Финист – ясный сокол

Кто это был, чьи зубы – я не задумывался.

Вдвоём с Потыком мы едва сумели перенести единственный чурбак – тяжёлый, как камень, скользкий от плесени, по поверхности сплошь источенный жучком.

– Где ж она берёт такие дрова? – спросил Потык, вытирая о штаны грязные ладони.

– Где и все, – сказал Тороп. – В лесу. Днём она беззубая, старая, а по ночам у неё из дёсен острые клыки вылезают, наподобие волчьих. И когда дрова кончаются – она идёт в лес, цельное дерево клыками точит – и валит. А потом хватает бревно в зубы и домой несёт.

Малой Потык смотрел, не веря, не зная – улыбнуться ли шутке, или кивнуть суровой правде, – но Тороп первым не выдержал, захохотал; и я следом. Сели на прохладную землю, смеялись, хлопали друг друга по спинам.

Старухин запрет нам был нипочём. Старуха жила своим смыслом, а мы – своим.

Я достал топор, и мы, махая им в очередь, раскрошили бревно на части, подожгли с третьего раза, раздули пламя.

Странно, чудно было сидеть в зарослях серых и зелёных сорных трав, в лопухах и крапивах высотой с лошадь; как будто мы вернулись во времена древних людей, великанов и непобедимых чудовищ.

Как будто не существовало ещё ни деревень, ни городов, ни тысячных человеческих общин, ни возделанных полей.

Разделись до пояса, воткнули в землю рогатины, развесили рубахи – просушить, извести дымком кусачую вошь.



В каждом лесу жила ведьма или ведьмак: старуха или старик.

Стариков было меньше, обычно это были волхвы, изгнанные с требищ за несоблюдение древних правил, а чаще за безумие, а ещё чаще – по причине ссор.

Старух – травниц, шептуний – было больше.

Не нужно думать, что все они варили в котлах крыс и ели живых младенцев.

Они были совершенно разные: одни делали вино и брагу, другие гадали, третьи умели чертить руны и учили тому же детей; иногда это были нелепые безвредные безумцы, иногда – буйные, злобные существа, попавшие под власть тёмных духов.

Некоторые до самых старых лет пили брагу и ели грибы.

Некоторые не имели никаких способностей к ведовству, но не понимали этого – им казалось, что они могут, чувствуют; на самом деле так проявлялась старческая слабость рассудка; старшины терпели причуды, но в конце концов отселяли таких подальше.

Бывало, люди всем миром ставили изгнанникам избы и рыли колодцы.

Да, мы всех берегли: и старых, и безумных, и изгнанных; любому помогали. Наш народ не был большим, и плодился небыстро. Детей учили, что от каждого есть польза, даже от самого старого. По праздникам волхвы обычно приносили отдельную требу во имя сбережения народа.

На моей памяти ни один, даже самый непутёвый, не околел от голода или холода. Если из леса приползал охотник, раненный зверем, – его выхаживали всей деревней. Если из-за перевала приходил бродяга – его кормили и расспрашивали, а затем уговаривали остаться.

Теперь, спустя многие годы, в это трудно поверить, но наша уединённая жизнь, в восьми деревнях на краю света, требовала особого отношения и к родственникам, и к соседям, и к общинным повинностям.

Все были друг другу единокровники, родовые свойственники, товарищи.

Таковы правила жизни всякого малого народа; теперь всё в прошлом, теперь мы большой народ, а большие народы живут по другим правилам; однако повесть моя не про теперешнее время, а про минувшее.

Поговорив по пути с Потыком и Торопом, я быстро выяснил, что оба они – мои прямые свойственники: мать Потыка происходила, как и я, из рода кабана, а отец Торопа происходил из рода рыси, как и моя бабка Айка, жена деда Бия. И если бы мы набрались храбрости и заставили старую ведьму Язву рассказать о своих наследных корнях – мы бы узнали, что и ведьма тоже наша кровная родня.

Единокровие сплачивало нас.





4.


Моё имя Иван Ремень.

Я сын Ропши Ремня, и наш род от кабана.

Теперь мне двадцать восемь лет.

Я родился в зелёной долине.

Мой род, как и все прочие, пришёл в долину с юга, большой земли, из-за перевала.

Когда я родился, про жизнь за перевалом ничего не помнили даже самые ветхие старики.

Волхвы и старшины учили, что на юге живёт большой народ, крепкий и богатый, дойти до него можно за двадцать два дня, но ходить незачем: народ за перевалом изгнал нас, и мы враждовали.

Мы были малым народом, отделившимся от большого народа.


Исход произошёл примерно двести лет назад из-за неких внутренних причин. Ничего более точного сообщить не могу: история исхода покрыта мраком вечности.

