Дорога тайн

Господи, Кларк, неужели ты не видишь, что со мной что-то неладное? – мысленно вопрошал Хуан Диего. Он знал, что с ним что-то неладно, но Кларк не смотрел на него.

Затем Кларк без всякого перехода неожиданно сообщил, что в 1935 году Богоматерь Гваделупская была объявлена папой Пием XI «покровительницей Филиппин». В 1941 году прилетели американские бомбардировщики и выбили дерьмо из японских солдат, которые прятались в руинах церкви Девы Гваделупской. В 1995 году была завершена реставрация церковного алтаря и ризницы – этим Кларк и закончил свою лекцию. Молчаливые скорбящие все это время даже не шевельнулись; две женщины в черном, склонив головы, оставались недвижимы, как статуи.

Хуан Диего все еще пытался как-то дышать, но от острой боли то задерживал дыхание, то хватал ртом воздух, то снова задерживал дыхание. Кларк Френч – как всегда, поглощенный своими словами – не замечал тяжелого состояния своего бывшего учителя.

Хуан Диего чувствовал, что не сможет процитировать всего Иеремию 1: 5; пришлось бы произнести слишком много слов при почти исчезнувшей возможности дышать. Хуан Диего знал, что Кларк поймет, о чем он говорит. Хуан Диего с трудом выдавил из себя:

– «Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя».

– Мне больше нравится следующая фраза: «Я освятил тебя», чем эта: «Я познал тебя», хотя обе верны, – сказал Кларк своему бывшему учителю и только затем повернулся к нему.

Кларк подхватил Хуана Диего под мышки, иначе бы тот упал.

В суматохе, которая вслед за этим началась в старой церкви, ни Кларк, ни Хуан Диего не заметили молчаливых скорбящих – две коленопреклоненные женщины лишь слегка повернули головы. Они приподняли вуали, но лишь настолько, чтобы посмотреть, что там происходит в задней части церкви: Кларк побежал за Бьенвенидо, оставив своего бывшего учителя лежать на задней скамье, а затем двое мужчин вынесли Хуана Диего оттуда. При таких очевидных чрезвычайных обстоятельствах – а обе женщины стояли на коленях перед алтарем тускло освещенной старой церкви – никто не узнал бы ни Мириам, ни Дороти (даже будь они не во всем черном и не с вуалями на лицах).

Хуан Диего был романистом, который следил за последовательностью событий в своих текстах; как писатель, он всегда сознательно выбирал, где начать и где закончить свою историю. Но сознавал ли Хуан Диего, что он умирает? Он, должно быть, понял, что задыхается и чувствует острую боль при каждом вдохе вовсе не из-за говядины по-вьетнамски, но то, что говорили Кларк и Бьенвенидо, казалось Хуану Диего маловажным. Бьенвенидо высказывался о «грязных государственных больницах», Кларк, разумеется, хотел, чтобы Хуан Диего попал в больницу, где работала его жена, где все хорошо знают доктора Хосефу Кинтану и где его бывший учитель получит наилучший уход.

Хуан Диего, возможно, слышал, как его бывший ученик сказал Бьенвенидо: «Если нам повезет». Кларк сказал это в ответ на замечание Бьенвенидо, что ближайшая к церкви Гваделупской Девы католическая больница находится в городе Сан-Хуан. Будучи частью метрополии, Сан-Хуан находился рядом с Макати, всего в двадцати минутах езды отсюда. Говоря о «везении», Кларк имел в виду больницу, где работала его жена, – то есть Медицинский центр Кардинала Сантоса.

Двадцатиминутная поездка показалась Хуану Диего сновидением, но расплывчатым; ничто реальное не запечатлелось в его памяти: ни торговый центр «Гринхиллс», который находился довольно близко к больнице, ни даже загородный гольф-клуб со странным названием «Хоп-Хоп», примыкавший к медицинскому центру. Кларка встревожило, что его дорогой бывший учитель не ответил на комментарий по поводу правописания слова «хоп».

– Конечно, если это хлопок в гольфе по мячу, то там должна быть и буква «л», – сказал Кларк. – Я всегда считал, что игроки в гольф попусту тратят время, – неудивительно, что они малограмотны.

Но Хуан Диего не ответил; бывший учитель Кларка даже не отреагировал на распятия в отделении неотложной хирургии Медцентра Кардинала Сантоса – и это действительно встревожило Кларка. Не заметил (скорее всего) Хуан Диего и монахинь, совершавших регулярные обходы. (Кларк знал, что в Медцентре по утрам всегда находилась пара священников; они причащали тех пациентов, которые просили об этом.)

«Мистер идет купаться!» – Хуану Диего показалось, что он слышит крик Консуэло, но девочки с косичками не было среди обращенных к нему лиц в окружающей толпе. Никто из филиппинцев не смотрел на него, а Хуан Диего не купался – он шел, избавившись наконец от хромоты. Само собой, он шел вверх ногами – он шел по небу, на высоте восьмидесяти футов – он сделал первые два из этих смертельно опасных шагов. (А потом еще два и еще два.) И снова прошлое окружило его – как обращенные вверх лица в настороженной толпе.

Хуан Диего представил себе Долорес среди прочих; она говорила: «Когда ты идешь по небу ради Дев, они позволят тебе делать это вечно». Но хождение по небу не имело большого значения для читателя свалки. Хуан Диего выхватил первые прочитанные им книги из адских огней basurero; он обжег руки, спасая книги от сожжения. Что такое шестнадцать шагов на высоте восемьдесят футов для читателя свалки? Разве не такой могла бы быть его жизнь, если бы он набрался храбрости? Но будущее неразличимо, когда тебе всего четырнадцать.

«Мы чудотворны, – попыталась сказать ему Лупе. – У тебя другое будущее!» – правильно предсказала она. И в самом деле, как долго он смог бы сохранять свою жизнь и жизнь своей сестры, даже если бы стал небоходцем?

Осталось всего десять шагов, подумал Хуан Диего; он молча считал их про себя. (Конечно, никто в отделении неотложной хирургии не знал, что он считает.)

Медсестра отделения знала, что теряет его. Она уже вызвала кардиолога; Кларк настоял, чтобы по пейджеру вызвали его жену; естественно, он и сам написал ей.

– Доктор Кинтана приедет, да? – спросила Кларка медсестра; она считала, это не имеет значения, но подумала, что лучше как-то отвлечь Кларка.

– Да-да, она едет, – пробормотал Кларк.

Он снова писал Хосефе – надо было что-то делать. Его вдруг разозлило, что старая монахиня, впустившая их в отделение, все еще была там, околачивалась рядом с ними. И тут старая монахиня перекрестилась, губы ее беззвучно зашевелились. Что она делает, подумал Кларк, молится? Даже ее молитва раздражала его.

– Может, надо священника… – начала старая монахиня, но Кларк остановил ее.

– Нет, никаких священников! – сказал ей Кларк. – Хуан Диего не захочет священника.

– Действительно нет – он совершенно определенно не захочет, – услышал Кларк. Это был женский голос, очень властный голос, который он слышал раньше, но когда, где?

Когда Кларк оторвал взгляд от сотового телефона, Хуан Диего молча сосчитал еще два шага – потом еще два, потом еще два. (Осталось четыре шага! – подумал Хуан Диего.)

Кларк Френч никого не видел в отделении, где лежал его бывшей учитель, – никого, кроме медсестры и старой монахини. Последняя отошла и теперь стояла на почтительном расстоянии от Хуана Диего, боровшегося за свою жизнь. Но в коридоре оказались две женщины – обе в черном, лица полностью скрыты; они проскользнули мимо и исчезли, Кларк успел лишь мельком увидеть их. Хотя он и не разглядел женщин, но отчетливо слышал, как Мириам сказала: «Действительно нет – он совершенно определенно не захочет». Но Кларк никогда бы не связал этот голос с той женщиной, которая проткнула геккона закусочной вилкой в «Энкантадоре».

