Искупление грехов

Я ожидал ответа от Ножа, но откликнулся Холод:

— Может, им друг на друга плевать?

— Ты так думаешь? — удивился я, уловив неуверенность в словах Холода.

— Просто предположил, — ответил тот.

— Может быть… Пусть так, — согласился я. — Всё равно других версий нет.

— Даже если и есть, — проговорил Нож, — я их пока оставлю при себе. Три дня — слишком малый срок, чтобы понять, как и чем живут эти твари.

— Не любишь их, — заметил Холод.

— Не за что пока, — согласился Нож. — Они отвратительны во всём, кроме набедренных повязок.

Серые обитатели посёлка разительно отличались от тех, от которых мы отбивались в прошлом году. Да, эти серые были именно серыми людьми: долговязыми, чуть выше обычных людей, с бледно-серой кожей и тёмными глазами. Всё тело было лишено растительности, а под кожей виднелись тёмные полоски вен, различимые даже с нашего обрыва. Из всей одежды мужчины носили только грязные серые набедренные повязки — а иногда такие же грязные накидки на плечи. Женщины носили полоски ткани, напоминавшие наши плащи для Диких Земель. Надевалась одежда через голову, а по бокам стягивалась тесёмками. К ногам и женщины, и мужчины привязывали тонкие дощечки на ремешках. Память подсказала название такой обуви — сандалии. Ни следа доспехов, кожаных одежд и прочего. Какие-то оборванцы, по сравнению с прошлогодним войском.

На четвёртый день я обнаружил, что каждый день они спят в разных шалашах. Какой ближе оказался — в тот и забирались. И никогда — ни в одну ночь — ни один серый не допускал в своё жилище другого взрослого. Дети вообще спали на улице, где придётся. Огонь серые жгли только на площади посреди поселения. Были ли в их жилищах места для обогрева — я не знал. Серые не мылись, пищу ели после минимальной готовки, зато много пили и активно гадили по сторонам от посёлка. Специального отхожего места у них не было. Вонь от их образа жизни доносилась порой даже до нашего обрыва, заставляя кривиться и удерживать содержимое желудка. А ведь они-то жили в этой грязи.

Они были и людьми — и не совсем людьми в то же самое время. Настолько близкие и настолько чуждые, что понять их решительно не получалось. От нечего делать я стал наблюдать за ними другим взглядом, и вот тут меня поджидало неожиданное открытие. Между жителями деревни постоянно летали искры. Сначала я решил, что они так общаются, но дальнейшее наблюдение показало, что стоит двум серым оказаться поблизости друг от друга — как их тела начинали обмениваться мудростью. И сами они становились активнее и живее. Но как только чувствовали произошедший обмен — немедленно расходились в разные стороны. Исключением были только случаи совместной работы, на которую серые люди шли с большой неохотой.

Все свои наблюдения мы каждый вечер записывали на листах выделанной кожи, собираясь у костерка. Да, мы быстро наплевали на предупреждения Лыбы и организовали удобный лагерь. Два просторных шалаша, в каждом из которых помещалось по четыре человека, стояли друг напротив друга. Пришлось, конечно, отойти подальше от деревни серых, чтобы набрать необходимых материалов — но оно того стоило. Между шалашами мы вырыли яму под бездымный костёр с поддувом и каменными стенками. Глинистая почва на уступе отлично держала форму, поэтому подновлять ничего было не нужно. Отдельно приходилось искать дрова, потому что на уступе росли в основном какие-то хвойные, а найти лиственное деревце было тяжело. Но и с этим мы справились.

А началось всё с того, что на уступе не обнаружилось нормальных источников питьевой воды. Неподалёку было только заросшее ряской озерцо, питаемое ручьями с гор. Летом озерцо начинало подсыхать, вода застаивалась, а поверхность зарастала тиной. Пить это было нельзя даже с винным уксусом. Мы в первый же день попробовали очистить воду, проливая через ткань — но все наши ухищрения не сработали. Жижа по-прежнему была мутной и пахла тухлятиной. Пришлось искать способ кипятить воду, вот тут-то Нож и вспомнил подсмотренный у опытных бойцов способ прятать костёр в походе. К счастью, Долдон не послушал «полезные» советы на Стене, поэтому в его рюкзаке был обнаружен котелок. После кипячения вода всё равно имела мерзкий привкус и запах, но пока ещё никто не отравился.

