Исход

– Какое это прошение? – оживилась Наталья Максимовна.

– А такое прошение, чтобы указать в нём, что сия особа преследует сынка вашего, почему и ходатайствуете вы о выселении оной особы из столицы.

– Батюшки! – всполошилась Наталья Максимовна. – Да это я мигом!.. Голубчик вы мой… что бы я без вас делала! Куда бы печаль свою понесла!.. Вдову и сироту, сами знаете, всякий может обидеть, а вот, чтобы помочь – это не каждый… Да это я мигом!..

– Вы, Наталья Максимовна, погодите, – степенно сказал Евтихий Полиевктович, расправлявшийся с гороховым супом, – тут не такое простое дело, как может показаться. Сынок-то ваш в совершенных летах…

– Так что же?.. Слава Богу! – насторожилась Наталья Максимовна.

– А то, – пояснил Евтихий Полиевктович, – что и подписывать прошение должен он собственноручно.

Воодушевившаяся было Наталья Максимовна притихла.

– И впрямь непростое дело, – задумчиво произнесла она.

Да и было над чем задуматься. Прежде чем писать какие бы то ни было прошения, Сергею надлежало выйти из больницы, и желательно живым. Кроме того, Наталья Максимовна не могла быть уверенной в отношении того, что Сергей согласится писать или подписывать прошение. Но Наталья Максимовна решила не отступать. Тем более что изгнание Ольги из Петербурга для увлёкшейся собственным враньём Натальи Максимовны оказывалось делом чести.

В чём Наталья Максимовна была совершенно уверена, так это в том, что капля точит камень. Времени у неё было пока достаточно, и она приступила, помолясь и попросив Бога «сохранить и вразумить раба Твоего Сергея».

И вот, как только раб Божий Сергей открыл глаза, Наталья Максимовна, почти от него не отходившая за всё время болезни, замерла в ожидании подходящего момента. И такой момент вскоре настал.

– А где… где Ольга Александровна? Где Оля? – спросил Сергей, с трудом ворочавший языком.

Надо сказать, что Наталья Максимовна удивительным образом умела сочетать почти несочетаемое. Например, искренне переживая за сына и опасаясь за его здоровье, она не расставалась с мыслью о необходимости проучить Ольгу. А потому, обрадовавшись, что болезнь отступила, Наталья Максимовна тут же перешла к делу. Для начала она перекрестилась и шумно вздохнула. Врач предупредил Наталью Максимовну, что больному нужно создать условия для скорейшего выздоровления: необходимо обеспечить покой и хорошее питание. Поэтому Наталья Максимовна, от боевых намерений не отказавшаяся, действовала очень осторожно.

– Видишь ли, мой мальчик, – сказала она, гладя сына по заросшей щеке, – Оли… Ольги Александровны сейчас нет рядом. Ведь ты в больнице. А сюда пускают только самых близких. Всё время, пока ты плох, а ты и сейчас плох, но пока ты был в обмороке, только я была здесь, с тобой.

– А где Оля? – опять спросил Садовский.

– Надеюсь, дома, – вздохнула Наталья Максимовна, как бы давая понять, что Оля может быть решительно где угодно, и ничего с этим не поделаешь.

– Скажите ей, чтобы пришла завтра, – пробормотал Садовский.

– Бедный мой мальчик, – вздохнула Наталья Максимовна.

Само собой разумеется, что Ольга не появилась у изголовья больного ни на следующий день, ни спустя неделю. Более того, больница стараниями Натальи Максимовны превратилась в крепость, ожидая, что к больному Садовскому в любой момент может нагрянуть матёрая мошенница, которая рекомендуется госпожой Садовской. Вокруг Сергея вырос невидимый частокол, преодолеть который оказалось Ольге не под силу.

Первое время, когда он был ещё очень слаб, Наталья Максимовна только вздыхала на его вопросы об Ольге. Но услышав от врача, что опасность миновала и больной идёт на поправку, Наталья Максимовна решила «разговеться». «Разговение» состоялось, когда у Сергея достало наконец сил, чтобы выйти из себя. Как-то за завтраком он недовольно произнёс:

– И всё-таки я не понимаю, почему ко мне не пускают Ольгу. Я уверен…

– Что?!. – удивилась Наталья Максимовна. – Не пускают?.. Да кто же это её не пускает? Сколько посылала за ней – всё без толку. Сама поехала… Приезжайте, говорю, Ольга Александровна. Серёженька ждёт, приехать вас просит… Куда там!.. Отвернулась. Ступайте, говорит, от меня.

