Гортензия в огне

– Хорошо, прости.

– И не следуй за мной.

– Я сделал что-то не так?

– Нет, я просто хочу побыть одна сейчас.

Она ушла, а он остался стоять столбом. Только сейчас он заметил, что тучи ходят слишком низко, а ветер несёт дождь. Вот-вот начнётся.

Уоррен успокоился и на всякий случай призвал крест.

Через несколько дней он сдал очередной экзамен.

А потом сожранная тьмой рука начала побаливать, словно о чём-то предупреждая.



Эсса смотрела в темноту. Лежала с открытыми глазами и прислушивалась к тихому дыханию спящих камеристок. Ей надо пойти к Уоррену и попытаться согнать тоску. В конце концов, таких идеальных парней больше не существует. Но неясная тревога поселилась в её сердце несколько дней назад. В душе и до этого момента столько всего бесновалось, что ей очень и очень хотелось не допускать туда ничего больше. А теперь это. Почему она не может идти к Уоррену? Он спасает её, согласившись на брак без любви с её стороны. Так что же это – чувство вины? Перед ним? Нет, ни в коем случае!

Она тихо встала и оделась. Кайли она успокаивающе, как ребёнка, уговорила ещё поспать, когда та, очень чуткая, проснулась и захотела помочь.

Вышла в прохладу. Летние пенринские ночи, конечно, хороши, но, от освежающих и до буйных, они всегда не спокойны: чаще всего шумит или даже взвывает ветер, и потому даже после жаркого дня ночью человеку прохладно или даже холодно. На Клервинде и на Соно-Мэйн летние ночи упоительны для занятий любовью под открытым небом. Впрочем… это было давно.

Эссу неотвязно мучили глубоко спрятанные, но такие сильные боль и жар, что в последние годы она не съёживалась даже от сильного ночного мороза Циннии. Холод её всего лишь успокаивал. Ещё немного и она будет считать его своим другом.

Ветер, бросившийся в лицо, не удовлетворил ни на один момент, и Эсса, постояв немного, побрела прочь из лагеря. Однако на выходе ей отсоветовали идти одной. Она настояла на своём, вышла, но на полпути её догнал Элайн:

– Все считают тебя такой прелестной девочкой, что не могут даже подумать, что ты можешь выйти среди ночи из лагеря для свидания с любовником, а не для того, чтобы пройтись.

– Дорогой, ты считаешь меня такой гадкой девочкой, что не можешь даже подумать, что я могу захотеть всего лишь пройтись, а не…

– В любом случае, "он" увидит меня и предпочтёт спрятаться. Я всё испортил, прости. Повернём назад.

Так темно, что не видно его лица. Интересно, он подшучивает над существованием у неё гипотетического любовника или бравирует своей якобы неревностью?

– На самом деле я иду искупаться.

– Просто каприз?

– Мне невыносима моя жизнь, я хочу отвлечься хотя бы ночным купанием. Это самое безобидное действие, которое я могу себе позволить.

– Чем же тебе невыносима твоя жизнь? Твой план по устранению угрозы семье идёт как надо, Ветреный не досаждает. Может, ты кого-то очень любишь, а я мешаю?..

– Элайн! – укоряюще и резковато оборвала она Уоррена.

– Что?

– С каких это пор только внешние обстоятельства определяют счастье или несчастье человека? С каких это пор наличие или отсутствие любви должно определять счастье женщины?

– То есть ты хочешь сказать, что тебя заботит ещё что-то? Да, конечно, это вполне нормально. Я сглупил.

– К тому же не всё идёт как надо. Я не беременна.

– Но ты же…

– Я была беременна ещё пару недель назад, если честно.

– И уже нет? – его голос зазвучал еле слышно.

– Уже нет.

– Так ты не приходила?.. – он не договорил.

– Да. Именно. И мне тяжело справиться с этим. Я даже не знаю как.

Они уже стояли на берегу реки. Вода чернее ночи, песок серый, а фигура спутника призрачна. Но здесь и сейчас шум реки и ветра соединились в успокаивающий дуэт. Реальность словно дёрнула Эссу и она начала раздеваться.

– Присоединишься? – поинтересовалась она у Элайна.

– Если настаиваешь.

– Я не настаиваю.


Он остался стоять у самой кромки воды, а она вошла в совсем не холодную воду. Нырнула. Плавать её научили в совершенстве.

Тьма и прохлада окружали её, и это было отчасти приятно. Но приходилось выныривать за глотком воздуха.

Ушёл ли Элайн? Кажется, она давно здесь. Нет, он сидит на песке. Как сторож, как пёс.

В какой-то момент она ощутила, что комок, уже давно стоявший в горле, стал душить её. Так хотелось проораться.

Элайн не снимает боль. Да, он помогает справиться с самыми насущными проблемами принцессы империи, но не способен избавить ото всех. И вряд ли кто-то другой способен. Разве что сам Классик. Но он ничего не станет делать, лишь посмеётся. Впрочем, иногда один его смех мог расставить всё по местам.

Вот если бы повернуть время вспять… Она бы попросила Сапфира так перевести всю историю, чтобы всего этого не было. Он наверняка смог бы. Нет, скорее всего, он этого не сделал бы. Все так прославляют его… но он готов жертвовать ради будущего чем угодно. Это наверняка. Ох, знает ли он, в какой ад повергает тех, за чьим будущим присматривает? Со стороны она, Эсса Бесцейн, наверняка кажется счастливейшей из женщин, единственное переживание которой только о том, покроет ли себя славой жених в предстоящей битве. Но хуже того, что владеет ей сейчас, нет ничего.

