Горячее лето пятьдесят третьего

Майкл ОЛири сидел на террасе ресторана в отеле "Каса дель Мар" и наслаждался вечерним бризом. Сидел он в одиночестве, ресторан был пуст, как впрочем и весь отель, целиком зарезервированный Пенсильвания Инвест Финанс Холдингом, для проведения трехдневного банковского симпозиума с участием председателя Госбанка СССР, мистера Василия Попова. Заявившихся участников было более пятисот, и заезжать в отель они должны были начать завтра с утра, но сколько их теперь приедет, не знал, наверное, даже всезнающий мистер Родригес, слишком уж бурные события творились сейчас на Востоке.

Майкл ОЛири отлично сознавал, что события на востоке спровоцированы той силой, частью которой теперь являлся и он. И он уже не винтик в этой машине, а целый агрегат, вроде динамо, которое заряжает аккумулятор. "Наше дело — делать наше дело!". Словом, совесть мистера ОЛири нисколько не терзала. Он заряжал аккумулятор, а почему янки взбесились и начали друг друга бомбить, этого лучше не знать ни ему, ни аккумулятору, ни даже мотору, который приводит машину в движение. Взбесились и взбесились, знать судьба у них такая, аминь.

События последних двух месяцев, не могли не наводить Майкла ОЛири на мысли о собственной причастности, к начавшейся на востоке бойне. Находясь на посту министра торговли кабинета Макартура, Майклу не составило труда обеспечить, скупленные за бесценок промышленные активы Пенсильвания Инвест Финанс Холдинга, выгодными долгосрочными контрактами, что вызвало бурный рост цены на акции. И тут же он получил команду от компаньона немедленно все продавать, а все полученные деньги и остающиеся под управлением холдинга компании переводить в Калифорнию, Техас и Республику Аляска. Не смотря на спешку, вырученный от продажи капитал превысил вложенный более, чем на порядок, составив тысячу тринадцать процентов доходности за полтора месяца. А неделю назад, ОЛири получил от компаньона приказ "Немедленно подать в отставку по состоянию здоровья, и отправляться в Калифорнию для поправки здоровья, а заодно оформления покупки "Дуглас Эйркрафт" и организации симпозиума Госбанка СССР.

С компаньоном Майкл ОЛири ни разу не виделся, с момента отлета из Вашингтона. Тот сказал, что сам его найдет в двадцать ноль-ноль накануне симпозиума. ОЛири глянул на часы. Двадцать ноль одна. Очень не хотелось думать плохого. "Может спешат?"

— Не думал, что вы выберете этот отель, сеньор ОЛири. Мне казалось, что у вас более консервативный вкус.

Негромкий голос мистера Родригеса за спиной, вызвал на лице ирландца блаженную улыбку. Нет, ОЛири конечно прекрасно понимал, что теперь его в любом случае не оставят без опеки, но к своему нынешнему компаньону он привязался совершенно искренне.

— Санта Моника наша маленькая Ирландия, мистер Родригес. Почему бы мне и не дать своим немного подзаработать? Тем более, что и "Дуглас" тут буквально по соседству.

— Кстати, поздравляю! Как все прошло?

— Как вы и велели, сразу заплатил столько, сколько он просил. Дали бы мне месяц, я бы процентов двадцать скинул.

— За этот месяц мы бы больше потеряли, сеньор. Ходят слухи, что "Дуглас Айркрафту" скоро закажут более сотни D-7. Ходят слухи, что может даже во время предстоящего симпозиума. Словом, о деньгах не печальтесь, их считают люди, намного в этом более компетентные, чем мы с вами.

— А я и не печалюсь, мистер Родригес. Это ваши деньги. До встречи с вами, у меня всех сбережений было шесть тысяч старыми. Если бы я вас не встретил, то скорее всего потерял бы и их. Лишь в случае прямого ангельского покровительства, мне удалось бы преумножить их до десятки, а я уже только на нужды ИРА пожертвовал больше двух миллионов. Я не знаю, сколько там моя доля, но уже готов признать себя вашим вечным должником.

— Ваша доля сейчас около восьмидесяти миллионов, сеньор ОЛири.

— Калифорнийскими?

— Советскими.

Майкл ОЛири невольно присвистнул. Даже в калифорнийских долларах эта сумма была просто огромной, а в советских она увеличивалась почти в четыре раза.

— Скажите, мистер Родригес, а куда бы вы потратили такие деньги? Ведь вы коммунист, а ваш Сталин сказал, что все личные вещи коммуниста должны помещаться в один чемодан.

