Холодный город

– Ты зол на нас и имеешь на это полное право. Это моя вина, моя ошибка. И я уже не раз пожалел о ней, – он взмахнул рукой. – Но посмотри на мир, который ты создал. Посмотри, как он прекрасен и полон жизни! Мы ошибались, скрываясь в тенях и выходя только по ночам. Твоя ошибка освободила нас. Теперь ты можешь видеть, чего боялись старые вампиры.

– Ты оставил меня гнить в цепях, – голос Габриэля был тих. Люсьен смотрел ему в глаза, а Габриэль так же тихо продолжал: – А потом ты попытался поймать меня и вернуть Пауку. Ты будешь это отрицать?

– Мои люди были напуганы. Элизабет боялась, что Паук сломал тебя и отправил охотиться на нас. Древние вампиры ненавидят всех, кто приспособился к новой жизни. Меня они ненавидят больше всех – за то, что я выдаю их секреты. Мы пытались поймать тебя, но не за тем, за чем ты думаешь.

– Не беспокойтесь обо мне, – сказал Габриэль. – Уже не нужно. Почти все вернулось на свои места.

– Что мы можем сделать для тебя, Габриэль? – спросила Элизабет. – Как нам доказать, что мы раскаиваемся? Что бы это ни было, мы знаем, ты это заслужил.

Габриэль слизнул кровь с ножа, проведя языком от рукоятки до конца лезвия.

– Я хочу видеть, как ваш пепел кружится в свете кроваво-красной луны. – И он запел полным безумия голосом: – Под кровавой, кровавой, кровавой, луной! Вы умрете, умрете, умрете со мной! Помните эту песню? Я немного изменил слова.

– Значит, тебя удовлетворит только наша смерть? – спросил Люсьен, не зная, чего ожидать от этого нового Габриэля.

– Я пришел за ней издалека и не хочу возвращаться с пустыми руками, – Габриэль пожал плечами и улыбнулся.

Он говорит, как безумец, подумала Тана. Как поэт или пророк. Он безумен и смертельно опасен.

– Позволь нам показать тебе, как страшно мы сожалеем, – произнес Люсьен тем самым голосом, который очаровывал тысячи тоскующих по смерти подростков и завораживал зрителей во всем мире. Он положил руку на плечо Элизабет и слегка надавил.

– Позволь нам извиниться. Мы опустимся на колени и попросим тебя о прощении. Неужели ты думаешь, что мы встали бы на колени перед кем-то еще?

Элизабет посмотрела на Люсьена, пытаясь понять, чего он хочет, но потом медленно опустилась на колени, и подол ее прекрасного платья волнами лег вокруг ее колен. Она казалась прекрасной грешницей, кающейся у алтаря.

Даже Габриэль был заворожен, глядя на нее. Он нахмурился и тряхнул головой, пытаясь сбросить чары. Люсьен зашел ей за спину, откинул темные волосы с лица.

– Она взяла моих людей и отправилась искать тебя. Они хотели меня защитить. Это так мило! Но, клянусь, я не имел к этому никакого отношения.

Элизабет подняла глаза и попыталась встать, но Люсьен схватил ее за волосы, запрокинул голову и перерезал ей горло ножом Габриэля. Кровь хлынула из раскрывшихся вен. Люсьен резал, пока не отделил голову от тела.

Зал потрясенно вскрикнул, когда тело Элизабет повалилось вперед, И Тана вскрикнула вместе со всеми. Люсьен со странной улыбкой наблюдал, как корчится и высыхает тело, как кожа цвета меда покрывается морщинами, становясь похожей на кору дерева. Чувственный рот увял, и глазницы теперь были пусты, как у льва на сумочке Таны. Люсьен бросил ее голову на пол.

Мгновение назад Элизабет была одним из самых опасных существ в зале; теперь она была мертва. Несколько человек опустились на колени рядом с ней, как будто еще можно было что-то сделать, как будто она просто упала в обморок. Женщина с пирсингом в носу и длинными косами гладила еще недавно гладкую щеку. Какой-то молодой мужчина окунул палец в кровь и облизнул его.

– Габриэль, ты для меня важнее, чем она, – сказал Люсьен, отходя от упавшего тела. – Теперь, когда я казнил ее за то, что она с тобой сделала, ты видишь, как ты мне дорог. Я по-своему любил Элизабет, но ты мне как сын. Прости отцу его грехи.

Габриэль отступил на шаг. На его лице читалось потрясение.

– Она действительно этого заслуживала?

