Искупление грехов

Поднявшись повыше, я смотрел, как придвинулась к нам за ночь стена дыма и огня. Пуща горела. Лесной пожар распространялся стремительно, не оставляя нам другого выхода, кроме как уходить вглубь — куда идти очень не хотелось. Вернувшийся из разведки Кирри сломал оставшиеся надежды. Нежити вокруг стало явно больше, и вела она себя на удивление организованно — даже близко к лёжкам врага подойти не получалось.





Глава 28




У нас оставалось одно-единственное направление, по которому мы могли уйти. Это был тот самый торговый тракт — точнее, полоса более редкого и светлого леса, которому нежить предпочла тёмную чащу. Меня мучил один вопрос: нам этот путь оставили для отступления специально — или это счастливая случайность? Но спросить было не у кого.

Отряд я заставил двигаться быстро — переходя на бег, когда это было возможно. Нашей целью было сначала опередить лесной пожар, а потом уйти как можно дальше и от огня, и от нежити. Ради этой цели в жертву были принесены отдых в середине дня и самочувствие — моё и бойцов. По удушающей дневной жаре бежать было особенно тяжело. Совсем худо стало, когда дым пожара стал туманом стелиться между деревьями. Безымянные начали с непривычки задыхаться и кашлять, у всех слезились глаза — и остро мучила жажда.

Небольшую передышку я позволил только тогда, когда треск пламени стал отдаляться. Местом отдыха стал очередной каменистый холм. Когда-то на нём стояли какие-то постройки, да только время давно оставило от них один фундамент. Зато у холма обнаружился родник, из которого удалось наполнить фляги и напоить бойцов. Люди сидели мрачные, с тёмными разводами на лицах. Я бы и рад был дать им ещё время, но просто кожей чувствовал, как затягивается вокруг нас ловушка из огня и нежити.

За пожаром нас ожидало очередное пополнение. По пути нам встретилось больше трёх десятков нори, которые так же, как и мы, оказались по ту сторону кольца нежити, окружившего Пущу. Никого из них не пришлось уговаривать, никому ничего не нужно было объяснять. При виде полуторасотенного отряда они молча присоединялись к нашему забегу.

Разросшийся отряд продолжал своё движение по пустой Пуще. Лес был настолько пуст, что казалось, будто это не известнейшее в княжестве место обитания нежити, а простой лесок где-нибудь под Мобаном. Можно пойти собирать грибы — ну или поискать дичь. Но только сил ни у кого на добычу еды не осталось. Если, конечно, не считать разведчиков Кирри. Га-мари и Нытик, исследуя лес в стороне, умудрились подстрелить не слишком крупное травоядное животное. И даже дотащили его до отряда, где оно было при помощи копья подвешено между двумя бойцами. Это событие будто придало сил бойцам, мечтавшим обо сне и ужине.

А потом вернулись из разведки Кирри и Ин-ано — и стало ясно, что бег наш подходит к концу.

— Шрам! — Кирри сразу кинулся ко мне, и я остановил отряд. — Шрам, там дальше город!

— Руины? — уточнил я.

Вокруг начали скапливаться бойцы, стараясь послушать наш разговор.

— Нет, выглядит вполне себе целым. Только мне там очень не понравилось, — ответил Кирри. — Вроде необитаемый, но такое ощущение, что за тобой следят.

— Выхода всё равно у нас нет, — вздохнул я. — Двигаемся дальше!

Бежать пришлось недолго. Преодолев пологий подъём, мы оказались на краю высокого холма — и перед нами открылся потрясающий вид. Впереди, насколько хватало глаз, расстилалось бесконечное море деревьев. Позади нас в небо устремлялись столбы чёрного дыма, мелькали языки пламени. Внизу в паре переходов от нас стоял город.

— Это Аностен… — сказала Кри-ана, подходя ко мне. — Зря мы сюда сунулись. Лучше бы прорваться попытались.

— Многие пытались, — ответил я. — Только неизвестно, сколько прорвалось.

Я снова осмотрелся. Местность под нашими ногами уходила вниз, к городу. Бывший тракт отлично просматривался — на нём деревья были ниже, росли реже и выглядели не слишком здоровыми. Что там с трактом намудрили древние строители, что даже спустя тысячи лет лес не смог его победить?

Сам Ано-Стен-Стара меня, в отличие от дороги, не впечатлил. Да, город был немаленький. Его окружали высокие и широкие стены, сложенные из белого камня — но из всех укрытий для защитников на стене были только зубцы. Когда-то у города протекала река, но теперь от неё осталось одно лишь каменистое русло, не заросшее лесом просто потому, что в сезон дождей река всё ещё возвращалась. Но больше всего моё внимание привлёк даже не сам город, а очередная башня, стоявшая в переходе от нас.

По сравнению со всеми виденными ранее — она была более широкая, более приземистая и практически целая. Именно к башне я и повёл отряд. Стоило подойти ближе — и стало понятно, что это укрепление и вовсе разительно отличается от всех найденных нами в Пуще. Во-первых, сложено оно было из массивных каменных блоков, которые держались без всякого раствора. Если на башне и были мелкие элементы, то они давно осыпались, не устояв под напором веков. Но основная конструкция осталась целой. Сохранилась даже дверь, закрывающая вход внутрь.

— Могу поспорить на своё месячное жалование — это строили сари! — заявил Хохо, когда отряд расположился на земле вокруг башни.

— Если тебе так хочется двойное жалование, просто придумай небывалое достижение и подойди к Шраму, — ответил ему Ша-арми. — Он, может, тебя пожалеет и выдаст. А про спор — забудь.

— Ну вот зачем ты так?.. Вдруг бы кто-нибудь решился? — расстроился Хохо.

— Зачем тебе деньги в самом центре Пущи, убогий? — не выдержал Эр-нори. — Выберись живым сначала.

— Нет… Нет в вас веры в светлое будущее, — патетично отверг все обвинения десятник.

Пока Лютый готовится закидывать «кошку», десятники послали бойцов искать воду и готовить дрова. Солнце катилось к горизонту слишком быстро, чтобы терять время на отдых.

Лютый кидал верёвку не меньше двадцати раз, пытаясь закрепить её на каменной площадке перед дверью. Площадка была торцом огромного блока, вросшего в землю. Поверхность была слишком ровной, а камень — слишком плотным. Каким-то чудом Лютый всё же забрался наверх и через несколько секунд прокричал:

— А дверка-то заперта!

Я вздохнул и полез к нему. Площадка оказалась довольно широкой — на ней спокойно могли разместиться три-четыре человека. Но вот тяжёлая дверь неожиданно оказалась настоящей проблемой. Старая древесина давно уже напоминала камень, но не рассохлась и не развалилась. Попробовав пару раз выбить дверь, я оставил бесплодные попытки.

— Бойницы слишком узкие! Никто из нас не пролезет, — крикнул снизу Кирри, успевший обежать вокруг башни.

— Плохо! — ответил я ему. — Дверь мы не вышибем — что это за дерево такое? Но в башню надо как-то проникнуть.

— Шрам, спускайся! Дай другим посмотреть! — крикнул снизу Суч.

К двери началось настоящее паломничество. Каждый считал своим долгом попробовать с ней справиться. А я, откровенно говоря, растерялся: вся моя надежда была на эту башню — и не справиться с какой-то запертой дверью было просто ударом судьбы. Спас положение тощий безымянный по прозвищу Листик. Он долго упрашивал Лютого закинуть «кошку» в бойницу четвёртого яруса над дверью. Тот сначала отмахивался, но потом сдался и с пяти попыток закрепил веревку. Листик скинул доспехи, ловко забрался наверх и протиснулся в бойницу, разодрав рубашку и кожу на груди. Он скрылся внутри башни — через минуту за дверью что-то громыхнуло, и дверь открылась. Листик с круглыми глазами посмотрел на нас и молча указал на вход в башню.

Это был склеп. Не прошло и нескольких минут, как в моих руках были глиняные таблички, написанные на хенгонском. Пусть за тысячи лет язык и изменился, но понять его ещё было можно. Здесь, внутри монументального сооружения, нашли свой приют последние защитники Аностена. Отряд копейщиков вырвался из павшего города, охраняя дочь правителя. Они не смогли уйти далеко — теряя людей, добрались только до этой башни. Давно уже пали стены, задавлены были последние очаги сопротивления в городе, а в башне десяток копейщиков и пятёрка телохранителей наследницы правителя — «лины» Ка-мори — ещё двадцать дней держали оборону.

Командовал отрядом начальник охраны лины — Са-ин-ан. Даже то, что он увидел своими глазами, не смогло убедить его в том, что привычный мир рухнул. Са-ин-ан не сумел принять того, что не придёт помощь от Хенгонов, не появится подмога от Берингтонов. Не примчится родичи лины из степей на востоке. Он до последнего верил, что сможет продержаться. Каждый день он описывал скупыми строками на глиняной табличке, которую закидывал в печь для обжига и заботливо складывал в сундук. Даже когда на пятнадцатый день умерла лина, он продолжал писать.


В той же печи защитники сжигали тех, кто умер от голода. Последняя запись пробирала до дрожи:

«Сегодня умер Ан-ин-он. Умер ночью.

Сумел дотащить его до печи и сжечь.

Пишу табличку — поставлю её на обжиг.

Вечером достану и снова растоплю печь.

Я оболью себя чёрной смолой и прыгну в огонь.

Не хочу вставать».

Печь так и стояла на нижнем ярусе. Рядом лежала куча угля, покрытая толстым слоем пыли. В подвале обнаружился колодец. Ни ведра, ни верёвки, ни деревянного барабана уже не было. Внизу, в темноте, слышалось тихое журчание, хотя Са-ин-ан писал, что колодец питала целая подземная река, и воды было вдосталь. От реки остался лишь пересыхающий ручей, но нам хватило и его.

Нашлись и остатки доспехов защитников башни. Те, что пережили прошедшие века. Не осталось деревянной мебели, не сохранился даже сундук, в котором хранились таблички — только куча песка, в которой они лежали. Следы пребывания людей в башне можно было обнаружить только в глухих каменных мешках. Ветер, врывавшийся в помещения с бойницами, вымел пыль, окислил бронзу и вылизал помещения до голого камня.

И не тронул золото и серебро. Серебряная посуда, золотые украшения, многочисленные монеты — всё это мы обнаружили на самом верхнем ярусе башни, куда не сразу удалось проникнуть. Именно там, судя по всему, коротала последние дни перед смертью дочка правителя. Там же хранились все деньги и богатства, которые вывезли беглецы, и которыми собирались расплачиваться со спасителями. Но платить никому не пришлось. Мир рухнул, и ненужное золото осталось лежать в запертой башне.

— Чтоб меня, — тихо прошептала Пятнашка.

Мы стояли в комнате с золотом и серебром — только десятники отряда. Снизу Пузо и Одноглазый не давали любопытным подняться на пятый ярус — они-то комнату с сокровищами и вскрыли.

— Я бы сказал, что мы дерьме… Если бы не был так счастлив, — прошептал Хохо.

— И как мы будем это прятать? — поинтересовался я. — И вообще сколько тут?

— А я почём знаю? — сказал Хохо. — Но золота тут только по весу на пару миллионов ули наберётся.

Хохо подошёл к кучке монет и вытащил одну из них, пытаясь оттереть патину. Монета изображала чей-то горделивый профиль.

— Фе-ро-ок, — прочитал Хохо. — Пятнашка, ты случаем про такое не читала?

— Читала про дораскольные монеты фера, — ответила девушка, подходя ближе. — На картинке выглядели очень похоже.

— А почему тут иначе написано? — спросил Нож.

— Не знаю, — ответила Пятнашка[6]. — Мне это было не слишком интересно. Я и не стала читать.

[6]А я знаю! Если это кого-то, конечно, интересует. Слоговое письмо предполагало строгое чередование пары согласная-гласная (чему соответствует отдельный символ). В нашем мире, если в слове появлялась отдельная согласная (слово «кот»), то решалось это либо использованием дополнительного слога («коту»), либо созданием слабой согласной (на примере русского не покажешь). Но жители этого мира на первых шагах решили всё проще — создав обратный слог, где гласная в начале перевёрнутого слога удваивала гласную в конце предыдущего слога. Изначально монета называлась «ферок» и записывалась двумя прямыми слогами «фе»+«ро» и обратным «ок», а потом — оставили только два слога. Всё равно фероки никто больше не использует.

— Да уж… Тот самый случай, когда лучше бы почитала! — хохотнул Хохо.

— Я тебе что, книга «всё обо всём» на ножках? — поинтересовалась Пятнашка. — Скажи спасибо, что хоть это помню.

— Как мы это тащить-то будем? — подумал я вслух. — Всё-таки двести килограммов золота и серебра[7]…

[7]Нет, Шрам использовал другую меру веса. Но оно вам, уважаемые читатели, надо? Достаточно сказать, что они нашли примерно 20 000 монет весом под 120 килограммов — и кучу посуды и украшений ещё килограммов на 80. Весило это примерно 40 000 эо, что в переводе на килограммы и составляет около 200.

— Ты лучше спроси, как нам теперь живыми отсюда выйти, — хмуро бросила Пятнашка. — Кри-ана рассказывала, что нашла в городе десяток монет, золотое блюдо и цепь. И тому была рада.

Внутри недовольно заворочался Стефан Катуавр. Или довольно — по этому подонку не определишь.

— Да ножом по горлу боцману — и все дела, — пробормотал я так тихо, что почти никто и не услышал. «Почти никто» взглянула на меня с подозрением, но от замечаний воздержалась.

— Даже если мы всё раскидаем между своими бойцами, — заметил Эр-нори, — каждому придётся тащить почти пять килограммов.

— А все остальные будут нас подозревать… — кивнул Ша-арми. — Но прятать надо незаметно!

— Не несите чушь, — посоветовал им Нож. — Если мы сейчас будем гонять в верхнюю комнату только своих бойцов, все всё поймут. И тогда уж точно у кого-нибудь появятся недобрые мысли.

— Да, — кивнул я, принимая решение. — Хохо! Надо разделить всё равными долями. Половину нам в казну — и четверть между нашими бойцами, в равных долях. Ещё четверть — прибившимся, с выделением большей доли десятникам. Тогда они будут каждый за свою долю дрожать — и на чужие не позарятся.

— Да ты мерзкий и подлый тип, Шрам! — с уважением сказал Хохо.

— Эй! Вы там чего застряли? — раздался снизу крик Лысого. — Темнеет уже!

— Идём! — ответил я ему. — У нас тут новости… Собирайтесь все на втором ярусе.

На втором ярусе было одно большое помещение со сводчатым потолком, поддерживаемым четырьмя колоннами. Там я и донёс до бойцов радостную весть о находке и выделении каждому его доли. В зале поднялся возбуждённый гомон, и больше всего я боялся, что сейчас кто-нибудь спросит об общей сумме находки. Однако, узнав про сумму почти в три с половиной тысячи ули на нос, никто и не догадался спросить, сколько в итоге мы нашли. Может, потом и будут задаваться этим вопросом, но пока опасный момент был пройден.

— А почему ааори почти столько же, сколько и нори? — крикнул кто-то из тех, кого мы подобрали в этот день.