Исчезновение Стефани Мейлер

Полицейский: Да, врезался в дерево на полной скорости. Мокрое место осталось.



Публика потрясена. Потом Харви вопит: “Пляска смерти!” И все актеры вторят: “Пляска смерти! Пляска смерти!” Выходят Островски и Рон Гулливер в трусах, публика хохочет.

Гулливер прижимает к себе чучело росомахи и декламирует: “Росомаха, росомаха, конец близко, спаси нас от страха!” В обнимку с чучелом падает на пол. Островски, раскинув руки и стараясь не отвлекаться на смешки публики, выбивающие его из роли, провозглашает:

Dies irae, dies illa,

Solvet saeclum in favilla!



В этот момент я заметил, что у Харви в руках нет никаких бумажек, и подошел к Дереку:

– Харви сказал, что будет раздавать текст актерам по ходу пьесы, но в руках у него ничего нет.

– И что это значит?

На сцене начинался эпизод в клубе с поющей Шарлоттой, а мы с Дереком ринулись из зала за кулисы. Гримерка Харви была заперта на ключ. Мы вышибли дверь ногой. На столе нам сразу бросилось в глаза полицейское досье, а главное, пресловутая стопка бумаги. Мы бросились листать страницы. Там были первые, уже сыгранные сцены, а после эпизода в баре появлялась молодая женщина, одна, и произносила: “Час истины пробил. Имя убийцы…”

Фраза кончалась многоточием. И больше не было ничего. Пустые страницы.

– О боже, Джесси, ты был прав! – вскричал Дерек после секундного замешательства. – Харви понятия не имеет, кто убийца! Он ждет, что тот себя выдаст, прервав спектакль.



В эту минуту на сцену выходила Дакота, одна. И возвещала пророческим голосом:

– Час истины пробил.



Мы с Дереком опрометью бросились вон из гримерки: надо было остановить спектакль, пока не случилось чего-нибудь страшного. Но было поздно. Зал погрузился в непроглядную черноту. В черную ночь. Свет падал только на Дакоту. Когда мы подбегали к сцене, она начинала вторую фразу:

– Имя убийцы…

Раздались два выстрела, и Дакота рухнула на пол.



Толпа взвыла. Мы с Дереком выхватили револьверы и кинулись на сцену, крича по радиосвязи: “Стрельба! Стрельба!” В зале зажегся свет, вспыхнула паника. Перепуганные зрители всеми силами пытались убежать, началось столпотворение. Мы не видели, кто стрелял. Анна тоже. И нам не под силу было удержать людской поток, рвавшийся наружу через все запасные выходы. Стрелок смешался с толпой. Возможно, он был уже далеко.

Дакота распростерлась на сцене, ее били конвульсии, все вокруг было залито кровью. Джерри, Шарлотта и Харви бросились к ней. Джерри истошно кричал. Я нажимал на раны, останавливая кровотечение, Дерек надрывался по радио: “У нас раненый! Пулевое ранение! Срочно врача на сцену!”

Поток зрителей хлынул на Мейн-стрит. Полиция была не в силах сдержать гигантскую, охваченную паникой толпу. Люди кричали. Все говорили о покушении на убийство.



Стивен и Элис бежали до тех пор, пока не очутились в маленьком пустынном парке. Там они остановились перевести дыхание.

– Да что случилось? – спросила перепуганная Элис.

– Понятия не имею, – ответил Стивен.

Элис обвела взглядом улицу. Никого. Безлюдная пустыня. Они бежали долго. Стивен понял, что момент настал: сейчас или никогда. Элис стояла к нему спиной. Он подобрал с земли камень и с невероятной силой ударил Элис по голове. Череп у нее раскололся, и она рухнула на землю. Мертвая.

Стивен, в ужасе от собственного поступка, бросил камень и попятился, глядя на неподвижное тело. Его чуть не вырвало. Он в панике огляделся. По-прежнему никого. Его никто не видел. Он оттащил тело Элис в канаву и со всех ног бросился по направлению к “Палас дю Лак”.



С Мейн-стрит доносились крики и вой сирен. К Большому театру неслись машины оперативных служб.

Настал полный хаос.

Настала Черная ночь.





Анна Каннер





Пятница, 21 сентября 2012 года. День, когда рухнуло все.

До этого у меня все было хорошо. И в профессиональной жизни, и в личной. Я работала инспектором в уголовном отделе 55-го участка. Марк – адвокатом в бюро моего отца; сеть его клиентов-бизнесменов постоянно росла, а с нею росли и доходы. Мы любили друг друга. Счастливая семья, и в работе, и дома. Счастливые молодожены. Мне даже казалось, что наша семейная жизнь счастливее и полнее, чем у большинства наших знакомых. Я часто себя с ними сравнивала.

