Грехи волка

Квинлен не шевелился. Кровь бросилась ему в лицо и тут же отхлынула. Белый как мел, он попытался что-то сказать, но голос его не слушался.

– Вы ничего не знали, – без особой необходимости отметил Аргайл. – На первый взгляд, это может показаться несущественным, но у нее была очень серьезная причина…

По залу пронесся вздох, и вновь наступила тишина.

Файф поднял взгляд на Джеймса, ответившего ему едва заметной улыбкой. Глаза адвоката сияли.

– Она обучала людей грамоте, – отчетливо произнес он. – Взрослых людей, днем работающих и приходивших к ней по ночам, чтобы научиться прочитать и написать собственное имя, читать названия улиц, вывески, всякие инструкции, а со временем, возможно, даже книги, в том числе Священное Писание.

В публике началось движение. Айлиш сидела бледная, с широко открытыми глазами.

Судья, нахмурившись, подался вперед:

– Полагаю, столь необычное утверждение требует доказательств, мистер Аргайл.

– Мне хотелось бы уточнить смысл слова «утверждение», милорд. – Защитник бросил выразительный взгляд на присяжных. – Речь ни в коей мере не идет об обвинении. По моему мнению, это весьма похвальный поступок.

Квинлен, склонившись над барьером свидетельской кафедры, впился руками в ее перила:

– Может быть, это и так. Но каков Байярд! Я всегда знал, что он ухлестывает за ней. – Он перешел на крик. – Этот негодяй давно мечтал совратить ее! Но пытаться купить ее расположение таким способом!.. Этому нет прощения!!!

По залу прошел шепот. Судья резко стукнул молотком по столу.

Аргайл поспешил вмешаться, пока не прозвучал окрик судьи или протест Гильфетера.

– Стоит ли так спешить с выводами, мистер Файф? – с нарочитым удивлением, рассчитанным прежде всего на судью, заметил он. – Я лишь сказал, что мистер Макайвор доставал для нее книги – и не более того.

Свидетель, по-прежнему смертельно бледный, посмотрел на него с откровенным презрением в сузившихся до сверкающих щелочек глазах:

– Знаю, что вы сказали! Не держите меня за дурака, сэр! Много лет я наблюдал, как он глазеет на нее, под любым предлогом ищет с ней встреч, шепчется, острит или внезапно многозначительно умолкает, пребывает в тоске, когда она его не замечает, и впадает в восторг, если она вдруг обратит на него внимание. – Голос его сорвался. – Когда человек влюблен и уже не в силах сдерживать свою страсть, это сразу заметно. Вот он наконец и нашел, как завоевать ее доверие и бог знает что еще!

– Мистер Файф… – начал Джеймс, не слишком, впрочем, стараясь остановить его.

– Но теперь-то я знаю то, что прежде только подозревал, – продолжал Квинлен, обращаясь к адвокату и словно не замечая остальных присутствующих. – Просто смешно, насколько слепым может быть человек, пока кто-то не ткнет его носом в больное место!

Обвинитель наконец встал:

– Милорд, все это весьма прискорбно, и я не сомневаюсь, что суд глубоко сочувствует несчастьям и переживаниям мистера Файфа, но они не имеют никакого отношения к вопросу о том, кто же убил Мэри Фэррелайн. Мой просвещенный друг только тянет время в надежде отвлечь внимание присяжных от существа дела.

– Согласен, – заявил судья и поджал губы.

Но не успел он объявить свое решение, как Квинлен обернулся к нему с горящими глазами:

– Не имеет отношения, милорд?! Поведение Байярда Макайвора имеет к этому самое прямое отношение!

Гильфетер снова попытался возражать. Аргайл сделал руками жест, специально рассчитанный на то, чтобы его не приняли во внимание.

Рэтбоун-младший напряженно замер и до боли стиснул кулаки. Он беззвучно шептал молитвы, не решаясь взглянуть на Эстер, а о Монке попросту забыл, словно того и вовсе не существовало.