— К чему этот вопрос, сеньор ОЛири? У меня таких денег нет, а личных вещей и на чемодан не наберется. Слишком часто приходится все бросать, знаете ли…

— Понимаю. Я бы тоже хотел стать таким коммунистом, как вы. Но даже в самый большой чемодан едва ли поместится пять миллионов вашими, а тут целых восемьдесят. Вы всегда были хорошим советчиком. Не откажите и на этот раз….





* * *


27 августа 1953 года. Париж, Елисейский дворец. Центральная комендатура ГСОВФ



— Благодарю вас, господин министр, за оказанную честь, — в голосе Шарля Де Голля прозвучал нескрываемый сарказм, — Но как бы мне не было неловко за эту бестактную дерзость, вынужден от оказанной вами чести отказаться. Давайте начистоту, господа. Мы все здесь люди военные, а значит здравомыслящие, чего бы там не утверждали эти гражданские фрики. С какой радости мне принимать этот позор на себя? Я обычный гражданин, давно уже не призывного возраста, и мне пора задуматься над тем — кем я войду в историю.

Павел Анатольевич Судоплатов хотел было тяжело вздохнуть, но сдержался. "Петух, натуральный петух, шейка хлипкая, ножки тонкие, а все равно дерзит любому встречному при первой возможности…" Министр Государственной Безопасности СССР сегодня был несколько "не в форме". Вчера отмечали. Отмечали с размахом, благо, поводов хватало. Вчера утром, сразу по прилету, прямо в этом дворце, в историческом зале Мюрата, он приколол Звезды Героев и Ордена Ленина Эйтингтону и Меркадеру, которыми их, а также самого Судоплатова, наградили за блестяще проведенную операцию по ликвидации врага народа Троцкого. А потом обмыли. А потом присоединился командующий Восьмой Гвардейской армией и Главный военный комендант Франции, генерал-полковник Горячев, со своими штабными, которых тоже не обошли повышениями и наградами. Короче, начали в полдень, а закончили за полночь. "Ладно петух, раз ты сразу язык серьезных хищников не понимаешь, придется показать тебе клыки. А и этого не поймешь, значит твоя историческая роль закончится в кастрюле с супом."

Судоплатов воздержался от тяжелого вздоха, посмотрел на Де Голля максимально равнодушным взглядом и задал вопрос генерал-полковнику Горячеву.

— Сергей Георгиевич, что вы предпримите, если Франция так не подпишет капитуляцию?

— Так ведь все пошагово расписано, товарищ маршал Государственной Безопасности. Мне их капитуляция нужна, как в бане лыжи, без нее будет гораздо удобнее. Все пошагово рассказать?

— Нет. Это будет слишком жестоко, по отношению к нашему… хмм… гостю. Расскажите ему только конечную задачу плана "Ф-53-бис". Под мою ответственность. Пусть наш гость понимает, какой выбор своего места в истории он сегодня делает.

— По плану "Ф-53-бис" Франция будет разделена на три независимых государства. Подробности излагать?

— Нет, подробности тут не нужны. Главное, что саму суть наш гость понял. Ему сегодня предстоит сделать выбор между личным позором и сохранением единой страны, которой он некогда служил. По-моему, господин генерал считает, что писать историю, в которую он войдет, можно доверить кому попало. Я пытаюсь ему объяснить, что это не так. Рассудите наш высоконаучный спор, Сергей Георгиевич.

Слушая монотонное бормотание переводчика, транслирующего ему диалог русских, Де Голль, на которого совершенно перестали обращать внимание, сначала налился краской, как спелый помидор, но в процессе начал бледнеть. "Они смотрят на Францию как на корову, которую то ли стоит еще пасти и доить, то ли сразу разделать на мясо. Мы для них сейчас не страна с великой культурой и историей, а просто глупая корова, которая еще пытается бодаться. Пытается. Но только потому, что хищники сыты. Им сейчас не хочется есть, но они не прочь поиграть…" Совершенно бледный, Шарль Де Голль поднялся из кресла, надел фуражку и отдал честь, как это принято в советской армии.

— Я все понял, господа. Благодарю вас, что потратили столько времени на объяснение мне очевидных вещей.

В ответ, Судоплатов с Горячевым, не сговариваясь встали, надели свои фуражки, и вскинули правые руки к вискам в ответном приветствии. Они приветствовали правильный выбор нового правителя Франции. Все-таки, вариант "Ф-53-альфа" для Советского Союза был более предпочтителен.

— А не обмыть ли нам это дело, ТОВАРИЩИ генералы? Организуй что-нибудь, Сергей Георгиевич, только не этой шипучей гадости, у меня от нее до сих пор изжога…






* * *


31 августа 1953 года. Италия, Рим, Палаццо Киджи, Центральная комендатура ГСОВИ



Умберто Никола Томмазо Джованнии Мария Савойский, бывший Регент Королевства Италия и бывший Король Умберто Второй, отстраненный от власти и изгнанный из страны, после референдума сорок шестого года, оказался в этом зале, разумеется, совсем не случайно. Поприсутствовать при подписании капитуляции Италии его попросили русские. Именно попросили, но эта, хоть и вежливая по форме просьба, была из разряда тех, в которых отказать было невозможно.

