Исход

– Ну вот и попытаемся! – весело сказал штурман.

И с этих слов началось наше восхождение.

Шаг за шагом штурман и Раев прорубали в снегу, забившем жёлоб, ступени. Шаг за шагом мы подтаскивали вещи и по одной поднимали их привязанными наверх. После того, как были подняты последние нарты, на остров поднялась вся команда. Впервые за полтора года мы все стояли на твёрдой земле, кричали “ура!” и обнимали друг друга.

Пообедав кое-как, мы уснули. И только наутро принялись осматриваться. Впрочем, это не заняло много времени – мы и так знали, что находимся на леднике. С ледника надлежало спуститься на камни, откуда, как мы видели раньше, прилетали птицы.

– …Имейте в виду, – сказал штурман, собрав нас, – ледник штука обманчивая. Идти по нему будет легко, но впереди могут быть трещины – вроде той, по которой мы поднимались на остров. Трещина, присыпанная снегом – это верная смерть, выбраться из неё невозможно… Это понятно?..

Мы стали обсуждать, как же нам лучше и безопаснее продвигаться по леднику, и наконец решили так: штурман и Раев, которому штурман, как мне кажется, всегда доверял больше всех и считал наиболее сообразительным из нас, пойдут вперёд, обвязанные лямкой и на расстоянии двадцати саженей. Идти они будут, ощупывая снег лыжными палками, предварительно сняв с них кружки. Третьей пойду я – так, чтобы не терять их из виду и чтобы меня видели идущие за мной. По моим следам пойдут все остальные, таща одни нарты и один каяк.

– И не задерживайтесь, не растягивайте это шествие, – сказал арьергарду штурман напоследок. – Есть уже нечего, и неизвестно, что ждёт впереди.

Так мы и отправились навстречу неизвестности: впереди штурман, за ним Раев, потом я. А следом – все остальные. Идти было легко – лёд был ровный и гладкий, без надоевших нам ропаков. Ещё пару лет назад я понятия не имела, как встать на лыжи. Но теперь я справляюсь с лыжами; встав на них, я именно бегу, а не ковыляю как спервоначалу.

Через пару часов хода по гладкому леднику среди тишины и лёгкого тумана я почувствовала уклон и в то же время какой-то нарастающий шум. Я поняла, что ледник заканчивается. А вместе с ним заканчивается белое однообразие и редкозвучие. Я даже остановилась, чтобы попрощаться со льдом, почему-то я была уверена, что прощаюсь с ним навсегда. Остановившись, я огляделась кругом. Никого позади я не увидела – команда где-то замешкалась. Вокруг был только лёд. Как страшно одному оказаться среди этих льдов, в подмороженной навеки стране, где никому нет до тебя никакого дела! Мне действительно стало страшно, и я повернулась, чтобы увидеть спину Раева. Никакой силе не растопить эти льды, думалось мне, пока я бежала вперёд, никто не сможет сделать этот край пригодным для жилья. Но тут показалась впереди чёрная полоса, и я поняла, что заканчивается не просто белая пустыня, заканчивается ещё один период в моей жизни. И какой-то будет новая жизнь? Мне стало немного грустно. Но, не задерживаясь, я съехала вниз, и новая жизнь началась тут же, обрушившись на меня невообразимым грохотом. Это кричали птицы, множество птиц, гнездившихся на скалах. Снег лежал пятнами среди чёрных камней. Впереди стояли Раев со штурманом и смеялись. А смеялись они, потому что прямо под ногами у них росли какие-то маленькие жёлтые цветы, завидев которые, я тоже засмеялась. Потом мы увидели мох, потом – журчащий ручей. Лыжи мы сняли и шли теперь по камням, которые не скользили и не проваливались, зато с невероятно приятным для слуха шорохом и лёгким стуком поворачивались под ногами. Вдруг Раев замер, уставившись куда-то в сторону. Потом бросил нам: “Подождите”, и побежал. Мы со штурманом остановились, наблюдая за ним. Отбежав не очень далеко, он наклонился и что-то подобрал с земли, после чего бросился назад. Одновременно почти из-под ног у него взлетела какая-то птица.

– Гага, – сказал штурман, провожая её взглядом.

Раев приближался, неся что-то в шапке. Подбежав, он, страшно довольный, протянул шапку перед собой – там лежали птичьи яйца.

– Отлично! – засмеялся штурман. – Ольга Александровна, когда вы последний раз ели настоящую яичницу?

