Исчезновение Стефани Мейлер

Так и случилось. Миранда согласилась не только потому, что у нее не было выбора, но и потому, что Джеремайя обещал отпустить ее, как только она загонит в ловушку троих шестерок.

Исполнив свою часть договора, Миранда отправилась к Джеремайе и потребовала ее отпустить. Разговор закончился в “офисе”, головой в тазу. “Ты преступница, Милла, – говорил он, пока она судорожно хватала ртом воздух. – Ты подцепляешь парней и шантажируешь их! Они все тебя видели и даже знают твое настоящее имя. Ты никуда не уйдешь, Милла, ты останешься здесь”.

Жизнь Миранды превратилась в ад. Она то доставляла пакеты, то служила приманкой на парковке мотеля, а по вечерам сидела за стойкой в “Ридже”, клиенты ее очень ценили.





* * *


– Скольких мужчин вы так заловили? – спросила Анна.

– Не знаю. Это продолжалось два года, наверно, несколько десятков. Джеремайя часто пополнял запасы шестерок. Не хотел использовать их слишком долго, боялся, что полиция их вычислит. Он любил заметать следы. Мне было страшно, я была несчастная и подавленная. Я не знала, что со мной будет. Девицы с парковки говорили, что те, кто работал приманкой до меня, все либо умерли от передоза, либо покончили с собой.

– Одна девица из мотеля рассказала нам, что в январе 1994 года Костико не сумел справиться с шестеркой. Один парень не дался.

– Да, что-то такое помню, – сказала Миранда.

– Нам бы хотелось его найти.

Миранда вытаращила глаза:

– Это было двадцать лет назад, я почти ничего не помню. А как это связано с вашим расследованием?

– Этот человек распылил в Костико слезоточивый газ. А тот, кого мы ищем, как раз большой любитель баллончиков со слезоточивым газом. Мне кажется, это не может быть случайным совпадением. Я должна найти этого человека.

– К сожалению, он мне не сказал, как его зовут, а лицо я, боюсь, уже не вспомню. Двадцать лет прошло.

– По моим сведениям, этот человек удрал нагишом. Может, вы заметили на его теле какой-нибудь отличительный знак? Особую примету?

Миранда закрыла глаза, словно старательно шаря в памяти. И внезапно вспомнила:

– У него была большая татуировка на лопатках. Парящий орел.

Анна немедленно записала.

– Спасибо, Миранда. Ваши сведения могут оказаться очень ценными. У меня есть еще один, последний вопрос.

Она показала Миранде фотографии Гордона, Теда Тенненбаума и Коди Иллинойса и спросила:

– Кто-нибудь из этих людей был шестеркой?

– Нет, – уверенно ответила Миранда. – И уж точно не Коди! Он был такой чудесный человек.

– Что вы делали после смерти Джеремайи? – спросила Анна.

– Вернулась наконец к родителям, в Нью-Йорк. Окончила школу, поступила в университет. Понемножку восстановилась. А потом, спустя несколько лет, встретила Майкла. Благодаря ему у меня снова появились силы жить. Он невероятный человек.

– Это верно, – кивнула Анна. – Он мне очень нравится.

Женщины вернулись в Бриджхэмптон. Когда Миранда выходила из машины, Анна спросила ее:

– Вы уверены, что все в порядке?

– Совершенно уверена, спасибо.

– Миранда, вам однажды придется обо всем рассказать мужу. Все тайное рано или поздно становится явным.

– Знаю, – грустно кивнула Миранда.





Джесси Розенберг




Пятница, 25 июля 2014 года


Накануне открытия фестиваля



До открытия фестиваля оставались сутки. Мы сильно продвинулись вперед, но до конца расследования было еще далеко. За последние двадцать четыре часа мы выяснили, что Джеремайя Фолд, возможно, умер не случайно, что его могли убить. Куски бампера и осколки фар, которые тогда подобрал спец агент Грейс, находились в руках криминалистов, те подробнейшим образом их изучали.

Благодаря рассказу Миранды Берд, которой мы обещали хранить ее прошлое в глубочайшей тайне, у нас добавилась еще одна улика: татуировка с орлом на лопатках у мужчины. По нашим данным, ни у Теда Тенненбаума, ни у Гордона такой татуировки не было. И у Коди Иллинойса тоже.

Костико, единственный человек, который мог привести нас к владельцу газового баллончика, со вчерашнего дня бесследно исчез. Его не было ни в клубе, ни дома. Тем не менее его машина стояла на месте, дверь была не заперта, а когда мы вошли, оказалось, что у него включен телевизор. Костико как будто куда-то спешно ушел. Или с ним что-то случилось.

В довершение всего нам пришлось защищать Майкла Берда, которого Браун обвинил в том, что он передал информацию о пьесе в “Нью-Йорк таймс”: утром там появилась статья, которую теперь все обсуждали и в которой о членах труппы и о достоинствах пьесы говорилось в самых нелестных выражениях.

