Год и один день

– А как насчет моих желаний? – осадил ее Олли, повышая голос. На землю посыпались обрывки искалеченного листа. – Ты хотя бы иногда о них задумываешься?

– Я думала, ты хочешь, чтобы мы были друзьями, – проронила Меган, глядя ему в спину: Олли зашагал по мерзлой траве к дорожке.

– Я тоже так думал. – Он остановился и посмотрел на нее. – Да вот не получается.

Он еще никогда не смотрел на нее с таким смятением и разочарованием во взгляде. Меган словно влепили пощечину.

– Мне жаль, что все так вышло, – начала она, прекрасно отдавая себе отчет во вранье: ей хотелось этого не меньше, чем ему.

Олли распахнул глаза.

– Если тебе так жаль, зачем ты вообще это сделала?

– Нет, я ни о чем не сожалею! – воскликнула Меган. – И ты отлично это знаешь! Просто… – Все ее мысли разом ушли в зыбучий песок страха. Сейчас нужно быть откровенной: честно рассказать Олли о своих недостатках и признаться, что не доверяет она в первую очередь себе, а не ему. Однако нужные слова почему-то не шли на ум.

Олли часто моргал, щеки его покраснели: он ждал продолжения.

– Я не хочу тебя терять, – наконец проронила она. Так тихо, что Олли пришлось подойти ближе, чтобы ее услышать.

– Что-что?

– Я говорю, не хочу тебя терять, – повторила она, и на сей раз ей не удалось скрыть умоляющие нотки в голосе. Меган больше не знала, какие чувства испытывает к Олли, но хотела, чтобы он был в ее жизни – совершенно точно. Тут не могло быть ни малейших сомнений.

Он со вздохом скрестил руки на груди.

– Неужели последние дни ничего для тебя не значат? – спросил он, и Меган сразу поняла, что он имеет в виду. Все эти взгляды украдкой, потрескивающий от напряжения воздух… А потом – наконец! – возможность дотронуться, почувствовать вкус друг друга, быть вместе.

– Ты так спрашиваешь, будто уже знаешь ответ, – пробормотала она. – Я не холодная и бесчувственная, Олли, я тоже все чувствую.

– Тогда почему?! – Он в отчаянии всплеснул руками.

У Меган не было ответа на этот вопрос. Она лишь покачала головой.

– Ты мне понравилась с первого взгляда, с того момента, как мы познакомились, – сказал Олли твердым и уверенным, несмотря на творившуюся внутри неразбериху, голосом. – Когда вначале ты пошла на попятную, я решил, что тебе просто нужно время после случившегося, и не стал упорствовать. Мне очень хотелось быть тебе другом, Мэгс, честное слово! Но здесь, в Праге, я стал ловить себя на иных чувствах. Друзья таких чувств не испытывают.

Меган подняла голову и поймала его взгляд. Олли наконец сформулировал все то, что ей до сих пор не удавалось, однако к ее облегчению теперь примешивался и стыд.

– Я не хочу быть твоим лучшим другом, Меган, – сказал он, подходя к ней почти вплотную. – Я хочу быть с тобой. Ведь я тебя…

– Не надо. – Меган подняла руку, не в силах слышать правду. Одно дело, когда он признавался ей в любви спьяну, и совсем другое – если он скажет это сейчас, когда они оба трезвые.

Олли отпрянул и изумленно открыл рот.

– Прости. – Меган уставилась в землю. Трава здесь полностью скрылась под толстым слоем снега. – Ты заслуживаешь лучшего.

– Чего ты так боишься? – Голос Олли смягчился, а из глаз его закапали слезы. – Впрочем, это неважно, Мэгс. Чего бы ты ни боялась, мы все сможем преодолеть – вместе. Не ставь крест на наших отношениях только потому, что боишься.

Меган закрыла глаза и попыталась вообразить, каково это – быть девушкой Олли, просыпаться с ним рядом каждый день, как она делала это здесь, в Праге, целовать его когда вздумается и нежиться в теплом сиянии его любви. А потом она поставила себя на место Олли: как отчаянно он будет искать путь к счастью рядом с ней, испорченной амбициями, одолеваемой недоверием к самой себе и вечным страхом причинить ему боль. Нет, дело не в том, что Олли ее не любит – она не любит саму себя!

– Не могу, – сказала Меган и скрестила руки на груди в знак того, что тема закрыта. – Мне очень жаль, правда.

Это было ужасно – стоять и смотреть, как распадается его лицо, когда до него доходит: надежды нет, и все, что произошло за последние дни, ничего не значит. Меган поняла, что никогда себе этого не простит.

