Запру-ка я их пока в вашем подвале. У меня и так забот по горло, не хватало еще постоянно оглядываться, следить, как бы эта парочка чего не выкинула исподтишка. Блисс, девушка не объявлялась?

– Нет, сэр. Пойду снова ее поищу. Я просто ждал вашего возвращения.

– Нет, Блисс. Лучше пока оставайся здесь. Где-то рядом бродит преступник, и, судя по всему, опасный. Обойди основные помещения. Проверь, чтобы все двери и окна были заперты. А после сторожи у стеклянных дверей. Оттуда самый широкий обзор. А вы, лейтенант, займите пост там и оружие держите наготове.

Каттер вернулся к тому времени, когда Гидеон закончил обход, и теперь держал совет с его дядей. Леди Ада занимала оживленной беседой мисс Хиллингдон.

– Я пытаюсь понять, что это за люди, Нейи, – говорил Каттер. – По крайней мере, тот человек, что сейчас здесь. Очевидно, они не один год следили за вами, но обнаружили себя только в тот вечер, когда похитили мисс Таттон, не в обиду вам будет сказано. Просто я пытаюсь определить для себя.

– Нет, инспектор, я не в обиде. Эти же вопросы я задавал себе сам. В итоге пришел к выводу, что объяснение простое. В прошлом я терял бдительность. До мисс Таттон, как я говорил, были другие девушки, которых я опекал. Теперь, оглядываясь назад, я с прискорбием думаю, что мог бы сделать для них больше. Их похищали, когда я на что-то отвлекался, и я поклялся себе, что с мисс Таттон глаз не спущу. Но Страйтом и Хартингтоном, должно быть, владело нетерпение. Понимаете, она уникальна. Ярче остальных. Они не захотели ждать. Решили похитить нас обоих.

– Прошу прощения, ваше преподобие, – вмешалась в разговор мисс Хиллингдон. – Я беседовала с миссис Кэмпион, хозяйкой пансиона. Она сказала, что мисс Таттон в тот вечер ходила гулять. Что ушла она на прогулку одна, насколько ей было известно.

Нейи печально улыбнулся.

– На прогулку, да. Покормить уток в Сент-Джеймсском парке. Она питала к ним особую любовь.