Лагерь наш находился за небольшим возвышением, и костёр даже случайно не смогли бы увидеть со стороны. Но мы всё равно подстраховались, маскируя нашу стоянку ветвями сверху и по сторонам. Теперь можно было смело жечь костёр, что ночью, что днём. Хотя днём мы всё-таки не решались — каким бы бездымным он ни был, но запах серые могли и учуять. Поэтому запасы кипячёной воды мы делали после заката и рано утром, в сумерках. В одном из шалашей вечером ставили масляный фонарик и записывали всё, что успели заметить. Стопка наблюдений росла день ото дня, но моё стало первым, которое чего-то да стоило.

Ещё одно интересное открытие сделал на следующий день Злобный. Подсчитав всех обитателей деревни, он пришёл к выводу, что должно быть ещё пятеро взрослых. Потому что мужчин оказалось одиннадцать, женщин восемнадцать, а жилищ — тридцать четыре. А значит, пятеро куда-то ушли. Их возвращения мы и решили дождаться.

На десятый день в жизни серых людей случилось непредвиденное для нас событие. Одна из женщин с пузом прямо с утра, помаявшись по селению и не взявшись ни за одно из ежедневных дел, присела на краю деревни на корточки, будто собиралась сделать дела по-большому, что мы уже неоднократно наблюдали ранее. Но вместо этого внезапно родила. Осмотрев ребёнка, который крикнул всего один раз — ударившись о землю, женщина утянула его в один из шалашей, вывесив на нём окрашенный красным кусок кожи. Больше она из шалаша не выходила, а еду ей оставляли рядом.

Ещё четыре дня наблюдений — и стало понятно, что скоро придётся возвращаться назад. Сколько бы мы ни экономили еду, но запасы подходили к концу. Ещё десять дней можно было просидеть в своём укрытии, но тогда припасов на обратную дорогу не осталось бы совсем. Что можно есть из растений Диких Земель, мы не разобрались — поэтому было решено через четыре дня уходить назад на Стену.





Глава 37




Касан тяжело опустился в новое компьютерное кресло и надел виртуальный шлем. Мир на месте не стоял и менялся, а он — старел. Ходил на опостылевшую работу, делал ненужные дела и верил, что когда-нибудь всё это закончится. Оно и закончилось ровно в шестьдесят лет. Правительство, конечно, дважды меняло срок выхода на пенсию, но Касан всё-таки догнал своё счастье. Первый день свободы — и первый день настоящей жизни, когда ты принадлежишь лишь самому себе, а тебе за это ещё и приплачивают. Купленные заранее виртуальный шлем и новое кресло — с массажем и поддержкой спины — стали отличным предпенсионным подарком.

«С любовью от Касана — Касану!» — улыбнувшись, подумал он.

Старые игры завершены. Аккаунты закрыты, вещи распроданы, деньги выведены и уже потрачены. Новая игра и новый мир, про которые он только читал в последние месяцы, ждали Касана. Им он готовился посвятить лет пять своей жизни. Ему ещё будет чем заняться, если всё пройдёт удачно. Недаром же люди в современном мире дотягивают до сотни. В ожидании свободы и счастья Касан даже вес слегка сбросил, записавшись на лечебный курс физической культуры.

Виртуальный шлем лежал в руках, а Касан никак не мог решиться его надеть, как будто внутри что-то говорило ему:

«Подожди, Касан, оглянись на прожитую жизнь!».

И, к своему величайшему удивлению, он прислушался. Перед глазами проскочили картины из детства, издевательства в учебках, попытки построить «нормальную» жизнь, поступление в лекториум и учёба, не принесшая ни радости, ни знаний. Лица родителей он вспомнить не смог. Перед глазами вставали те родители, которые были в детстве, а потом светлые образы отца и матери изгоняли его из отчего дома. Затем Касану вспомнились все три места работы. Перед глазами проплывали документы… стопки документов… целые армии документов. Иногда мелькал монитор терминала. Редко. А ещё был последний начальник — его Касан помнил. Более того, его имя он не забудет никогда — Нойги Салион Креанто.

Сколько Нойги попортил крови Касану в детстве, столько же Касан выпил из него за последний год. Уничтожать Нойги как начальника оказалось на удивление упоительно. Смешнее всего было то, что бывший мучитель Касана так и не вспомнил. Не удосужился заглянуть в личное дело. При этом Нойги с первого дня в компании расхваливал себя на все лады: к подчинённым он будет внимателен и заботлив, к провинившимся строг. И при этом не проверил личные дела? И какой же это «хороший руководитель»?

Касан был неумолим. Десять лет работы в компании дали ему такой авторитет и знание процессов, что у Нойги не осталось ни шанса. Отрытый бунт Касан поднимать не стал — здраво расценив, что заменить и уволить его самого руководству гораздо проще, чем нового босса. Шансов победить впрямую не было — и тогда он составил хитроумный план. Саботаж! Сначала тихий, почти незаметный — неизменно приводивший к разбирательствам на высшем уровне. Затем более открытый, наглый и прямолинейный — грозивший серьёзными последствиями.

Касан рисковал своей пенсией. Впервые за многие годы он пошёл ва-банк. Вновь увидев Нойги, Касан осознал, что не может оставить своего давнего обидчика безнаказанным. Он давно позабыл имена всех мучителей и до, и после Нойги. Но вот его запомнил. И ещё Касану нравился риск: было приятно идти по самой грани — иногда оказываясь так близко к провалу, что вывернуться удавалось в последний момент.

Самое смешное было в том, что даже на неприкрытый саботаж со стороны Касана коллеги закрывали глаза. Гораздо проще было всё валить на новое руководство — неопытное и чересчур активное. Другое дело — если дать начальству освоиться, завести друзей, заработать репутацию. Но Касан не собирался давать старому обидчику ни шанса. И он победил: месяц назад Нойги с позором был снят с должности — с соответствующей записью в личном деле. Касан помнил взгляд, которым бывший мучитель — и теперь уже бывший начальник — обводил отдел, пытаясь понять, чем он заслужил такое отношение и такую судьбу. Но на Касана он так и не посмотрел.

В памяти неожиданно всплыло лицо отца. Не того, которого Касан помнил из детства, а того, который выставлял его из дома. Старого военного, прослужившего всю жизнь своей стране. Морщины у глаз, седые волосы и разочарование во взгляде и в голосе, а ещё неисчерпаемая усталость:

«Ты даже постоять за себя не можешь. Касан, ты вообще ничего не хочешь от жизни. А мне так нужна была опора на старости лет… И мне, и маме. И как я могу на тебя опереться? Как ты стал моей самой большой ошибкой? Уходи, Касан! Попробуй жить своим умом. Может быть, тогда… А если нет, то лучше на тебя и не надеяться».

«Вот и не надо надеяться, папа! Не надо!» — мысленно ответил ему Касан, а ведь тогда, много лет назад, он промолчал. Зато теперь всё-таки сделал то, чего хотел от него отец — отомстил. И сейчас его бывший мучитель сидел без работы, теряя баллы на пенсию, а он, Касан, наслаждался заслуженным отдыхом. Враги повержены, и наступила справедливость!

Касан решительно надел на голову виртуальный шлем. Кольнули контакты, обрабатывая мозг — и через секунду тело исчезло. Касан висел в пустоте, а на него надвигалась огромных размеров заставка новой игры. Треугольник загрузки быстро заполнялся, мигая зелёным. Откуда-то издалека донёсся мелодичный голос:

«Приветствуем вас! Вы начинаете своё необыкновенное путешествие в волшебных мирах. Выберите расу персонажа».

Заставка растаяла, и появилось меню выбора расы. Первая раса — всегда человек. Но Касан человеком быть не хотел. Он мысленно потянулся к окошку меню, чтобы переключиться — но не смог. Значок загрузки продолжал мигать зелёным, так и не заполнившись до конца. Оставалось подождать ещё пару секунд. Треугольник окрасился красным.


«Да что такое?!» — возмутился Касан, внезапно ощутив какой-то дискомфорт. Треугольник продолжал мигать, а потом… шлем неожиданно отключился. Перед глазами вновь появилось тёмное забрало — вот только поднять руку, чтобы снять его, Касан не смог. Дискомфорт, который он ощущал в виртуальной реальности, стал вполне определённым — тугим клубком затаившись в груди. Боль! Касану было невероятно больно! Боль отдавалась в челюсть и левую руку, кислорода решительно не хватало. Хватая ртом воздух, Касан задёргался, пытаясь подняться, но комфортное игровое кресло не хотело его отпускать. Тело покрыл холодный липкий пот. Стало страшно. Очень страшно. Касан не хотел умирать.

Брелок связи… Горячая кнопка вызова… Это решит вопрос. При вызове скорой брелок разблокирует дверь и впустит медиков. Но какой же противный был писк у звонка… Десять минут назад Касан отложил брелок подальше, чтобы тот внезапно не помешал игре. И теперь его рука тянулась к брелоку… Ещё чуть-чуть… Немного… Нет!..

Боль стала сильнее — она нарастала и нарастала, а Касан задыхался, дёргался и пытался дотянуться до проклятого брелока. Сорок лет он ненавидел эти устройства… Сорок лет старался игнорировать их… И в тот единственный раз, когда они понадобились, в тот единственный раз, когда могли спасти его — проклятый брелок не хотел ему помочь.

Рука опустилась, в глазах помутнело — а потом навалилась тьма.

«А мне так нужна была опора на старости лет — мне… Шрам!.. Шрам!».



Я проснулся, ощущая всё тот же мокрый холодный пот, что и во сне. Рядом с моей лежанкой на корточках сидел Долдон:

— Шрам! Там это… вернулись новые серые! Эр-нори сказал срочно будить.

— Хорошо, Долдон. Спасибо! — ответил я, пытаясь прийти в себя. Сон всё ещё стоял перед глазами, заставляя ощущать страх смерти. Не своей смерти — смерти того Касана.

— Сказал срочно! — упрямо повторил Долдон.

— Понял. Беги и скажи, что я буду через минуту, — проговорил я, начиная подниматься. Проклятый Касан с его совершенно бесполезной жизнью никак не хотел покидать мою голову. Оставалось надеяться лишь на то, что он не поселится во мне, как Катуавр. Но стоило мне подумать об этом, как я вдруг понял, что Касан был во мне уже давно. Ещё со школы нерождённых он отлично справлялся с попытками повторить свою жизнь.

Стояло раннее утро. Я отхлебнул воды из фляжки, сгоняя сонную муть, и поплёлся к наблюдательному пункту. К моему удивлению, там были не только Эр-нори и Долдон, но и Нож с Сучем. Мне ещё издали начали сигнализировать, чтобы я пригнулся. К самому краю обрыва я уже подползал, полный сомнений и страхов.

— Сегодня утром пришли, — выдохнул Эр-нори мне на ухо. — Полюбуйся только!

Деревня ожила. Будто и не было этой сонной скуки всех предыдущих дней. Серые люди столпились в центре, окружив вновь прибывших. В них-то я и опознал тех самых прошлогодних врагов. Прибывшие были одеты в кожаные одежды — многие носили элементы людских доспехов, причём трое имели совсем новые части. Они возбуждённо что-то объясняли своим соплеменникам, активно жестикулируя, а те послушно внимали.

— Посмотри под ноги их главному, — угрюмо посоветовал Суч.

Главного определить было совсем не сложно — именно он красовался в самом свежем нагруднике и наручах. У него под ногами лежало какое-то серое тряпьё, и только изрядное упорство позволило мне в этом самом тряпье опознать нашего провожатого. Из всей одежды на нём остался только изодранный до безобразия серый плащ для выхода в Дикие Земли. Но если у тебя отрезали руки и вырезали куски кожи — плащ волнует меньше всего. Лыба пошевелился, и картина стала яснее — он был пойман и частично использован в качестве еды. Руки, похоже, перетянули, чтобы он сразу не истёк кровью. Ноги, видимо, не тронули лишь потому, что никто не хотел его тащить.

Сзади зашуршало — к нам ползли Холод, Злобный и Жесть. Их быстро ввели в курс дела, и весь отряд застыл на краю обрыва, рассматривая открывшуюся картину.

— Он, конечно, дурак, но оставлять его здесь… — проговорил Злобный.

— Не оставим, — согласился я. — Но сейчас мы даже незаметно подойти не сможем. Хочешь отбиваться от этой толпы?