Файф выпрямился на кафедре. Лицо его было бледным, а на лбу обозначились две резкие морщины.

– Семейный поверенный попросил меня разобраться в бумагах миссис Фэррелайн, связанных с ее имуществом… – начал рассказывать он.

– В самом деле, сэр? – перебил его судья.

– Обычно я занимался ее финансовыми делами, – пояснил свидетель. – Мой шурин Элестер слишком загружен собственными обязанностями.

– Понятно. Продолжайте.

– Кое-что из обнаруженного мной поразило и напугало меня. И вместе с тем объяснило многое, непонятное прежде. – Квинлен словно проглотил комок в горле. Все присутствующие в зале ловили каждое его слово, и он понимал это.

Гильфетер хмурился, не пытаясь, однако, прервать его.

– И в чем же состояло ваше открытие, мистер Файф? – поинтересовался Аргайл.

– У моей тещи была кое-какая собственность, семейное наследство, далеко на севере – ферма или, точнее, небольшое имение – в Россшире. Не бог весть какое богатство – всего акров двадцать пять и дом – но вполне достаточное, чтобы обеспечить приличное существование для одного-двух человек.

– Я не вижу в этом ничего поразительного или пугающего, мистер Файф, – неодобрительно заметил судья. – Поясните вашу мысль, сэр.

Бросив на него короткий взгляд, свидетель снова обернулся к залу:

– На протяжении по меньшей мере шести последних лет этот участок сдавался в аренду при посредничестве Байярда Макайвора, но на счета миссис Фэррелайн за это не поступило ни гроша.

Зал взволнованно зашумел. Один из присяжных вздрогнул. Другой глазами поискал на галерее Байярда. Третий, прикусив губу, бросил взгляд на Эстер.


– Вы в этом уверены, мистер Файф? – спросил адвокат, стараясь не выдать охватившее его возбуждение. – Полагаю, вы не стали бы бросать такое обвинение, не располагая документальными доказательствами?

– Конечно, я ими располагаю! – оскорбленным тоном отозвался Квинлен. – Могу показать эти бумаги кому угодно. Даже Байярд не станет отрицать, что устроил это дело. Ничего у него не выйдет. Какой была арендная плата, остается тайной. Имение приносит несколько фунтов в год. А на счета его хозяйки не поступило ничего. Для нее его как бы и не существовало.

– Вы потребовали у мистера Макайвора объяснений, мистер Файф? – спросил Джеймс.

– Разумеется! Он заявил, что таков был договор между ним и тещей и что меня это не касается.

– И это объяснение вас не удовлетворило?

Квинлен поднял на Аргайла удивленный взгляд:

– А вас, сэр, оно бы удовлетворило?

– Нет, – согласился тот. – Нет, конечно. Все это слишком необычно, чтобы принять столь простое объяснение.

Файф скорчил презрительную гримасу.

– И что же эта история объясняет? – продолжал защитник. – Вы упомянули что-то, остававшееся для вас непонятным до этого открытия.

– Его отношения с миссис Фэррелайн, – ответил Квинлен, и глаза его сверкнули. – Незадолго до того, как он получил от нее право устроить дела с этой фермой, он выглядел очень подавленным – ходил мрачный, в дурном настроении, по много часов проводил в одиночестве и явно был чем-то расстроен.

Зал слушал, замерев в полной тишине.

– Потом вдруг его настроение переменилось, – продолжал свидетель. – После долгих бесед с миссис Фэррелайн. Теперь понятно, что Байярд вынудил ее передать ему право распоряжаться ее имуществом и воспользовался им, чтобы выпутаться из какой-то неприятности.

Поднялся Гильфетер. Судья кивнул ему и обратился к Квинлену:

– Мистер Файф, это всего лишь ваше предположение, и оно может быть верным или неверным. В любом случае вам не следует его касаться: вы должны представить присяжным лишь те реальные сведения, которыми располагаете.