Все началось чуть менее трех недель назад, когда к его скромному жилищу в Женеве подъехал огромный американский автомобиль. Бензин перестали распределять даже по карточкам, поэтому явление такой громадины выглядело настоящим чудом. Она ведь, наверное, бензина жрет как средний танк. Убедившись, что приехали именно к нему, бывший король Италии сам пошел открывать дверь. Прислугу давно пришлось рассчитать, жила семья монарха-изгнанника очень скромно.

— Здравствуйте, мсье. Вы граф ди Сарре[23], или мы ошиблись адресом?

— Вы не ошиблись, господа. С кем имею честь?

— Я военный атташе диппредставительства Советского Союза в Берне, полковник Нефедов, а мсье Савченко, генерал-лейтенант и заместитель министра Государственной Безопасности СССР. Вы позволите нам войти, ваше сиятельство?

— Прошу вас, господа.

Господа не замедлили, Инициативу сразу взял старший.

— Полагаю, ваше величество в достаточной мере владеет немецким языком, чтобы нам не тратить времени на переводы?

— Не нужно величаний, господин министр, здесь и сейчас это звучит издевательски. Я, разумеется, владею немецким в достаточной мере.

— Нефедов, свободен! Ну что ж, если без величаний, то и я не министр, а один из заместителей. Зовите меня генералом. А вы, как мне помнится, маршал, не так-ли?

— Учитывая мои достижения на воинском поприще, маршал будет звучать еще более издевательски. Зовите меня просто — Умберто Савойский, господин генерал.

— Как вам будет угодно, господин Савойский. Если позволите, начну с вопроса. Ведь, несмотря на то, что полководцем вы оказались бездарным, в свое время получили хорошее военное образование. У вас есть сомнения в нашей победе? В полной и окончательной победе Советского Союза?

— Ни малейших сомнений, господин генерал. И победа эта будет именно полная и окончательная.

— Очень хорошо. Тогда у меня к вам есть пока неофициальное предложение Советского правительства. Мы рассматриваем вашу кандидатуру на пост главы гражданской администрации Южной Италии…

— Вы хотите вернуть мне корону? Серьезно? Это не глупый розыгрыш?

— Допустим, что короны мы вашей не забирали и поэтому вернуть не сможем. И администрация вам предлагается сугубо гражданская. Армия в Европе останется только одна, наша. А если народ Южной Италии примет решение считать вас именно королем, препятствовать мы этому не собираемся. Но, разумеется, рассчитываем на искреннее и всестороннее сотрудничество с вашей стороны.

На сотрудничество бывший король Италии Умберто Второй, он же будущий король Южной Италии Умберто Первый пошел не просто искренне, но и с огромным облегчением. Ну еще бы, буквально вчера, самой насущной его заботой была добыча пропитания для семьи, которое он выменивал на семейные драгоценности на блошином рынке Женевы, а уже завтра предлагалось возглавить отряд монархистов ополченцев, которые вместе с русскими войдут в Рим, символизируя восстановление в стране законного порядка. Именно символизируя, такие союзники как их с товарищем Эрколи ополченские колонны, в чисто военном плане для русских являлись скорее помехой и обузой, что они вместе с командиром коммунистов не раз обсуждали. Тот оказался на удивление приятным и образованным человеком, и к настоящему моменту у двух будущих правителей Италий сложились почти дружеские отношения. Пальмиро Тольятти даже предложил ему вступить в компартию Италии, но до этого Умберто Савойский пока не дозрел.

И вот момент истины. Свергнутый король принимает капитуляцию, свергнувших его, республиканцев. Не один он, и не он тут главный, но тем не менее… Русские поймали и доставили сюда всех членов правительства, включая главу кабинета, Альчиде Де Гаспери и все высшее армейское и флотское руководство. Все они, по очереди, ставили свои подписи под актом полной и безоговорочной капитуляции и выходили из зала в сопровождении конвойных. Наконец, на противоположной стороне стола остался сидеть только один человек. Председатель Папской комиссии по делам государства-града Ватикана, Великий магистр ордена Святого Гроба Господнего Иерусалимского, кардинал Никола Канали.

Командующий Третьей ударной армией и Главный военный комендант Италии, генерал-полковник и теперь уже дважды Герой Советского Союза, Андрей Матвеевич Андреев посмотрел на него с нескрываемым удивлением.