Браун срочно созвал совещание у себя в кабинете. Когда мы приехали, там уже были Монтейн, майор Маккенна и Майкл.

– Может, вы объясните, что это за херня? – ревел Браун в физиономию бедняги Майкла, потрясая выпуском “Нью-Йорк таймс”.

– Вас так волнует критика, господин мэр? – вмешался я.

– Меня волнует, что в Большой театр может проникнуть кто угодно, капитан! – рявкнул он. – Слов нет, что такое! Вход в здание охраняют десятки копов, как этот тип сумел просочиться внутрь?

– Теперь за безопасность в городе отвечает Монтейн, – напомнила мэру Анна.

– Мои люди никого не пропустят, – возразил Монтейн.

– Не пропустят они, мать их за ногу! – разозлился Браун.

– Наверняка кто-то изнутри впустил журналиста, – заметил Монтейн. – Может, собрат по профессии? – предположил он, поворачиваясь к Майклу.

– Я здесь ни при чем! – оскорбился Майкл. – Я вообще не понимаю, что я делаю в этом кабинете. Вы что, воображаете, что я открою дверь парню из “Нью-Йорк таймс”? Стану с ним делиться эксклюзивом? Я обещал никому ничего не говорить до открытия фестиваля, и я держу слово! Если кто-то впустил этого мудака из “Нью-Йорк таймс”, значит, это сделал актер!

Майор Маккенна попытался всех утихомирить:

– Ну хватит, хватит кидаться друг на друга, этим делу не поможешь. Но надо принять меры, чтобы такое больше не повторилось. С сегодняшнего вечера Большой театр будет считаться полностью закрытой зоной. Все выходы будут перекрыты, на них поставим охрану. Завтра утром зал будет подвергнут тщательному обыску, с собаками, натасканными на взрывчатку. Завтра вечером на входе в здание зрителей следует обыскать и пропустить через металлодетектор. Всех, включая аккредитованных лиц и членов труппы. Распространите информацию: любые сумки, за исключением дамских сумочек, категорически запрещены. Можете быть спокойны, мистер Браун, завтра вечером в Большом театре ничего не случится.





* * *


В “Палас дю Лак”, на оцепленном полицией штата этаже, где находились номера актеров, царило невероятное смятение. Экземпляры “Нью-Йорк таймс” переходили из номера в номер, отовсюду неслись крики ярости и отчаяния.

В коридоре Харви и Островски зачитывали вслух пассажи из статьи.

– Меня обзывают маньяком и фантазером! – возмущался Харви. – Тут сказано, что пьеса никуда не годится! Да как они посмели?

– Тут написано, что “Пляска смерти” – это мерзость, – ужасался Островски. – Да за кого он себя принимает, этот журналюга? Безжалостно изничтожить труд честного артиста! Да уж, критиковать, не отрывая зад от кресла, легче легкого! Пусть попробует написать пьесу, увидит, какое это сложнейшее искусство!

Дакота, запершись в ванной, безутешно рыдала. Отец стоял за дверью и пытался ее успокоить. “В главной роли – Дакота Райс, дочь Джерри Райса, главы “Канала 14”, та самая, что в прошлом году довела свою одноклассницу до самоубийства преследованиями в фейсбуке”.

В соседнем номере Стивен Бергдорф тоже колотил кулаками в дверь ванной:

– Элис, открой! Это ты говорила с журналистом “Нью-Йорк таймс”? Ты, больше некому! Иначе откуда они могли узнать, что редактор “Нью-Йорк литерари ревью” изменяет жене? Элис, немедленно открой дверь! Ты должна уладить это дело. Мне только что звонила жена, она в истерике, ты должна с ней поговорить, сделай что-нибудь, что угодно, только вытащи меня из этого дерьма, БОГА РАДИ!

Дверь внезапно открылась, и Бергдорф чуть не упал.

– Твоя жена! – заорала Элис в слезах. – Жена? Да пошел ты в жопу со своей женой!

И чем-то запустила ему в лицо с криком:

– Я от тебя беременна, Стивен! Это тоже твоей жене рассказать?

Стивен подобрал упавший предмет. Это был тест на беременность. Он пришел в ужас. Нет, это невозможно! Как он до такого докатился? Это надо было прекращать немедленно. Он должен сделать то, что и собирался, когда ехал сюда. Он должен ее убить.





* * *


Из мэрии мы вернулись в наш новый кабинет, в архив “Орфеа кроникл”. Пересмотрели все собранные документы, висевшие на стенах. Вдруг Дерек отлепил от стены статью, на которой Стефани написала красным фломастером: “То, что было у нас перед глазами и чего никто не увидел”.

Он произнес вслух: