Другие правила

– Михаил Васильевич! Лекарь не велел вам вставать! – взвыл Игнат.

– Достаточно того, что я не буду выходить из дома! – отрезал я.

Упомянутый выше лекарь Иван Михайлович Колобов оказался пятым из череды призванных к моему лечению местных эскулапов. Четверых предыдущих я решительно отверг. А что прикажете делать, если их методы в основном сводились к пусканию крови, пиявкам и приему порошков сомнительного происхождения. Колобов же, по крайней мере, послушал через слуховую трубку мое дыхание, успокоил меня отсутствием хрипов в легких, назначил несколько противовоспалительных отваров и велел пить много жидкости. Ну и постельный режим на неделю минимум. В условиях полного отсутствия антибиотиков это хоть как-то соотносилось с моими представлениями о методах лечения простудных заболеваний.

Что и говорить, то ли опять повезло мне, что – исключая ожог, синяки и ссадины – я отделался всего лишь простудой, то ли иммунитет у местных жителей выше. А может, это всё последствия переноса моей личности в чужое тело, кто знает?

– Не бережете вы себя, князь!

– Ты еще здесь? – удивился я. – Давай-ка бегом!

Афанасий Кузьмич Сушков мало изменился за последнее время – всё та же сухощавость, высокий рост, бородка, хитроватый прищур глаз. Разве что чуток лицо покруглее стало да животик обозначился. Встрече со мной был искренне рад, никакого притворства, высокопарных фраз и прочей показухи. О делах старался рассказывать степенно, но то и дело увлекался и сбивался на восторженные скороговорки. И было от чего! Если ранее, при настоящем Бодрове, вверенное ему хозяйство едва сводило концы с концами, то сейчас оно стремительно разрасталось и стабильно наполняло княжескую казну. На моего компаньона в нескольких проектах негоцианта Чайкина Кузьмич местами жаловался, местами, наоборот, хвалил. Потом послушаем версию Чайкина, если всё будет примерно так же, но с точностью до наоборот, то значит, всё идет хорошо, так сказать, в рабочем порядке, без особых перекосов. Плохо, если эти двое друг друга по всем вопросам будут или хаять, или хвалить, а так – нормальный рабочий процесс.

В общем и целом Кузьмич справлялся со своей работой, даже зеркальная мастерская скоро должна была заработать. Проблемой была только недавно созданная в Белогорске каретная мануфактура.

– Кузьмич, ты не понял, – выдал я резюме после рассказа управляющего об организации работы на новом направлении, – не должны одни и те же мастера собирать всю карету от начала до конца! Нужно, чтобы отдельные бригады делали рамы, колеса, каркас кареты, обшивку и так далее. Потом всё это собирают в единое целое в сборочном цехе.

– Так тут неувязочка получается, Михаил Васильевич, – Кузьмич смущенно потеребил свою бородку, – каретный мастер не хочет ничего отдавать в чужие руки, боится, что неправильно сделают, а ему отвечать.

– Так пусть контролирует всё. И если нужно, то поправляет!

– Говорит, тогда работать некогда будет.

– Так, Кузьмич, подожди-ка, – никогда не думал, что элементарные для современного человека вещи так трудно доводить до людей условно восемнадцатого века, – мастеру жалованье понравилось?

– Еще как!

– Так вот объясни ему, что за это жалованье он может вообще не работать, но при этом ответственность за конечный результат лежит именно на нем. Хочет – конечной отделкой занимается, хочет – ходит и за всеми всё контролирует, хочет – вообще пусть на печи лежит. Но за конечное количество и качество спрос будет с него. И еще добавь, что в будущем году он должен будет сдавать по десять карет в месяц вместо одной. Возможно, это поможет ему понять, что он должен быть над процессом, а не в процессе. А если ничего не поможет, нам придется найти другого ответственного за процесс, но тогда и каретный мастер будет получать совсем другое жалованье. Я понятно говорю?

– Понятно-то понятно, но вот с десятью каретами в месяц – это вы загнули! – Афанасий осторожно хохотнул, выжидающе глядя на меня. Словно ждал от меня подтверждения шутки.