По-моему, первая трещина в наших отношениях появилась после моего назначения на новый пост в полиции. Я быстро показала, на что способна как оперативник, и начальство предложило мне перейти в качестве переговорщика в спецподразделение, занимавшееся освобождением заложников. Я блестяще прошла тесты на эту должность.

Марк поначалу не вполне понимал, что означает моя новая деятельность. Вплоть до начала 2012 года, когда меня, вопреки моему желанию, показали по телевизору во время операции по освобождению заложников в одном супермаркете в Куинсе. Я стояла на экране в своей черной форме, облаченная в бронежилет и с пуленепробиваемым шлемом в руках. Эту картину наблюдала вся наша семья и все друзья.

– Я думал, ты переговорщица, – в ужасе сказал Марк, несколько раз прокрутив сцену.

– Так и есть, – заверила его я.

– Судя по твоему костюму, ты скорее участвуешь в боевых действиях, чем что-то обсуждаешь.

– Марк, это группа по освобождению заложников. Такие проблемы медитацией не решаются.

Он помолчал, явно нервничая. Плеснул себе виски, выкурил несколько сигарет, а потом сообщил:

– Не знаю, смогу ли я пережить, что ты занимаешься такими делами.

– Ты знал, что моя работа связана с риском, когда женился на мне, – напомнила я.

– Нет, когда мы познакомились, ты была инспектором и не занималась этими глупостями.

– Глупостями? Марк, я людям жизнь спасаю.

Напряжение между нами усилилось после того, как какой-то псих в Бруклине в упор расстрелял двоих полицейских, которые пили кофе в припаркованной машине с открытым окном.

Марк тревожился. Когда утром я уходила, говорил: “Надеюсь, вечером я тебя увижу”. Так прошло несколько месяцев. Понемногу намеков Марку показалось мало, он стал настойчивее и даже предложил мне переквалифицироваться.

– Почему бы тебе не перейти тоже в адвокатское бюро, Анна? Могла бы помогать мне в запутанных делах.

– Помогать тебе? Ты хочешь сделать из меня помощницу? Думаешь, я не способна вести собственные дела? Могу тебе напомнить, что я дипломированный адвокат, как и ты.

– Не выдумывай, этого я не говорил. Но по-моему, тебе стоить подумать не только о ближайшем будущем, иметь в виду в дальнейшем работу на полставки.

– На полставки? Это почему?

– Анна, когда у нас появятся дети, ты же не будешь бросать их на целый день одних?

Родители Марка были карьеристы и почти не занимались им, когда он был маленький. Свою травму он пытался изжить, работая как проклятый ради того, чтобы иметь возможность в одиночку обеспечить семью и позволить жене сидеть дома.

– Я никогда не буду домохозяйкой, Марк. И это ты тоже знал до свадьбы.

– Но тебе больше не нужно работать, Анна, я зарабатываю достаточно!

– Я люблю свою работу, Марк. Жаль, что тебе это так неприятно.

– Обещай хотя бы подумать.

– Марк, я сказала “нет”! Но не волнуйся, у нас не будет как у твоих родителей.

– Не впутывай в это дело моих родителей, Анна!

Сам он тем не менее впутал в это дело моего отца. Он все ему рассказал. И отец, когда мы с ним однажды оказались вдвоем, заговорил со мной об этом. Дело было в ту самую пресловутую пятницу, 21 сентября. Помню, стояло великолепное бабье лето: Нью-Йорк купался в ослепительных солнечных лучах, на термометре было больше двадцати градусов. В тот день была не моя смена, и мы с отцом обедали на террасе маленького итальянского ресторана, нашего с ним любимого. Заведение находилось довольно далеко от бюро отца, и я подумала, что если он зовет меня туда в будний день, значит, хочет поговорить о чем-то важном.

И действительно, не успели мы сесть за столик, как он сказал:

– Анна, дорогая, я знаю, что у тебя семейные неурядицы.

Я чуть не поперхнулась водой, которую в тот момент пила.

– Можно узнать, кто тебе рассказал, папа?

– Твой муж. Знаешь, он боится за тебя.

– Когда мы познакомились, я уже работала в полиции.

– То есть ты готова всем пожертвовать ради того, чтобы остаться копом?

– Я очень люблю свою работу. Хоть кто-то может относиться к этому с уважением?

– Ты каждый день рискуешь жизнью!