По всей вероятности, даже если бы Кларк Френч хорошо разглядел тех женщин в черном, проскользнувших по коридору, он бы не сказал, что они похожи на мать и дочь. По тому, как они с головой были укутаны в черное и не общались между собой, Кларк Френч решил, что это монахини – из ордена, где естественно быть одетым во все черное. (Что касается Мириам и Дороти, то они просто исчезли. Обе всегда появлялись и исчезали неожиданно, не так ли?)

– Я сам найду Хосефу, – сказал Кларк, беспомощно глянув на медсестру. (Скатертью дорога – от вас здесь никакого проку! – могла бы подумать она, если бы вообще о чем-то думала.) – Никаких священников! – почти сердито повторил Кларк старой монахине.

Монахиня ничего не сказала; она видела смерть во всех видах – она была знакома с этим процессом и со всеми вариантами отчаяния, в которое впадают в последнюю минуту (Кларк был тому примером).

Медсестра знала, когда сердце заканчивает свою работу; медсестра знала, что ни акушер, ни кардиолог не могли дать ему толчок и запустить снова, но – несмотря на это – и она пошла искать кого-то.

Хуан Диего выглядел так, словно сбился со счета. Разве впереди еще только два шага или все-таки четыре? – спрашивал себя Хуан Диего. Он не решался сделать следующий шаг. Небоходцы (настоящие небоходцы) знают, что лучше не колебаться, но Хуан Диего просто остановился. Именно тогда он понял, что на самом деле не идет по небу; именно тогда Хуан Диего осознал, что это просто его воображение.

Да, просто то самое воображение, которое никогда его не подводило. Хуан Диего понял, что умирает, – смерть не была воображаемой. И он осознал, что именно, что на самом деле испытывали люди перед смертью, то есть чего они хотели, уходя, – во всяком случае, Хуан Диего осознал, чего он сам хотел. Не обязательно вечной жизни и не так называемой жизни после смерти, – он желал бы настоящей жизни – жизни своего героя, которую он когда-то себе вообразил.

Значит, это и есть смерть – все это лишь смерть, подумал Хуан Диего, отчего ему стало чуть легче перед лицом Лупе. Смерть не была даже неожиданностью.

– Ni siquiera una sorpresa, – услышала старая монахиня голос Хуана Диего. («Ничего неожиданного».)

Теперь не было ни одного шанса уехать из Литвы. Теперь не было света – была только непроглядная тьма. Именно так Дороти называла вид с самолета на Манильский залив, когда приближаешься к Маниле ночью. «За исключением редких кораблей», – говорила она. «Тьма – это Манильский залив», – объясняла Дороти. Но не на сей раз, как понимал Хуан Диего, тут была другая тьма. Тут не было ни огней, ни кораблей – эта непроглядная тьма была не Манильским заливом.

Старая монахиня держала в сморщенной левой руке распятие, висевшее у нее на шее, – она прижимала распятого Христа к своему бьющемуся сердцу. Никто – включая Хуана Диего, который был мертв, – не слышал, как она сказала по-латыни: «Sic transit gloria mundi» («Так проходит мирская слава»).

Вряд ли кто-нибудь отнесся бы с недоверием к такой почтенной монахине, и она была права; даже Кларк Френч, окажись он там, не нашел бы, что возразить. Не все коллизии оборачиваются сюрпризом.






Благодарности




Хочу сказать спасибо следующим людям:

Джулия Арвин

Мартин Белл

Абрахам Вергезе

Анна Исабель Вильясеньор

Гейл Годвин

Дейв Гулд

Бронвен Джервис

Джон Дибласио

Дайва Догирдьен

Минни Доминго

Николь Дэнсел

Рик Дэнсел

Дженет Ирвинг

Стефани Ирвинг

Эверетт Ирвинг

Дэвид Каликчио

Нина Кокрэн

Эмили Коупленд

Делия Лусан

Мэри Эллен Марк

Хосе Антонио Мартинес

Анна фон Планта

Бенджамин Алире Саэнс

Ник Спенглер

Джек Стейплтон

Родриго Фресан

Рон Хансен

Карина Хуарес

Марти Шварц



* * *