Эсса нырнула снова. Она не дышала так долго, что захотелось спать, расслабиться, вдохнуть воды – этой прохладной тьмы вокруг.

Так больно, так ужасно! А она так устала ощущать это, думать об этом, мучиться этим.

В очередной раз она набрала воздуха в грудь и ушла под воду. Только на этот раз закричала и попыталась выкричать всю боль. Но вода заполнила лёгкие куда раньше, чем она повредила себе связки безумным напряжением. Паника почти не коснулась сознания. Только проклятая жизнь будто выскальзывала из её тела в окружающую тьму. Сначала было странно, потом невыносимо, будто Классик снова душил её, затем даже немного приятно…



Глаза привыкли к темноте, и Уоррен смотрел то на небо, то на песок, то на реку. Он ощущал что-то, но не мог понять, что именно. Ему пришлось думать над тем, как утешить Эссу и как извиниться за своё поведение в то время, когда у неё такой сложный период. Оказывается, сейчас он мог бы радоваться тому, что станет отцом. Но нет.

Мысли всё текли друг за другом, и вот уже пришлось гнать свои желания по отношению к обнажённой Эссе, плещущейся неподалёку. Но вдруг Уоррен совершенно отчётливо всё понял. В его голову будто вколотили гвоздь со знанием. Здесь Единый. Он здесь, рядом. Он присутствует прямо сейчас.

Только вот порядок своих мыслей Уоррен устроить не мог. Они всё время возвращались к Эссе, прорываясь сквозь горячую молитву-благодарность. Он укорял себя, он стыдился себя, но никак не мог перестать отвлекаться. Подумать только! Бог здесь, рядом, он услышит, а он, Уоррен Элайн, не может обуздать себя.

Но вместе того, чтобы собрать всю силу воли, Уоррен разделся и вошёл в воду. Он решил, что стоит поделиться с Эссой знанием присутствия Бога. Может быть, Единый этого хочет?

Как вдруг понял, что его невеста… в этой тьме исчезает… на самой глубине.





4. Чудо и проклятие




Это было так странно и так неестественно, будто нечисть воплотилась на дне, и впору было бы испугаться. Но страха не было. Волнообразно возрастало чувство опасности. И Элайн всё окончательно понял.

Он никогда не был очень хорош в этом, его тело крылатого с полыми костями было слишком лёгким, но ему удалось нырнуть так, чтобы зацепить Эссу за руку и поднять. Её тело отяжелело, и Элайн чуть не пошёл вниз, в чёрную глубину. Но уже через мгновение они были на берегу. Не совсем на берегу… Он споткнулся обо что-то и упал, уронив Эссу и упав на неё сверху. Но вода уже не захлёстывала её рот и нос. Он приподнялся на локтях и направил исцеляющий свет на её голову, потом на её грудь и шею. Она внезапно открыла глаза, спихнула его с себя и выплюнула речную воду, иногда мучительно кашляя.

Наконец она застонала, прижимая к носу и горлу руки. Её затрясло.

– Милая… – прошептал Уоррен, оглаживая её тело ладонями, исторгающими беспрерывный исцеляющий свет.

– Уоррен! – прошептала она сперва, а затем повторила его имя в полный голос, набрала полные лёгкие воздуха и нечётко, но быстро проговорила: – Никогда не думала, что можно чувствовать себя так замечательно после попытки самоубийства. Спасибо.

Его руки упали. Он хотел, чтобы это была шутка, но надеяться на это было бы глупо.

Сел рядом, не отрывая от неё глаз. Она смотрела по сторонам так, будто это всё было забавным приключением. Его захлестнул гнев: Уоррен вскочил, скрипнув зубами, трясущимися руками натянул все доступные вещи на невесту, оделся сам и повёл к лагерю.

Но на половине пути остановился и прошипел ей всё, что подумал о ней там, у кромки воды.

Она не дрожала, не смотря на пережитое в реке, не смотря на сильный ветер и на то, что её мокрые волосы, лишь слегка вытертые его рубашкой, должно быть, теперь холодили ей голову и шею.

– Мне стало лучше! – рассмеялась она в ответ. – Это было так сильно, что всё отступило на какое-то время. Мне понравилось. Я сделаю это снова.

Думал Уоррен о том, что делает или не думал, но он сжал плечи принцессы так, что она вскрикнула от боли.

– Дура. Больная сука! – сдавленно прорычал он.

– О, в последний раз это было с… Классиком? – в её голосе был спокойный интерес, не смотря на брызнувшие слёзы.

Уоррен отдёрнул руки. Во рту пересохло. Кажется, он только что переступил невидимую черту.

– Ты знаешь, какова вероятность, что принцессе крови кто-то причинит физическую боль? – спокойно вопрошала Эсса, не обращая внимания на бегущие слёзы. Голос даже ни разу не дрогнул: – Ничтожно малая. Послушай… А в тебе та же кровь, что и в Классике… потому ты сделал это сейчас. Причинил боль дочери своего властелина. Он тоже так делал. Хоакин.

Она почти обнимала себя за плечи, но не касалась их, словно защищала и от ветра, и от Элайна.

– Мне абсолютно всё равно, насколько я похож на Классика, Эсса. Мне плевать, что ты принцесса и что, кажется, испытываешь удовольствие от этого кошмара. Но бесит сам факт того, что я не могу понять, как ты, так переживая за жизнь нашего ребёнка, так беспечно относишься к своей собственной жизни!

– Он погиб во мне, наш ребёнок погиб внутри меня! Вдруг я больше не способна дать жизнь ни одному живому существу?