– А ты сделай, как я говорю, – не оправдал я его надежд, – и поглядим: загнул или не загнул.

С химиками мне откровенно повезло. С Островов, из Кемницкого университета, вернулись двое студентов, учившихся за казенный счет. Оказалось, что лет восемь назад туда отправили десять молодых лоботрясов. Но, как водится, деньги платили только за само обучение, а не за проживание и питание, потому неудивительно, что большая часть учащихся вскоре разбежалась и только эти двое дотянули до победного конца. Перебивались с хлеба на воду, подрабатывали по ночам, прерывали обучение и вновь восстанавливались, но заветной цели достигли.

Плюс еще трое молодых людей вернулись из Криола, где отучились, тоже не без приключений, за свой счет.

Понятия не имею, где эти две маленькие компании встретились, мне их всех скопом приволок Владимир Ильич Чайкин, когда, отчаявшись найти применение своим знаниям на государевой службе, они заявились на его красильню с рецептами водостойких красок. Воспользовавшись ситуацией, я сделал молодым людям предложение, от которого они не смогли отказаться, и теперь на «Кузнецкой мануфактуре № 1» была отлично оборудованная химическая лаборатория со вполне квалифицированным персоналом. Химикам было задано несколько приоритетных направлений работы, а в свободное время дозволялось использовать лабораторию для любых исследований, на их усмотрение.

И вот сейчас эта пятерка мне взахлеб, перебивая друг друга, рассказывала об интересных достижениях, большей части которых я не мог найти никакого применения. По крайней мере пока. К счастью, господа молодые ученые не забывали о своих прямых обязанностях, и кое-какие подвижки по части металлических сплавов и в деле повышения качества пороха были. Но главным для меня сейчас было создание вещества для оружейного капсюля.

– Есть некоторое движение вперед, – возбужденно взъерошив волосы, поспешил меня обрадовать начальник лаборатории Илья Петровский, – удалось получить несколько смесей, но всё еще сыро. Одни слишком медленно срабатывают, другие дают совершенно убойный нагар, быстро разрушающий канал ствола. Мы работаем над доведением этих составов и продолжаем поиск новых.

– Хорошо, господа химики, – не то, что я ожидал, но хоть какой-то шаг вперед, – будьте готовы предоставить опытные образцы.

– Из тех, что медленно горят, или из тех, что нагар дают?

– Давайте и те и другие, – немного подумав, решил я, – посмотрим в деле.

Оружейники пришли в сопровождении Григорянского. С ним они общались часто, успели привыкнуть к нему, найти подход. Я же для них оставался высоким гостем из столицы, вечно раздающим указания и требующим отчета. Ничего, пусть побаиваются, дополнительный стимул хорошо работать.

– Ну что, господа, – оперевшись руками о стол, начал я с самым невозмутимым выражением лица, на какое только был способен, – хочу вас расстроить: в ходе силирийской кампании ни одной артиллерийской дуэли у нас так и не случилось. Поэтому толком оценить ваши усилия по производству разрывных снарядов не удалось.

Игнатьев и Васильев испуганно втянули головы в плечи, Резник обескураженно снял и принялся протирать платком свои очки, Григорянский, едва сдерживая улыбку, отвернулся в сторону окна.

– Тем не менее могу вас обрадовать, – продолжил я, усмехнувшись, – ваши зажигательные снаряды чудо как хороши.

– Особенно ночью, – добавил князь Василий.

– Да, особенно ночью, – подтвердил я, – и картечь тоже неплохо себя зарекомендовала. В общем, в качестве производимых снарядов наметились заметные подвижки, дальность выстрела тоже существенно выросла. Повторюсь, толком испытать все нововведения в реальных боевых условиях не получилось, но, думаю, что за этим дело не станет.

– Да уж, враги уже в очередь выстраиваются, – ухмыльнулся Василий Федорович.

– Именно поэтому ни в коем случае нельзя почивать на лаврах, нужно двигаться дальше. Слушаю вас, господа оружейники.