— Нет, я не готов, — признался Злобный.

— Так ты хочешь Лыбу втихую выкрасть? Уверен, что они его сегодня не скушают? — поинтересовался Нож.

— Нет, не уверен, — признал я. — Вытаскивать будем сегодня вечером. Делаем так: собираем вещи, запасаемся водой и потом выступаем. Жесть?

— Да? — спросил боец.

— Останешься следить с обрыва, пока мы до деревни не доберёмся. После этого присоединишься к нам.

— Понял, — кивнул Жесть. Он вообще был парнем сообразительным, да ещё и память имел отличную.

— Всё, принимайтесь за сборы. Я пока послежу, что тут и как. Кто со мной? — сказал я, прогоняя лишних.

— Я посижу, — кивнул Нож.

Мы устроились наблюдать. К этому времени вернувшиеся бойцы серых уже отволокли Лыбу к вкопанному в землю столбу и привязали за ноги и обрубки рук. Селяне разошлись по деревне и принялись за дела, а воины забрались в шатры. Только главный всё ходил по деревне, что-то высматривая. Ну и высмотрел — одну из женщин. Подойдя к ней, он что-то вякнул, поставил на колени, задрал одежды и с удовольствием пользовался ещё полчаса. Под другим взглядом процесс был таким же отвратительным, как и при обычном зрении. Главный буквально скидывал на женщину водопад мудрости — которой у него было столько, что он вообще должен был светиться как фонарь.

Завершил своё дело серый грозным рыком, оттолкнул постанывающую женщину и забрался в ближайший шатёр — где, видимо, и уснул. Больше всего меня удивило, что на процесс серые не просто не обращали внимания, а вообще старательно отводили глаза. Серая женщина, ставшая объектом внимания главного, какое-то время лежала, подрагивая — а потом поднялась, поправила одежду и отправилась работать. Правда, от неё почему-то шарахались её же соплеменники. Присмотревшись, я понял причину — теперь женщина была окружена целым коконом из искр мудрости. Стоило к ней кому-то приблизиться, как мудрость начинала перетекать от неё к сородичам. Вот и сторонились. Только непонятно было, почему они так боялись этого?

К обеду вернувшиеся в деревню бойцы серых вновь выползли на улицу. Один из них даже попытался обхаживать приглянувшуюся селянку, но когда из шатра появился главный, все поползновения прекратились. Главный выбрал себе очередную женщину, причём остальные опять отводили взгляд, а бойцы смотрели с завистью. Пока главный был занят, решительный серый затащил в кусты другую жертву, но как ни вякал ей, так она добровольно и не согласилась. А стоило ему попробовать взять силой, как женщина начала истошно верещать. Главный немедленно отвлёкся от своего занятия, прибежал и начал колотить особо активного бойца.

— А я чего-то не понял… Все бабы в селении — его, что ли? — удивился Нож.

— Похоже, что так, — кивнул я. — И, обрати внимание, остальные селяне к женщинам вообще равнодушны.

— Да, заметил это, — согласился Нож. — И что это значит?

— А это пускай мудрецы разбираются, — ответил я.

Главный закончил с наказанием подчинённого и вернулся к прерванному занятию. Сам он уже снова начинал порыкивать, а женщина — постанывать. Дело шло к развязке.

— Зови Жесть, пускай подходит, — приказал я. — Видеть этого больше не могу.

Быстро перекусив, отряд выступил из лагеря к спуску со скального уступа. Конечно, пришлось делать большой крюк, но зато все эти дни мы выполняли свою задачу в относительном комфорте и безопасности. Мне не терпелось узнать, каким образом к серым попал Лыба — и вообще почему он не на Стене — но для начала его нужно было спасти.

Деревню серых мы обходили с юга. Ещё с уступа мы определили, что там были неплохие заросли кустов, заходившие на склон. От кустов до деревни можно было добежать за пару десятков секунд. То ли серые поленились вырубить их в той стороне, то ли кусты успели сами вымахать, но это давало отличную возможность напасть внезапно. Пробираться приходилось, постоянно поглядывая на уступ — где Жесть должен был выставить древко от копья над кустами, если в нашу сторону кто-то пойдёт. Обошлось.