Элегантность ёжика

Из молчуньи я стала еще и подпольщицей.



Внезапно я поняла, что сижу у себя на кухне в Париже, в самом сердце враждебного мира, где выкроила себе крошечное тайное убежище, которое никогда не покидаю, – сижу и плачу, а на меня сочувственно смотрит, держит за руку и ласково поглаживает маленькая девочка. Поняла, что обо всем рассказала – о Лизетте, о своей матери, о дожде, о растоптанной красоте, а главное, о злой судьбе, которая посылает возжелавшим заново родиться мертвым матерям мертворожденных младенцев. Я плакала горько и неудержимо, рыдала вовсю, но вместе со смущением чувствовала необъяснимое счастье оттого, что взгляд Паломы, суровый и отчужденный, все теплел и теплел, согревая мои безутешные слезы.

– Господи! – сказала я, немного успокоившись. – Прости, Палома, я такая глупая!

– А знаете, мадам Мишель, – сказала она в ответ, – благодаря вам у меня появилась надежда.

– Надежда? – переспросила я, трагически всхлипывая.

– Да, – сказала Палома. – Теперь я думаю, что переломить судьбу все-таки возможно.

Мы просидели с Паломой довольно долго, держались за руки и молчали. У меня появился друг – добрая двенадцатилетняя душа, и я испытывала к Паломе горячую благодарность, хоть и понимала всю несуразность своей привязанности, и все же, при всей впечатляющей разнице в возрасте, положении, житейских обстоятельствах, мы с ней были друзьями.

Когда Соланж Жосс пришла за дочерью, мы с Паломой заговорщицки, как закадычные подружки, переглянулись и распростились, уверенные, что скоро увидимся вновь. Дверь за ними закрылась, я уселась в кресло перед телевизором, положила руку на грудь, послушала, как бьется сердце, и себе на удивление громко произнесла: может, это и значит – жить.





Глубокая мысль № 15




Хочешь помочь себе –

Помогай другим

И смейся или плачь

Счастливому повороту судьбы.



Знаете что? Боюсь, не упустила ли я чего-то… Бывает же, что человек попал в дурное общество, а потом встретил хорошего человека и понял, что жить можно и по-другому… Дурное общество – мама, Коломба, папа и все их знакомые. Но сегодня я узнала по-настоящему хорошего человека. Мадам Мишель рассказала мне о своей душевной травме: она избегает Какуро, потому что на нее угнетающе подействовала смерть сестры Лизетты, которую соблазнил и бросил богатый папенькин сынок. И с тех пор ее главным жизненным правилом стало: не имей дела с богатыми, если не хочешь умереть.

Я слушала мадам Мишель и думала: что оказалось тяжелее для ее психики – смерть обманутой сестры или ее последствия: постоянный страх оказаться на ее месте и так же погибнуть? Смерть сестры мадам Мишель пережила, а вот сможет ли она справиться с собственным страхом?

Но я поняла и другую, очень важную вещь, я почувствовала… Стоило мне заговорить о том, что я почувствовала, как на глазах выступили слезы, пришлось отложить ручку и немного поплакать. Ну так вот, слушая мадам Мишель, видя, как она плачет, а главное, с каким облегчением открывает мне душу, я поняла: мне плохо оттого, что я не могу помочь своим близким. Поняла, что сержусь на маму, папу и в особенности на Коломбу, потому что не могу быть им полезна, ничего не могу для них сделать. Их болезнь зашла слишком далеко, а у меня слишком мало сил. Все симптомы налицо, я вижу их, но как лечить, не знаю и от этого болею точно так же, как они, сама того не замечая. А когда я держала за руку мадам Мишель, то почувствовала эту свою болезнь. Наказывая тех, кого я не в силах исцелить, я никогда не вылечусь сама – вот это точно. Может, имеет смысл еще раз хорошенько подумать о пожаре и самоубийстве. Если честно, то не так уж мне хочется умереть, а вот увидеться с мадам Мишель и с Какуро очень хочется. Да, и еще с Йоко, его внучатой племянницей, чью судьбу не угадаешь. И попросить у них помощи. Конечно, я не собираюсь являться и вопить: help me, спасите маленькую девочку от самоубийства! Но я готова принять помощь других людей, ведь я на самом деле маленькая девочка, и мне на самом деле плохо, а мои семь пядей во лбу ничего не меняют. Несчастная маленькая девочка в свой самый горький час встретила хороших, добрых людей. Так разве может она упустить счастливый шанс?

Уф. Что-то я запуталась. То, что рассказала мадам Мишель, – настоящая трагедия. А то, что на свете есть хорошие люди, – настоящая радость. Но как тут радоваться, когда существует такой ужас? Люди живут и умирают под дождем. Голова идет кругом. Но мне вдруг показалось, что я нашла свое призвание. Подумала, что вылечусь, если буду помогать другим, тем, кого еще можно вылечить, кого можно еще спасти, вместо того чтобы умирать, оттого что не могу вернуть к жизни обреченных. Что же, стать врачом? Или писателем? Ведь между ними есть что-то общее?

Но сколько на каждую мадам Мишель разных Коломб и Тиберов!..





13. По кругам ада




Палома ушла потрясенная до глубины души, а я долго-долго тихо сидела в кресле.

Потом набралась мужества, крепко взяла себя в руки и позвонила Какуро Одзу.

На втором гудке трубку снял Поль Н’Гиен.

– Здравствуйте, здравствуйте, мадам Мишель, – приветливо поздоровался он. – Чем могу быть полезен?

– Мне бы хотелось поговорить с Какуро, – сказала я.

– Его, к сожалению, нет дома. Если хотите, он позвонит вам сразу же, как только вернется.

– Нет, спасибо. – Я даже обрадовалась, что могу воспользоваться посредником. – Будьте добры, передайте ему, что, если он не передумал, я буду рада поужинать с ним завтра вечером.

– С удовольствием передам.

Я повесила трубку и снова рухнула в кресло, в голове роились сумбурные, но, как ни странно, приятные мысли. Так прошел целый час.

– Пахнет у вас не слишком аппетитно, – произнес позади меня мягкий мужской голос. – И никак нельзя это устранить?


Я оглянулась и увидела красивого юношу в новенькой джинсовой куртке, с темными растрепанными волосами и большими ласковыми глазами кокер-спаниеля. Он так тихо отворил дверь, что я даже не услышала.

– Жан? Жан Артанс? – изумленно проговорила я, не веря собственным глазам.

– Он самый. – Он, как раньше, склонил голову к плечу.

Но этот жест – единственное, что оставалось в нем общего с изможденным душой и телом парнем-наркоманом. Жан Артанс, еще недавно стоявший на краю могилы, теперь, похоже, надумал воскреснуть.

– Вы великолепно выглядите! – воскликнула я, улыбаясь во всю ширь.

Он тоже улыбнулся:

– Добрый день, мадам Мишель! Очень рад вас видеть. Вам так очень к лицу, – добавил он, показав на мою прическу.

– Спасибо, – отозвалась я. – А вы к нам за каким делом? Хотите чашечку чая?

– Ну-у, – начал он с былой неуверенностью, но тут же согласился, – конечно, с удовольствием.

Я принялась готовить чай, а он уселся на стул и с изумлением уставился на Льва.

– Неужели он и раньше был таким толстущим? – спросил он без всякой задней мысли.

– Да, – кивнула я, – он у меня не спортсмен.

– А это не от него так скверно пахнет? – Жан брезгливо сморщил нос.

– Нет, что вы! – успокоила я его. – Запах, знаете ли, сантехнического свойства.

– Вы, наверное, здорово удивились, что я вот так запросто взял и зашел к вам, – сказал он. – Тем более что не так уж часто мы с вами болтали. Я вообще был тогда не слишком разговорчив. Я имею в виду, когда был жив отец.

– Я очень рада, что вы пришли, – ответила я. – А еще больше рада, что вы так хорошо выглядите, – от души сказала я.

– Ага, – согласился он. – Я вернулся черт знает откуда…

И мы оба отпили по глоточку душистого обжигающего чая.

– Теперь я вылечился. Надеюсь, окончательно вылечился, если бывает что-то окончательное на свете, – сказал он. – Во всяком случае, сейчас никаких наркотиков. И еще я встретил девушку, такую… такую… просто потрясающую девушку! – Глаза у него засветились, и он даже всхлипнул. – И работенку себе приискал неплохую.

– А чем вы занимаетесь? – поинтересовалась я.

– Работаю в магазине яхтового оборудования.

– Моторы, запчасти? – уточнила я.

– Ага, в общем, дело что надо. Как будто сам катаешься по всему свету. Парни, которые к нам приходят, толкуют о своих посудинах, о разных морях – с одного приехали, на другое собираются. Мне это по душе, и вообще, знаете, я люблю работать.

– А в чем конкретно заключается ваша работа?

– Ну, пока делаю что придется, то за прилавком, то на доставке, но со временем подучусь и буду профи. Мне и теперь поручают кое-что интересное: наладить паруса, ванты, поправить такелаж.

Чувствуете поэзию моря? Ванты, такелаж – это вам не какие-нибудь сухопутные лесенки и канаты. А если вы не чувствительны к таким лексическим тонкостям, то, умоляю вас, научитесь хотя бы расставлять запятые.

– Вы тоже, надо сказать, в хорошей форме, – прибавил он, приветливо глядя на меня.

– Правда? Что ж, и у меня произошли кое-какие перемены, и это мне, кажется, пошло на пользу.

– Вообще-то, – снова заговорил Жан, – я пришел сюда не для того, чтобы повидаться с соседями или на старую квартиру посмотреть. Я даже не был уверен, узнают ли меня тут. Удостоверение личности прихватил на тот случай, если и вы меня не узнаете. Пришел потому, что никак не могу вспомнить одну очень важную вещь, которая мне помогала, даже когда я был болен и когда выздоравливал тоже.

– И я могу быть вам полезной?

– Можете. Потому что как раз вы и сказали мне, как называются эти цветы. Знаете, те, что растут вон там, на клумбе. – Он ткнул пальцем в глубину двора. – Такие небольшие красивые цветы, белые и красные. Мне кажется, вы их и посадили? Помните, однажды я спросил вас, как они называются, вы ответили, но у меня тогда ничего в голове не держалось. А думать про эти цветы я думал, сам не знаю почему. Они очень красивые, и вот, когда мне было плохо, я вспоминал про них, и мне становилось лучше. А тут я как раз проходил неподалеку и подумал: зайду-ка и спрошу мадам Мишель, что же это за цветы.

Ему вдруг стало неловко, и он искоса взглянул на меня.

– Вам, наверное, странно такое слышать. Надеюсь, я не напугал вас этим цветочным бзиком?

– Нисколько, – отвечала я. – Да если бы я знала, что они вам так помогают, я бы насадила их всюду, всюду!

Жан рассмеялся счастливым мальчишеским смехом.

– Ах, мадам Мишель, да ваши цветы просто спасли мне жизнь. Разве не чудо? Так вы можете сказать, как они называются?

Да, милый ты мой, могу, конечно. Когда скитаешься по кругам ада, захлебываешься в водах потопа, чувствуешь, что прерывается дыхание и сердце готово выскочить из груди, и вдруг видишь тоненький лучик света – это камелии.