– Не могла она так сказать, – подумав, мрачно заявил Сергей. – Не может такого быть…

– Ох, батюшки!.. В первый раз, что ли, такое? Бывает, не ждут от человека, а он такого выдаст, что только руками все разведут.

– И всё же странно… Как вы не понимаете, что не похоже это на Олю…

– Да уж чего тут непонятного! Сама мучаюсь: как подменили человека!.. Тебе, друг мой, хорошо известно, что я намеревалась привезти в Петербург Мику и доверить его вашим попечениям. Слышишь ли?.. Вашим! Твоим и Ольги Александровны. И вдруг… Что я вижу?.. Не то, что Мику, я и тебя не могу доверить этой особе. Слышал бы ты, что она наговорила мне, пока ты лежал в обмороке… Кричала про каких-то кошек!

– Про кошек?..

– Именно! Вы, говорит, кошкам жизнь портите. Я и сама не очень поняла, при чём тут кошки, поэтому и повторить не смогу. Но поверь мне: вздор страшный!

– Странно… Всё это очень странно… Но что она говорит? Почему не идёт?..

– Что говорит?.. Опять вздор говорит, что-то невозможное и невразумительное… Что-то о… фотографии.

– Ах вот оно что, – помрачнел Сергей. – Значит, она не простила… Не смогла простить…

Наталья Максимовна обрадовалась: случайно брошенный ею камень угодил в цель.

– Не знаю, мой друг, что там у вас произошло, – как можно более спокойно и безразлично сказала она. – Ты же знаешь, я не охотница влезать в чужую жизнь… Но она и в самом деле не простила. И, знаешь, она готовится мстить…

– Мстить?.. – удивился Сергей. – Это она сама вам сказала?

– А то кто же!.. Говорю тебе: она такого понасказала, что я не возьмусь передать всего.

– Как же она… собирается мстить?

– О! – засмеялась Наталья Максимовна. – Способов, мой друг, много найдётся. Она может уехать с твоими вещами. А может подать на тебя жалобу… А ещё…

– Да, это она, пожалуй, может, – задумчиво перебил Наталью Максимовну Сергей. – Она ведь уже как-то грозила… Кажется, ещё в Москве… Да, она сказала тогда, что Сикорский – враг, что он против России и погубит меня… – Сергей рассмеялся. – Да, что-то в этом роде. Тогда ещё она собиралась заявить на него… Как странно… Неужели она это всерьёз?..


– Вот видишь? – снова обрадовалась Наталья Максимовна. – А почему, собственно, ей не быть серьёзной? Уж будь покоен: если она обижена и хочет отомстить, то никого не пожалеет… Самое разумное было бы – опередить её и не позволить ей навредить. Мы подумаем, что тут лучше сделать.

– Да, надо, конечно, подумать… Жаль, что я не могу поговорить с ней. Я уверен, что сумел бы её убедить. Или, лучше сказать, переубедить… Да вот ещё что: она же получает письма от этого сумасшедшего старика…

– От Искрицкого?

– Ну да… Кто знает, чему он её научит?..

– Чему угодно!.. Ах, мой друг! Конечно, лучше, когда можно договориться и решить всё миром. Но бывают случаи… Нет, бывают люди, с которыми договориться попросту невозможно. И вот тогда-то и приходится действовать.

– И всё-таки жаль, что я не могу поговорить с ней, – зевнул Сергей, силы которого уже иссякали после слишком утомительного разговора.

– Конечно, жаль. Но не могу же я притащить её сюда силой.

– Да-да… конечно…

– Я рада, мой друг, что ты согласен со мной, – вздохнула Наталья Максимовна. – Отдыхай, тебе ещё рано волноваться. Я сама обо всём подумаю… Мы ещё поговорим об этом…

Сергей уснул. А Наталья Максимовна поспешила домой – за советом к Евтихию Полиевктовичу.