В среде оружейных мастеров не было такого воодушевления, как у химиков, но дело свое они знали. Потому постепенное движение вперед не прекращалось. Революционных прорывов, к сожалению, не было, но не было и топтания на месте. Унификацию калибров царевич Федор ввел еще до моего появления, так что в этом вопросе, слава богу, относительный порядок уже был наведен, можно было двигаться дальше. И мы двигались. Дорабатывались механизмы прицеливания и регулировки высоты ствола, велась работа по казнозарядным орудиям и фузеям, совершенствовались боеприпасы и зарядные картузы. Но главная интересующая меня тема – унитарный патрон – старательно замалчивалась. Значит, здесь хороших новостей ждать не приходилось.

– Что ж, в целом я доволен проделанной вами работой, вижу, что двигаетесь в правильном направлении. Так что мы с Василием Федоровичем дадим о вас положительный отзыв его величеству, можете не сомневаться. Из острых проблем что у нас на повестке дня? Недопоставки селитры?

– Да, ваше сиятельство, – облегченно выдохнул Игнатьев – вроде как положительная оценка их работе уже дана, можно уже не сильно беспокоиться за исход совещания. – Поставщики не всегда справляются с возросшими запросами мануфактуры, приходится искать селитру на стороне, а это дороже обходится.

– Посмотрим, что с этим можно сделать, – пробормотал я, делая пометку себе в записях. – Ну, а что у нас с унитарным патроном?


– Честно говоря, здесь нам похвастать пока нечем, – понурив голову, ответил Резник, – металлическая оболочка слишком трудна в изготовлении, а бумажная сильно подвержена действию влаги. Да и химики пока не дали нам нужного результата, так что при испытаниях приходится прибегать к различным ухищрениям, чтобы поджечь порох.

– Готовьте гильзы и пули для испытаний, химики предоставят материал для капсюля. Когда вы увидите, как это работает на практике, вам будет понятнее, над чем работать дальше. Вся страна ждет от вас прорыва в данном направлении, помните об этом. А с нарезными стволами что?

– Пока тоже не очень хорошо, – снова взял слово Резник, – нарезные стволы делали и раньше, но у них заряжание очень тяжелое. Пулю приходится загонять в ствол при помощи шомпола и молотка, по-другому никак. Дальность возрастает, но темп стрельбы совсем никудышный.

– Хм, да, действительно нехорошо получается, – я смущенно почесал затылок, понимая свое упущение. На опыте с нарезными стволами ружей настоял, а подсказать решение с формой пули забыл, – попробуйте-ка отлить вот такие пули.

Я нарисовал на листе бумаги цилиндрическую пулю с конической выемкой в задней части. Насколько помню, ее изобретателем числился то ли француз, то ли бельгиец по фамилии Минье, и такая пуля позволяла значительно повысить точность и дальность стрельбы.

– С формой выемки придется поэкспериментировать, при выстреле пуля должна расширяться и надежно вжиматься в нарезы ствола. Логически как-то так выходит, – пришлось изобразить на лице задумчивое выражение, делая вид, будто я только что придумал это.

Но мои слушатели не обратили на это никакого внимания, они уже прониклись идеей и с неподдельным интересом вглядывались в мой корявый рисунок.

На этом общение с оружейниками было окончено.

– Это действительно так важно? Мы ведь и так вырвались вперед и можем воспользоваться преимуществами нашей артиллерии, – задал вопрос Григорянский, когда мы с ним уже вдвоем гоняли послеобеденные чаи.

– То, что мы сделали, – это сущая мелочь. Если до этого наши противники не додумаются сами, то легко переймут, лишь однажды увидев. Это всё лежит на поверхности и в лучшем случае позволяет нам лишь говорить с врагами на равных. А нам нужен настоящий прорыв, прорыв, который даст Таридии преимущество над любым противником, позволит опередить всех в развитии на годы.

– Знаешь, Холод, – князь Василий задумчиво посмотрел на меня поверх блюдца с чаем, – меня иногда пугают твои речи. Ты иногда говоришь о новых, доселе не виданных вещах так, словно точно знаешь, как они работают, словно видел уже их в действии. Раньше ты таким не был.

– Если ты помнишь, однажды меня почти убили, – мне стоило больших трудов сохранить бесстрастное выражение лица, – та знахарка меня практически с того света вытащила. Тут уж волей-неволей другим человеком станешь.

– Я не про это, – черт возьми, что-то моего товарища потянуло на интересные умозаключения, – после того случая ты действительно изменился, но не стал необычным, ты просто стал нормальным. Уж не обижайся, но до покушения ты был полным дерьмом.

– Да уж наслышан, – я тяжело вздохнул и отставил от себя пустую чашку, – хотя вспомнить ничего так и не могу.

– Так вот, – Григорянский и не думал отступать от намеченной темы разговора, – ты тогда стал нормальным, но не особенным. Особенным ты начал становиться уже после улорийской кампании. Все эти строительства дорог и новых кварталов городов, открытие университетов, налоговые послабления для мануфактур, все эти оружейные новшества – это ведь всё с твоей подачи делается, по твоим советам.

– Ну и что? – я равнодушно пожал плечами. – Почти всё, что ты перечислил, было уже где-то придумано. Преимущественно во Фрадштадте. Нужно было просто перенести этот полезный опыт на таридийскую землю. Вот и всё.

– А я думаю, что не всё так просто.

Да что ж такое? Что на князя нашло? Неужели тоже будет копаться в моих словах и поступках? Как будто мне церковников не хватает! До сих пор некоторые из них во главе с протоинквизитором глаз с меня не спускают, любое мое действие дьявольскими кознями объясняют. Если бы не заступничество патриарха, пришлось бы на открытое противостояние с ними идти, а это не есть хорошо – церковь большое влияние на людские умы имеет. Даже сейчас мне приходится постоянно подстраховываться на счет недовольства религиозных фанатиков. Вон, на воздушном шаре пришлось лик Христа нарисовать и первый полет к празднованию Пасхи приурочить. И когда всё прошло хорошо, тогда умолкли недоброжелатели, а то всё твердили, мол, богопротивное дело, гордыня, нечего людям в небесах делать. Страшно подумать, что будет, когда я паровую машину на колеса поставлю…

А теперь вот еще и Григорянского понесло на подозрения какие-то.

– Я хочу сказать, что у тебя меняется взгляд на вещи и события, ты принимаешь неординарные решения и удачно претворяешь их в жизнь. Может, та знахарка действительно что-то там наколдовала – и в тебя вселился дух настоящего Князя Холода? И сейчас, шаг за шагом, он начинает проявлять себя?

– Вася! Ну ей-богу! Сколько можно!

Тьфу ты! Опять двадцать пять! Он реально помешан уже на этой идее – что ни скажи, что ни сделай, он всему найдет нужное объяснение, согласующееся с его теорией. Не дай бог, еще крыша у товарища съедет на этой теме!

– Да посмотри хотя бы на последнее дело! – не унимался хозяин дома. – Нормальному человеку разве может прийти в голову мысль сбежать из темницы через выгребную яму и вылезти наружу через колодец? Да и под силу ли это простому человеку?

– Ага, а ради того, чтобы это проделать, я позволил себя выкрасть и неделю опаивать каким-то сонным зельем! Смех, да и только!

– Ну, и на старуху бывает проруха, – невозмутимо парировал Григорянский, – застали врасплох. С кем не бывает?

– А что же так тяжело выбираться пришлось? – я продолжал попытки давить на логику. – Каленым железом себя прижечь позволил, руки в кровь ободрал, от холода едва не околел! Чего ж было не заморозить всё поместье Курцевича и не выйти спокойненько сквозь стены?

– Ну, не всё сразу. Да и кто другой бы на твоем месте замерз бы насмерть или отморозил себе всё, а ты простудой отделался!

– Если бы не ты с разведчиками, – я устало махнул рукой, – лежать бы моему окоченевшему трупу в улорийском лесу. Дальше мне было не уйти. И всё, Василий Федорович, не расстраивай меня более этими своими сравнениями с языческими божками. А сказки, вон, сынишке лучше на ночь почитай. Только нормальные сказки, а не про эту нечисть!

– Зря ты, Миха, так открещиваешься! Пусть враги знают, что Князь Холод на нашей стороне, и трепещут!

– Всё, князь, силы мои закончились на сегодня, пора в постель.

В постель я, конечно, не лег, но зато избавился-таки от изрядно утомившего меня своими выдумками Григорянского. Ерунда всё это! Бред сивой кобылы! Ох, нужно выздоравливать и проваливать отсюда в столицу, домой. Так уж я устроен, что хорошо чувствую себя только дома. Дел там много, да и по жене соскучился. Кто бы мог подумать, что с независимой и своевольной наследницей Корбинского края мы будем жить душа в душу?

– Эх! – прошептал я, извлекая из ножен шпагу и делая несколько разминочных движений кистью. – Раньше всё было проще.

Как ни странно, но сейчас мне казалось именно так. Я помню все свои мытарства при освоении роли князя Бодрова. Помню, как терзался мыслями о своей никчемности и несостоятельности. Переживал, что, будучи жителем гораздо более развитого в техническом отношении мира, не могу применить на практике никакие знания и умения, позволившие бы мне сразу завоевать уважение окружающих. Везение, терпение и умение фехтовать – вот что помогло мне выжить, интегрироваться в новый мир. А потом уже, понемногу, по чуть-чуть, мои знания сами стали находить себе применение.

И, тем не менее, сейчас стало сложнее. Раньше я отвечал только за себя. Ну, теоретически еще за Белогорский полк, но полк у меня в любой момент могли отнять, назначив другого командира. Так что по большей части я был сам по себе, а полк сам по себе. И беспокоиться мне было не за кого, если уж сложу голову, то никто больше не пострадает от этого.

И все мои прошлые успехи, что во вторую тимландскую кампанию, что в войне с Улорией, можно было объяснить везением и фактором неожиданности – легко ошеломить неприятеля, нежданно выскочив на него из-за угла.

Теперь же совсем иное дело – приходится доказывать свою состоятельность, постоянно будучи на виду. И отвечаю я сейчас не только за себя любимого, но и за семью, за соратников, за всех доверившихся мне людей, за массу проектов, запущенных с моей подачи или при моей помощи. И то, что я нынче стал объектом охоты иноземных спецслужб, указывает на мою возросшую значимость для Таридии. И вроде бы должен быть в этом повод для гордости, вроде как признали вороги мои заслуги, а мне как-то невесело, как-то муторно на душе. Не оттого, что страшно, а оттого, что хлопотно. А я всегда не любил лишние хлопоты.

Кстати о птичках. В отношении Курцевича я предпринял кое-какие шаги, но это было совсем просто. Потому что сын покойного коронного маршала – сошка очень мелкая, хотя и невероятно противная. Ставка здесь была сделана на то, что Янош считает себя королем-рыцарем, но если я его переоценил, то достать пана Анджея самостоятельно мне и самому не составит труда. В конце концов, граница рядом.

А вот с капитаном Джонсоном вопрос поинтереснее. Скорее всего, никакой он не Джонсон. Есть у меня догадки на его счет, но торопиться с выводами не будем, дождемся встречи с Ольховским. А потому запечатанное письмо этому самому Лжеджонсону пока лежит у меня без адресата. Как, впрочем, и без имени отправителя. Догадаться ему будет несложно, но пусть останется небольшой элемент неопределенности, это нервирует. Надеюсь, содержание письма тоже заставит товарища понервничать. А то смотри-ка, раздухарился: хозяева жизни они, законодатели мод, авторы правил мироустройства! Всевидящее око цивилизованного мира! Если раньше я старался держаться подальше от фрадштадтских дел, полагая, что и подданным короля Георга до меня дела нет, то теперь всё будет по-другому. Предупрежден – значит вооружен. И пусть не обижаются, если наши ходы будут вне правил, мы-то на их правила не подписывались, мы по своим живем.