— Ватикан решил не подписывать капитуляцию, господин кардинал?

— Ватикан не участвовал в этой войне, господин генерал.

— Войсковыми действиями вы и правда не отметились, но лишь потому, что войско ваше слишком ничтожно. Фактически же вы в составе Республики Италия принимали в этой войне участие. У меня есть поставленная Советским правительством задача принудить Ватикан к капитуляции Эту задачу я выполню в любом случае. Даже если мне ее подпишет последний оставшийся в живых капрал вашей швейцарской гвардии. У меня нет задачи принять капитуляцию именно от нынешней администрации.

— Позвольте мне вставить пару слов, Андрей Матвеевич?

С момента назначения Судоплатова министром Государственной Безопасности СССР, в отношениях армии и МГБ произошло очень заметное потепление отношений. Что бы там не говорили о подписках, секретности и прочей бюрократической сбруе, слухи в армии распространялись всегда очень быстро, а обсуждались всегда очень бурно. И искренних дружеских отношений Судоплатова с Рокоссовским и Василевским в армии не могли не заметить и не оценить. Заметили. И оценили. Оценили все трезвомыслящие по достоинству. Эту войну выиграло МГБ, армии только и оставалось, что занимать вслед за ушедшими куда-то вперед бойцами невидимого фронта, уже побежденные территории. Генерал-полковник Андрей Матвеевич Матвеев принадлежал к категории трезвомыслящих. К генералу-лейтенанту и заместителю министра МГБ Савченко он относился с глубоким и искренним уважением.

— Прошу вас, Сергей Романович.

— Благодарю! Заметьте, господин кардинал, что никого из вас пока прямо не обвиняет в военных преступлениях, или прямому им пособничеству. А если мы с вами договоримся по-хорошему, то и не будем обвинять. Но вы же сами понимаете, что вместе с капитуляцией Италии утратил силу и ваш договор с правительством Муссолини от одиннадцатого февраля двадцать девятого года.

А вот до сих пор действующий Конкордат от двадцатого июля тридцать третьего года вызывает у нас самое пристальное внимание. Тем более, что господа Папен, Пачелли, Пиццардо и другие доступны и не откажутся ответить нам на ряд вопросов по нему. Не говоря уже о, подписавшем его со стороны католической церкви, Пие Одиннадцатом, который и сейчас является ее главой. Такой же Конкордат, кстати, был подписан и с фашистской Италией.

Но даже если мы будем вас рассматривать как нейтральную сторону прошедшей войны, то нынешний статус Ватикана все равно нуждается в уточнении. По нашим данным, из пяти тысяч ватиканских подданных — четыреста являются священниками, около сотни гражданских и четыре с половиной тысячи военных. Армии Ватикана больше не будет. Либо вы сами ее распустите, либо это сделает генерал-полковник Андреев, доступными ему средствами. У него есть приказ, закончить войну сегодня к полуночи, и средств для его исполнения вполне достаточно. Как вы думаете, сколько времени ваши ряженые под военных клоуны смогут оборонять Ватикан от Третьей ударной армии. Час? Один час, господин, кардинал. Много два. Но учтите, что после этого, Главная военная комендатура ГСОВИ переедет в Базилику Святого Петра.

— Vae victis! Ваше требование распустить нашу, пусть и церемониальную, но армию, вполне понятно и мы готовы ему подчиниться. Но почему мы должны пописывать акт безоговорочной капитуляции в войне, в которой не принимали участия?

Савченко несколько помедлил, а затем достал из своего портфеля две обычные папки.

— Я не могу сказать, что вы не принимали участия, господин кардинал. Вот здесь у меня список официально опубликованных Церковью документов, которые могут быть расценены, как идеологическая работа, оправдывающая нацистские режимы. Здесь же список официальных лиц Церкви, которые, по нашим данным, оказывали этим режимам содействие, как это у вас называется "делом или мыслью", в том числе в некоторых очень специальных организациях и войсках Рейха. Во второй же папке подобраны высказывания ваших коллег, так сказать, с обратным знаком. Например, называвших тот же Конкордат "Сделкой с дьяволом", слышали, наверное? Здесь также есть список священников, которые оказывали помощь антифашистским организациям, помогали беженцам, наконец, просто спасали людней, которым у фашистов просто грозила смерть. Этот список несколько больше, господин кардинал, что и определяет тон нашей с вами беседы. Но в каком бы тоне мы с вами эту беседу не вели, по ее результатам обязательно появится статья в газете "Правда", и один из этих списков будет там обязательно упомянут.

Вы читаете "Правду", господин кардинал?.. А ваша паства во всем мире читает?..

— Omnes nostri peccatorum… На каких условиях я должен подписать этот документ, господин генерал?