– Ты сказал, что хочешь нашей смерти, и я подарил тебе ее смерть, – ответил Люсьен. – Попроси меня о чем-нибудь еще, и ты все получишь. С того момента, как ты вырвался из своей клетки под кладбищем Пер-Лашез, я знал, что ты будешь здесь. Или как мой пленник, или по собственной воле.

Неожиданно Люсьен повысил голос:

– Отключите трансляции из этого зала! Отключите их!

Один за другим огоньки камер стали красными.

В толпе прокатился гул. Тана не поняла, почему Люсьен позволил трансляции продолжаться, пока он убивал Элизабет, а теперь потребовал все отключить. Что могло быть хуже? Она пошла к двери, протискиваясь сквозь толпу.

Габриэль выглядел напряженным до предела. Его трясло.

– Мы никогда не причинили бы тебе вреда, – произнес Люсьен. – Мы знали, что, залучив тебя к нам, сможем планировать славное будущее и месть, которая превзойдет все, о чем ты мог мечтать, мой дорогой потерянный друг. Старый порядок умер! Пришло время старикам умереть вместе с ним!

– Начиная с тебя? – спросил Габриэль, не в силах отвести взгляда от Элизабет.

– Ты ведь на самом деле не хочешь меня убивать, – сказал Люсьен. – Посмотри на себя: ты жалеешь даже о смерти Элизабет… Ты просто хочешь вернуться домой.

– Неужели? – спросил Габриэль.

– Знаешь, почему в фильмах злодей колеблется, прежде чем убить героя? Почему он рассказывает ему весь свой коварный план? И почему ты колеблешься сейчас?

Габриэль криво усмехнулся:

– Я-то знаю. Но готов спорить, что ты не догадаешься.

Люсьен продолжал:

– Потому что злодей знает, что без героя, которого он ненавидит, его жизнь опустеет. Убив врага, он останется один.

– Так значит, ты герой? – спросил Габриэль.


– Любой герой может оказаться злодеем, разве не так?

Люсьен обращался к Габриэлю, но повысил голос, чтобы толпа его слышала. Он знал, как привлечь внимание и заставить всех ловить каждое его слово.

– Не так, – Габриэль улыбался, как будто этот стиль красноречия был ему знаком и очаровывал его: не сами слова, а воспоминания о прошлом – о том, как Люсьен витийствовал много лет назад

– Разве не знает герой об ужасных причинах, заставляющих его совершать добрые дела? Об ошибках, которые он допустил, и о хороших людях, пострадавших из-за его решений? Разве он не вспоминает моменты, когда был далеко не героем? Или когда его героизм погубил гораздо больше людей, чем осознанное злодейство?

Габриэль смотрел на Люсьена, как будто его заворожило красноречие бывшего друга.

– Ты провел в одиночестве больше десяти лет. Но ты больше не будешь одинок. Я знаю тебя лучше, чем кто бы то ни было в этом мире. Если ты простишь меня, я дам тебе столько мести, что даже ты насытишься. Вместе мы сможем убить Паука.

Нож в руке Габриэля опустился.

Он собирается это сделать, поняла Тана. Он позволит человеку, только что убившему свою любовницу, уговорить его заключить союз – прямо над ее мертвым телом. Она с отвращением отвернулась и вышла из дома.

Снаружи ее замутило от смеси запахов благовоний и крови. В висках стучало. Она схватилась за стену рядом с урнами для мусора и садовыми инструментами, ожидая, не стошнит ли ее. Потом нужно будет отправляться на поиски Валентины.

– Тана? – окликнула ее какая-то девушка. – Это ты?

Тана подняла глаза и увидела Полночь. Та шла к ней от главного двора, одетая в блестящее виниловое платье. Голубые волосы спадали на плечи, она выглядела очаровательной и спокойной, как будто двух последних дней и не было.

– Да, – ответила Тана, судорожно вздохнув. – Со мной все в порядке…

– Я надеялась, что ты придешь на вечеринку, – сказала Полночь, подходя ближе. От нее пахло разложением. – Я хотела поблагодарить тебя за то, что ты для нас сделала.

Тана открыла рот, чтобы сказать «Не стоит благодарности», но в этот момент Полночь схватила ее за горло.





Глава 28




Как должен быть пугающ твой призыв, О, смерть!

Роберт Блэйр



Вена 1912 года во многом отличалась от Парижа 1890-х. Днем на улицах было полно машин и велосипедов, а по ночам город был ярко освещен электричеством. Звонили телефоны, лифты поднимались к съемным квартирам в особняках на Рингштрассе – кольце бульваров, возникшем на месте городских стен. Зигмунд Фрейд уже опубликовал свой фундаментальный труд – «Три очерка по теории сексуальности», а Карл Юнг готовил к изданию «Метаморфозы и символы либидо». Приближался расцвет эпохи модерна, и все верили, что их ожидает лучшее будущее.