* * *


– Я честная женщина, дорогой мой Евтихий Полиевктович, – уверяла тем же вечером Наталья Максимовна. – Я могла бы просто подать прошение, но я честная женщина, я должна была уведомить сына и я выполнила свой долг. Теперь он знает, что я намерена защищаться от мошенницы. Только прошу вас, Евтихий Полиевктович, помогите вдове написать это прошение. Я, видите ли, отродясь не писала прошений…

– Нисколько не сомневаюсь, любезная Наталья Максимовна, что вы честная женщина, – как всегда степенно проговорил Евтихий Полиевктович. – Однако это не помешало быть вам забывчивой женщиной. Ведь я, кажется, говорил вам, что такое прошение Сергей Милентьевич должен писать собственноручно. Или хотя бы собственноручно подписать.

Но Наталья Максимовна не была забывчивой женщиной. Зато она, как это часто случается, отчего-то надеялась, что стоит пройти мимо неудобных обстоятельств и не заметить их, как эти обстоятельства сами собой исчезнут или останутся там, где их случайно обошли мимо. «А вдруг?..» – понадеялась Наталья Максимовна и сделала вид, что не помнит слов Евтихия Полиевктовича. Но понадеялась Наталья Максимовна напрасно, о чём сосед и не преминул сообщить ей.

– Объясните мне, Евтихий Полиевктович! Почему же я не могу подать прошение? Разве у меня нет такого права?..

– Дело здесь не в правах, Наталья Максимовна. А в том, что именно намереваетесь вы просить у градоначальника.

Разговор этот происходил за ужином в доме Запоевых. За круглым столом восседало всё семейство – включая хозяев и сына-гимназиста – и дорогая гостья.

– Ах, Боже мой! – вздыхала Наталья Максимовна. – Подумать только: у самого градоначальника!.. Да разве посмела бы я просить о чём-нибудь градоначальника…

Ужин подходил к концу. Подали чай с постным пирогом. Уже стемнело, и над столом зажгли лампу, способную отвоёвывать у темноты не такое уж большое пространство. В пятне жёлтого света и помещался стол с сотрапезниками. Кухарка, сновавшая между плитой и столом, вдруг выныривала из темноты и так же внезапно исчезала.

– Прошение ваше следует адресовать именно градоначальнику, Наталья Максимовна. Так о чём же вы намереваетесь просить?..

– Ах, Евтихий Полиевктович, – капризно сказала Наталья Максимовна. – Ведь я вдова… вдова и мать… И просить хочу за своего старшего сына.

– В таком случае, Наталья Максимовна, я уже говорил вам, что просить за своего старшего сына вы не можете – он и сам в совершенных летах.

– А мать-то?.. Мать-то как же?.. Что уж, мать и ходатайствовать не может?..

– В этом положении не может… Ваш сын сам должен решать, с кем ему жить.

– Да как же это?!. – плаксиво пропела Наталья Максимовна.

– Вы можете либо принять, либо не принимать… Но изменить, дорогая моя Наталья Максимовна, вы ничего не можете.

Наталья Максимовна занялась пирогом и на короткое время замолчала. Впрочем, этого времени вполне хватило ей, чтобы понять: пререканиями и восклицаниями она ничего не добьётся. А потому, прожевав, она сказала:

– Так что же нужно писать, вы говорите?..

– Этому я вас охотно научу, Наталья Максимовна. Только нужно будет, чтобы сын ваш поставил под нашим прошением собственноручную подпись.

Когда же пирог был съеден, а чай выпит, кухарка с Анной Власовной унесли посуду. Явились настольная лампа, бумага, чернила, и Евтихий Полиевктович сказал:

– Пишите!

Стальное перо заскрипело в руках Натальи Максимовны, заглушаемое голосом Евтихия Полиевктовича, размеренно диктовавшего:

– …Таким образом, бердянская мещанка, именуемая Ольгой Ламчари, преследует меня с самого Харькова, рассчитывая с помощью интриг вступить со мной в законный брак. Зная корыстолюбие оной мещанки, могу заключить, что конечная цель её – овладение капиталом, завещанным мне отцом…

И далее:

– …Прошу у Вашего превосходительства оградить меня от преследований особы, именуемой Ольгой Александровной Ламчари, с каковой целью прошу выслать вышеозначенную особу из столицы и запретить ей въезд в крупные города империи…