Олли развернулся и пошел прочь, и на сей раз она не последовала за ним. На дорожке он замер и наконец посмотрел на нее.

– Я возвращаюсь в отель – хочу узнать, как там Софи, – сказал он. – Мне нужно немного побыть одному, подальше от тебя. Собраться с мыслями.

Она кивнула, с силой прикусив нижнюю губу, чтобы не разрыдаться. Олли как будто хотел сказать что-то еще, но вместо этого целую вечность сверлил ее взглядом… А потом покачал головой и ушел. Меган дождалась, пока затихнет вдали хруст мерзлого гравия под его ногами, и лишь тогда дала волю слезам. Как только они выкатывались из глаз, Меган в ярости вытирала их руками. Она сама во всем виновата и не имеет никакого права себя жалеть!

Ей не хотелось спускаться по холму той же дорогой, что и Олли, и она решила пройтись по безлюдному парку в поисках другого пути. Мокрый снег понемногу просачивался сквозь швы ее ботинок, и ноги начинали коченеть. Меган хотелось кому-то позвонить, попросить совета и просто услышать чей-то теплый сочувственный голос, но так и не придумала кому. Всем ее подругам тема Олли давно набила оскомину, а от мамы сочувствия точно не дождешься.

Мелькнула мысль о Хоуп – она была так добра и внимательна, когда они на днях обсуждали Олли! Интересно, где они с Чарли сейчас, что делают? Потом вспомнилась Софи, тихая, незаметная и при этом твердо уверенная в своих чувствах к Робину. Олли сказал, что хочет ее проведать, и Меган со стыдом поняла, что с самого утра даже не вспоминала о бедной девушке. Та едва не упала в обморок у них на глазах, но Меган, слишком увлеченной собственными чувствами, и дела до нее не было. В какую же дрянь она превратилась!..

«Что произошло? – гадала она, поддавая ногой наполовину растаявшего снеговика. – Когда она успела стать в собственных глазах пупом Земли? Что Олли вообще в ней нашел, за что полюбил? За какие такие качества? Она просто воспользовалась им, вот что она сделала. Ей захотелось ласки, и Олли, разумеется, не отказал. О его чувствах она не думала и предала не только его, но и саму себя».

Медленно осознав, что, нарезая круги по снегу, далеко она не уйдет, Меган вернулась на ту же дорожку и пошла прочь из парка. Спуск дался ей куда легче, чем подъем. Вдоль Влтавы ползли серые тучи, и висевшее в небе солнце теперь казалось тяжелым. Город купался в странном желтом сиянии: будто кто-то крутнул ручку гигантского диммера и приглушил свет. В надвигающихся сумерках зеленоглавые башни церкви святого Николая приобрели свинцовый оттенок слякоти под ногами.

Остановившись на полпути вниз, чтобы посмотреть на город, Меган сделала глубокий вдох и постаралась со вниманием отнестись к каждой детали открывшегося ей вида. Хотелось отметить каждую красную черепичку на крышах, каждый завиток дыма из труб, каждый темный шпиль и солнечный блик на воде. Порой ее утомляли колоссальные размеры этого мира – столько всего нужно было увидеть, а времени нет… Меган сознавала, что какие-то закоулки и части света так и останутся для нее лишь размытым пятном, но, будь ее воля, она бы остановила бег времени. Видимо, так действовала на людей Прага: многочисленные городские часы не давали забыть о том, что время уходит. И уходит безвозвратно.

Вместо того чтобы запечатлеть открывшийся вид, Меган вытянула камеру перед собой, заглянула в темное зеркало объектива и нажала на спуск. Внизу она вошла в ближайший бар и заказала себе стакан горячего грога с медом, который стискивала обеими руками до тех пор, покуда пальцы не начали что-то чувствовать.

У грога был резкий вкус и аромат, зато он моментально наполнил ее живительным огнем: Меган немного пришла в себя и сумела отодвинуть на задний план все противоречивые чувства, от которых невыносимо крутило живот. Алкоголь замедлил пульс и слегка успокоил бурю в душе. Меган почувствовала, что наконец может сделать безболезненный вдох.

Она выбрала столик у окна, включила камеру и вывела на дисплей последний снимок, чтобы поискать на собственном лице характерные признаки. Чего именно – она и сама не знала. Однако в своем взгляде она видела лишь боль. Красные пятна горели на щеках в тех местах, где она терла их колючими шерстяными перчатками, а губы начали трескаться от мороза. Из-за того, что она целыми днями пила алкоголь, кожа начала терять влагу: морщинки пролегли вокруг глаз и на той части лба, которая не была спрятана под шапкой. Волосы с секущимися кончиками выглядели ужасно. Уголки губ сползли вниз. Никакой радости на лице, никакой любви, одни лишь сожаления, печаль и бесконечная усталость, которую Меган ощутила только сейчас. До сих пор она и не замечала, насколько вымотана физически и морально, однако это было написано на ее лице.


Потягивая грог, она чувствовала, как целительная жидкость течет в горло и прожигает себе путь к желудку. Надо встать и вернуться в отель, найти там Олли и молить у него прощения. Но Меган не могла даже пошевелиться. Минуты шли – вернее, проносились мимо. Когда на столе внезапно завибрировал телефон, она едва не подскочила на месте.

Это Олли. Он простил ее! И хочет помириться! Схватив телефон, она сразу начала безудержно извиняться и умолкла лишь тогда, когда почуяла неладное.

– Что? Что стряслось? – охнула она.

– Нам нужна твоя помощь. – В голосе Олли явственно слышался страх. – Беда с Софи. Приходи в отель. Где ты?

Сердце вновь забилось у нее в груди как бешеное.

– Уже бегу!





43




Начинало смеркаться, когда Хоуп привела Аннетт обратно в гостиницу. Целый день они посвятили знакомству с Прагой, но в конце концов мысль о горячей ванне загнала их домой (тем более Хоуп считала, что вот-вот пойдет снег). Она рассказала дочери про Меган, Олли, Софи и ее жениха, который должен был сегодня приехать. Возможно, удастся с ними встретиться: если спуститься в бар и посидеть там подольше, рано или поздно все ее новые друзья туда заглянут.

– Что ты скажешь им про Чарли? – спросила Аннетт, когда они сняли куртки, шапки, шарфы и устроились за столиком у входа.

Хоуп поерзала на стуле.

– Скажу правду. Если последние месяцы чему-то меня научили, так это тому, что в любой ситуации надо выбирать правду.

Аннетт улыбнулась.

– Что ж, вот тебе моя правда: ужасно хочется выпить какой-нибудь коктейль. А тебе?

Хоуп с улыбкой взяла в руки меню.

– Почему бы и нет?

Они пили уже по второму разноцветному напитку на основе рома, когда в дверях бара возник Олли. Хоуп лишь мельком взглянула на его лицо и тут же вскочила.

– Что такое?

Олли смотрел прямо на них, но как будто не мог сообразить, кого видит.

Наконец он выдавил:

– Простите, я… – Он умолк и провел рукой по волосам. – Вы не видели Софи?

– Последний раз я ее видела позавчера, – ответила Хоуп. – А что? Что случилось?

– Ей нездоровилось. – Он умолк и покосился на Аннетт, которая недоуменно хмурилась.

– Это моя дочь Аннетт, – спохватилась Хоуп. – Она… Чарли… Ох, ладно, долгая история.

– Ясно. Привет. – Олли помахал ее дочке, а та застенчиво помахала в ответ.

– Так что там с Софи? – вновь спросила его Хоуп.

Он сразу помрачнел, и в ее груди начали надуваться пузыри паники.

– Вчера она потеряла сознание на Карловом мосту. – Он со вздохом покосился на открытую дверь в вестибюль. – Я помог ей добраться до номера, велел отдохнуть, но с тех пор не видел. Сейчас вот опять стучался к ней в номер, там никого.

– Потеряла сознание? – ужаснулась Хоуп. – Мы с Чарли весь вечер провели в баре, ждали вас, но никто так и не пришел. Мы поняли, что у вас появились другие планы.

– Надо было зайти к ней вчера, – сокрушался Олли. – Просто мы с Меган… – Он умолк, увидев по лицу Хоуп, что объяснения излишни. – Вдруг она поскользнулась в ванной или еще что похуже? – спросил он, борясь с подступающим страхом. – Я ведь знал, что ей нездоровится! И должен был что-то предпринять, но отвлекся и про все забыл. – Он вновь умолк и опустил глаза на ладонь Хоуп, стискивавшую его руку.

– Ни в чем себя не вини, – попыталась успокоить его она. – У Софи наверняка все хорошо, сегодня ведь приехал ее жених. Может, они просто ушли куда-то вместе.

Олли поморщился.

– Не знаю. У меня какое-то нехорошее предчувствие. Весь день меня одолевает. Я потому и вернулся в отель, хотел к Софи зайти, а ее нет в номере.

– Где Меган? – спросила Хоуп, и Олли сразу побелел.

– Гуляет, фотографирует, – пробормотал он, не глядя ей в глаза.