– Это документы, милорд, – отозвался тот. – Акты, связанные с собственностью на ферму, письменное разрешение миссис Фэррелайн на получение для нее арендной платы, данное мистеру Макайвору, и тот факт, что он по той или иной причине ни разу не отдал ей этих денег. Разве это не доказательства?

– Для большинства людей – да, – согласился судья. – Но я не вправе оценивать их весомость – это дело присяжных.

– Это еще не все, – продолжал Квинлен с видом человека, лицом к лицу встретившегося со смертью. – Я, как и все, верил, что матушку убила сиделка, мисс Лэттерли, чтобы скрыть совершенную ею кражу жемчужной броши. Но теперь я вижу, насколько трудно доказать это обвинение. Похоже, это женщина исключительно смелая и добродетельная, чего я раньше, конечно, не знал. – Он глубоко вздохнул. – Я не придал значения тому, что видел, как мой шурин, Байярд Макайвор, в день, когда у горничной был выходной, во-зился в нашей домашней прачечной с кувшинами и флакончиками с какой-то жидкостью. Мне не пришло в голову связать одно с други-м.

В зале поднялся невероятный шум. Байярд, побледнев, вскочил. Уна попыталась удержать его, схватив за руку. Элестер вскрикнул от изумления.

– В тот момент это совсем не привлекло моего внимания, – отчетливо и безжалостно продолжал свидетель. – Боюсь, что теперь я сообщил вам нечто ужасное, а моя неспособность понять смысл увиденного раньше обрекла мисс Лэттерли на невообразимо тяжелое испытание – обвинение в убийстве своей пациентки – и могла стоить ей жизни.

Лицо ошеломленного Аргайла пылало.

– Понятно, – проговорил он сдавленным голосом. – Благодарю вас, мистер Файф. Вам, конечно, нелегко было давать показания, фактически направленные против вашей собственной семьи. Суд признателен вам за эту откровенность. – Если в его словах и содержался сарказм, то едва заметный.

Квинлен промолчал.

Тут же поднялся обвинитель. Он подверг свидетеля бешеной атаке, поставив под сомнение точность его показаний, его побуждения и его честность, но не добился ровным счетом ничего. Тот был спокоен, суров и непоколебим в своих утверждениях. Гильфетер быстро понял, что подобная борьба лишь ослабляет его позицию, и, сердито махнув рукой, вернулся на свое место.

Оливер едва мог держать себя в руках. Ему хотелось так много сказать Джеймсу о его предстоящем заключительном слове – о чем следует говорить и, главное, о чем умолчать. В общем, это нетрудно: нужно сыграть на чувствах, на любви к смелым и честным, и при этом не злоупотребить отношением публики к мисс Найтингейл. Но у адвокатов не было возможности поговорить, и, по некотором размышлении, Рэтбоун решил, что это, возможно, к лучшему. Его коллега все знает и сам.

Выступил защитник Эстер блестяще. В его речи звучали все уместные в тот момент чувства, но в меру приглушенные, скорее скрытые, чем откровенно проявляемые. Юрист раскрывал перед присяжными не свои, а их собственные переживания, и когда он уселся на место, в зале не было слышно ни звука, кроме скрипа его стула. Судья, выпрямившись, предложил присяжным удалиться для вынесения вердикта.

Прошел мучительный, непереносимый час.

Они вернулись в зал бледные, не глядя ни друг на друга, ни на Аргайла или Гильфетера. Никто из них не взглянул и на Эстер, отчего у Оливера упало сердце, и он едва не задохнулся.

– Вынесли вы вердикт, джентльмены? – обратился судья к старосте присяжных.

– Да милорд, – отозвался тот.

– Вы были единодушны?

– Да, милорд.

– Признаете вы подсудимую виновной или не виновной?

– Милорд, мы сочли, что преступление не доказано.

В зале наступила гробовая тишина, от которой звенело в ушах.

– Не доказано? – недоверчиво повторил судья.

– Да, милорд, не доказано.