Смеясь, я только пожала плечами.

– Ну это же отличный повод! – воскликнул штурман. – Не пора ли, господа, перекусить?

– А дожидаться не будем? – спросила я.

– Когда они прибудут, – ответил штурман, указывая широким жестом на скалы, сплошь покрытые птицами, – мы наберём им две шапки яиц. А пока нам и самим нужны силы.

Боже мой, что это был за обед! В жизни своей я не едала такой вкуснятины. Мы испекли эти яйца в золе – для яичницы у нас не было приспособления, и съели по две штуки, беззаботно смеясь чему-то.

– Послушайте, – сказал штурман, – а вам не кажется, что мы умерли – может быть, утонули? – и оказались в раю?

– Лично я не имею ничего против, – ответил Раев.

– Я бы тоже не возражала, – отозвалась я, – в этом случае нам не пришлось бы ждать остальных и думать, как добираться до Архангельска.

И мы опять смеялись как дети и смотрели друг на друга как на самых родных людей, и почти уже верили, что угодили в рай. Но вдруг вера наша была разрушена самым бесцеремонным образом. Откуда-то – не со стороны ледника, что было бы объяснимо, – послышался крик. Мы трое вскочили на ноги и повернулись туда, откуда кричали. Там, на небольшой каменистой сопке стоял человек, размахивал шапкой и кричал, обращаясь к нам:

– Э-эй!

Поняв, что мы его заметили, бросился к нам.

– Стойте! – кричал он. – Стойте!

– Шадрин, – помрачнев разом, сказал штурман.

– Он, – в тон ему отозвался Раев.

Это действительно был один из беглецов. Раев поднял с земли винтовку.

Штурман заметил и, коснувшись его руки, тихо сказал:

– Подожди.

– Стойте! – кричал приближавшийся Шадрин. – Подождите!..

Запыхавшись, он остановился в нескольких шагах от нас. Первым делом он снял не раз вымокавшую и оттого потерявшую форму меховую шапку и, сжимая её двумя руками, прижал к груди. Вытянув шею, он переводил беспокойные глаза с одного лица на другое. Вид у него был жалкий. И вдруг резко, как подкошенный, он бухнулся на колени.

– Простите, ваше благородие… – залепетал он, глядя на штурмана и продолжая мять свою дурацкую шапку.

Мы трое молчали. При этом у Раева было такое лицо, что, казалось, ещё секунда, и он выстрелит в предателя.

– Барышня… Ваше благородие… – лепетал Шадрин, – бес… бес попутал…

– Дурак, – сказал вдруг штурман с сожалением в голосе, – ну что за дурак!

В ответ Шадрин разрыдался, уткнувшись в шапку.

– Покайтеся, приближися бо царство небесное, – тихо сказал Раев.


Штурман слегка усмехнулся:

– Я же говорил…

И обращаясь к Шадрину, добавил:

– Ну-с, любезный, благоволите встать и поведать нам горестное житие свое.

Шадрин встал, всё ещё всхлипывая и размазывая слёзы и грязь по лицу.

– Да что ж, – начал он, – что ж тут… Бес…

– Ты на беса-то не вали, – перебил его Раев. – Чай, не бес у нас сухари-то попёр.

– Лыжи, часы Земскова, сапоги Фау, бинокль с компасом… – словно ни к кому не обращаясь, перечислял штурман.

– Слыхал? – спросил Раев у Шадрина.

– Простите, – бормотал Шадрин, – простите, братцы… Да мы уж теперь для вас…

– Тамбовский волк тебе братец… – огрызнулся Раев.

А штурман добавил:

– Полно обещаниями нас кормить – сытые. Ты вот что: стой на месте и жди. Мы будем совещаться, что с вами делать… Где, кстати, Макаров?

– Тут он, тут, – засуетился Шадрин. – Болен он.

– Болен, говоришь?.. А ты слыхал, что вас обоих команда приговорила к расстрелу?.. Так что стой и не дёргайся. А дёрнешься, сам приговор в исполнение приведу.

– Да как же… – заголосил было Шадрин, но штурман перебил его:

– Стой и молчи!

Он сделал нам знак, и мы втроём отошли в сторону.

– Ну что? Простим дураков?

– Ну не расстреливать же их, в самом деле, Виталий Валерьянович! – воскликнула я.

– А я так мыслю, – вдруг глубокомысленно изрёк Раев, глядя в сторону моря, – среди льдов этих проклятущих, – он кивнул на море, – рассудка немудрено лишиться. И не пристало нам на ополоумевших зло держать.

– Ну что ж, – улыбнулся штурман, – на том и порешим. Их счастье, что не попали нам сразу…

Мы вернулись к Шадрину, который ждал нас, замерев, и теперь смотрел с таким ужасом, точно и впрямь боялся расстрела.

– Ну что, брат, – сказал ему штурман. – Верховный синедрион постановил отпустить тебя как ополоумевшего.

– Вот спасибо, ваше благородие, – выдохнул Шадрин, – вот спасибо… А я уж теперь… я уж заслужу… я уж теперь от вас ни на шаг…

– Ладно, ладно рассказывать-то, – махнул на него штурман. – Говори лучше, где твой подельник.

Оказалось, что “подельник” скрывается за ближайшей сопкой. Там было устроено у них что-то вроде землянки или небольшой ямы, от ветра которую защищали развешанные на воткнутых в землю лыжах вещи и мешок из-под украденных сухарей. А ещё оказалось, что “подельник” болен: у него был жар, он страшно исхудал, ноги его, обутые, кстати, в те самые сапоги Фау, болели и распухли. Штурман сразу помрачнел, как только увидел его. И я поняла, о чём он подумал. “Подельник”, то есть Макаров, еле ворочал языком, но тоже всё валил на беса и клялся заслужить. Но штурман не стал его слушать и велел лежать спокойно. Развели хороший костёр – благо, плавника оказалось довольно, расположились вокруг и стали жарить яичницу. Раев несколько раз ходил к леднику смотреть, не спустились ли остальные, но всякий раз возвращался ни с чем. Не дождавшись их к ночи, мы решили, что наутро отправимся на поиски. Благодушие наше вновь сменилось озабоченностью.

На другой день Раев и Шадрин отбыли к леднику, штурман ушёл на разведку вглубь острова, а я осталась с больным, который почти всё время спал у костра. Я была ему благодарна, потому что впервые за долгое время оказалась одна и получила возможность просто так гулять, не думая о льдинах и полыньях. Я наслаждалась шорохом камней под ногами и развлекалась тем, что бросала камни, стараясь бросить как можно дальше. Не думаю, что ещё когда-нибудь смогу получать удовольствие от такого глупого занятия.

Прошедшим вечером у костра мы долго говорили о будущем. Штурман объяснял, что нам необходимо до наступления холодов (звучит как издёвка) добраться до южного острова. Там, по его словам, есть какие-то постройки, вполне пригодные для зимовки, и наверняка найдутся запасы провизии, оставленные моряками. Штурман был уверен, что зимовать придётся, что на каяках нам не дойти до большой земли. Можно, правда, попытаться дойти по льду до Новой Земли, где есть люди и куда летом приходят корабли. В конце концов, можно даже попытаться пройти по льду до Хабарова.

– После нашего перехода уже ничего не страшно, – смеялся он.

– Ну да, – подхватил Раев, – поможем тамошнему батюшке колодец копать.

И теперь уже все мы, включая Макарова и Шадрина, смеялись. А я и не знала, что так приятно, оказывается, иметь общие воспоминания.

Идиллия закончилась, когда все снова собрались у костра, на сей раз включая пропавшую экспедицию. Они вернулись почти одновременно: сначала штурман с разведки, оказавшейся заодно и охотой, а вскоре Раев и Шадрин привели лыжников с каяком.

Штурман принёс целую связку подстреленных птиц и целую шапку свежих яиц. Когда из-за сопки появилась процессия во главе с Раевым, штурман поднялся им навстречу. Когда же процессия приблизилась, штурман голосом, не предвещавшим ничего хорошего, спросил:

– Где они были?

Оказалось, что потерявшиеся путники… отдыхали. Раев и Шадрин нашли их спящими под тентом где-то на небольшой площадке посреди спуска от ледника к каменистой части острова. Не заметив внизу на камнях никого их нас, они решили устроить привал на леднике и провалялись там почти сутки.

– Ну что ж… – сказал штурман. – Почему бы, в самом деле, и не вздремнуть?.. Ведь мы же никуда не торопимся, не правда ли?.. Только мне интересно: кто-нибудь из вас думал о будущем? Что вы, к примеру, собираетесь есть? Мы, знаете ли, вместе с вами намеревались поискать медведей или тюленей, вы для этого тащили каяк… И что же?..

Но на сей раз провинившиеся не собирались отмалчиваться.