Одни старики рассказывали про ссору меж волхвами, другие – про ссору меж старшинами родов. Я не знаю, врать не буду. Хотите – поищите, кто знает больше.

Отделившиеся роды и части племён – примерно триста семей – откочевали за горный перевал на двадцать два перехода к северу и обосновались в долине, со всех сторон окружённой глухими лесами.

Дальше поднимались горы, на вершинах покрытые снегом; пройдя далеко на север, можно было преодолеть ещё один перевал, ледяной, опасный, – и выйти в пустые, голодные земли.

Но мы не пошли на север, остались в долине.

Мой прадед считался одним из вождей того малого народа.

Он, в числе других мужчин, основал деревню, в которой я вырос.

В общине были мужчины и женщины из родов великана, медведя, кабана, волка, тура, рыси, журавля и орла.

В течение первых тридцати лет триста семей расселились по всей долине, образовав восемь отдельных родовых деревень.



В те времена было принято перемешивать людей из разных родов, женить девок из родов лося и кабана на парнях из родов волка и орла.

Дети, рождённые от смешения разной родовой крови, умирали реже.

Родовые старшины и ведуны давно поняли пользу смешения племенной крови; ко времени основания моей деревни все роды переплелись, и крови растворились одна в другой.

Некоторым старикам это не нравилось, они ворчали, возражали, подбивали ведунов и волхвов на ропот и безобразия.

То время было бурным, трудным; люди ссорились, племена раскалывались, вожди и старшины копили обиды друг на друга; бывало, и кровь текла.

Однако боги сберегали средний мир и своих выкормышей: людей, земляных исчадий. Земля нагревалась; каждое лето было теплей предыдущего. Все полагали, что наступило длительное время покоя и благоденствия. Рябина, смородина, орех и крыжовник из года в год давали обильные урожаи. Не было переводу ни зверю в лесах, ни рыбе в реках.

Мир, который мы заполучили, был изобилен и прекрасен.

Мой прадед умер в сто двадцать лет, в собственном доме, в окружении пятидесяти детей, внуков и правнуков.

Третьим из пяти сыновей прадеда был мой дед Бий.

В годы его молодости долиной управлял совет старшин, – они собирались несколько раз в год, чтобы разрешить споры и разногласия, уточнить межевые границы и договориться насчёт свадеб.

Обычай перемешивания крови соблюдался неукоснительно: ни один парень не брал себе жену в своей деревне и в своём роду – только у соседей.

В поисках невест молодые люди много ходили из одной общины в другую, понемногу продвигаясь дальше и дальше, через горы, на юг и на север.

Мы жили на отшибе, в уединённом месте, и, конечно, рано или поздно молодым и решительным людям стало тесно в долине: красивых и сильных женихов и невест на всех не хватало.

Многие уходили за перевалы и не возвращались.

Некоторые уходили бесштанными голодранцами, а возвращались спустя годы богатыми, с дорогим оружием, пригоняли лошадей и овец, привозили серебро и бронзу, и железные мечи, легко рассекающие человека надвое.

Но были и такие, кто уходил в одиночестве, а возвращался – во главе шайки воров.

Так в нашей зелёной долине кончились мирные времена, и настали другие, неспокойные.

С ворами и пришельцами никто не воевал: жители деревень просто уходили в лес, забрав с собой скотину и все припасы. Воры бродили меж пустых домов день или два – и убирались во свояси без никакой добычи.

В зелёной долине не строили крепостей, не собирали стен и башен, не копали рвов: нашей защитой был лес.

Избегая прямых столкновений с врагом, предки, однако, не пренебрегали оружием и воинским умением. Каждый взрослый мужчина имел рогатину, иногда топор или нож. Каждый с детства упражнялся стрелять из лука. Ну а помахать дубиной у нас любил и умел всякий шестилетний мальчишка.

Спросите у кого хотите: все скажут, что мужчины межгорья всегда на дубинах первые.

Но навыка кучной битвы наши люди не имели, боевого порядка не знали, могли только потрепать врага, из засады стрелу пустить, или ночью с ножами подобраться и порезать, кого успеют.

Если враг нажимал – боя не принимали и уходили, опять же, в лес.

В конце концов старшины восьми деревень отрядили на юг посланцев с задачей отыскать подходящего князя и привести его в долину.

Такой князь был найден и приведён, и по сходной цене его пожизненно подрядили для защиты всех деревень долины от посягательства любого вора и от грабежа со стороны других князей.

Нашего князя звали Ольг, или Олег, или Хелг, или Холк – кто как говорит.

Край наш заселён негусто, от общины до общины по два дня пути. В каждой деревне свой говор. Одни произносят «Ольг», другие – «Халик».

Нескольких умелых воинов князь Ольг привёл с собой, а других взял из числа местных.