Однако проститутки по-прежнему поджидали клиентов там, где когда-то стояли виселицы, и были готовы за тарелку супа пойти с кем угодно. Здесь же рыскал в поисках жертвы и кое-кто другой. Но свет в Вене выключался редко, и никто не хотел говорить о том, что случалось в темноте.

Люсьен Моро шел по ночным улицам в застегнутом до самого верха черном свободном пальто. Рядом с ним шла Элизабет в платье, расшитом бисером и кружевом, с высоким воротом – похожая на видение в черно-золотом вихре. С другой стороны шел Габриэль в черном шерстяном пальто, почти таком же, как у Люсьена.

Они были великолепными, потрясающими и совершенно погибшими созданиями. И у них почти не было шансов дожить до утра. И все из-за него, из-за Люсьена. Вампир должен испрашивать разрешения, прежде чем кого-то инициировать, а он этого не сделал. Да он бы никогда и не получил этого разрешения, учитывая, насколько неуправляемы были два его создания.

Габриэль был влюблен в смерть. Та унесла его невесту, он сам отдал ей брата, и неудивительно, что он поджидал на улицах убийц, впивался в горло и выпивал кровь. Каждую ночь, убивая себе подобных, он как будто мстил за смерть брата.

Люсьен сразу разглядел безумие в глазах Элизабет. Он нашел ее в Португалии, на скамье подсудимых, где она ожидала приговора за убийство мужа. Люсьена впечатлило, как она плюнула на землю и сказала, что если бы Господь воскресил его прямо в зале суда, то она сделала бы это снова. Той же ночью Габриэль и Люсьен устроили ей побег из тюрьмы. Она пошла за ними, не раздумывая. Охотясь, она пользовалась бритвой вместо зубов и нападала со свирепостью, которой трудно ожидать даже от мужчины.

А теперь ему придется потерять обоих. Люсьен пытался развлечь их, делал вид, что уверен: чудовищный Паук оставит их в живых. Но на самом деле понимал, что Габриэля и Элизабет, скорее всего, уничтожат. Древние вампиры правили подобно феодальным владыкам и придерживались тех же взглядов на вопросы субординации. Наверное, нужно было отправить Габриэля и Элизабет в бега, но Люсьен знал: ни в Стамбуле, ни в Шанхае не скрыться от Паука, который, дергая за нити сплетенной им сети, может вызвать банковский кризис в Люксембурге или устроить революцию в Испании. Он будет преследовать их по всему миру.

Кроме того, если они сбегут, у Люсьена будут большие проблемы.

Элизабет бросила на него яростный взгляд.

– Мы должны убить Паука, – сказала она. – Убить и выпить его кровь! Она даст нам силу, которую он копил веками, даже если мы разделим ее на троих. Мы сможем устанавливать правила, а не подчиняться им.

– Не говори глупостей, – огрызнулся Люсьен, хотя поговаривали, что сам Паук именно так и пришел к власти. – Если ты хоть что-то сделаешь, считай, что мы все погибли. Важно показать ему, что я научил вас уважать старших.

– Тогда, наверное, тебе стоило это сделать, – тихо произнес Габриэль.

Люсьен бросил на него сердитый взгляд. В свое время его привлекло в Габриэле то, что в какие бы бездны отчаяния он ни был погружен, иногда он становился удивительно проницательным. Люсьену не хотелось, чтобы этот острый ум был обращен против него.

Он знал о себе все: кто он такой, до каких переделов жестокости и гнусности доходил, какими желаниями руководствуется, и гордился этим. Но он не хотел, чтобы об этом знал кто-то еще.

Они пришли в самую старую часть города к окруженному высокой стеной особняку с фасадом, украшенным мраморными скульптурами. Люсьен проскользнул в приоткрытые ворота, прошел вдоль ухоженной живой изгороди к большим красным дверям. Дверные ручки были выполнены в виде женских голов с лицами, искаженными мукой. В зубах они сжимали большие металлические кольца. За одно такое кольцо Люсьен и взялся.

Габриэль посмотрел на Элизабет и поднял брови. Она закатила глаза. Они вели себя как брат и сестра, но, как ни странно, Люсьену это не нравилось. Ему казалось, что, хоть они и подчиняются ему, у них есть и какие-то свои секреты.