Я твой монстр

Естественно, подарки интересовали его куда больше истории рода, и это к лучшему.

Дальнейший спектакль был уже не для него, я играла для другой, уже очень основательно подогретой наркотой публики.

И я, воодушевленная, сияющая, наполненная жизнью, понимала ли, какой эффект оказываю на тех, кто уже поплыл от действия идеально подобранных, четко выверенных препаратов? Осознавала. И еще как. И потому играла на грани, а мой голос звонким ярким эхом летел по залу – чистый, яркий, притягательный.

– Клан Адзауро насчитывает уже более семисот лет! – начала я торжественно-радостно. – Это воистину великий, одаренный небом клан, в котором власть всегда переходила по старшинству от отца к старшему сыну, от достойного к достойнейшему, от одаренного к одареннейшему – ведь каждый новый глава рода превосходил предыдущего!

И клану действительно было чем гордиться – над камином, на блеклом гобелене светом прожектора от моего сейра отражались гравюры, картины, фотоизображения, реальные изображения… Время текло яркими всплесками самых выдающихся членов рода Адзауро, и накаченные наркотой присутствующие сидели как завороженные, не в силах оторвать взгляд от быстро сменяющихся картинок.

– Великие воители, сильные правители, гениальные ученые – все это клан Адзауро! – Мой голос стал тише, вкрадчивее, ведь мне уже не надо было привлекать внимание публики – оно было полностью поглощено просмотром семейного фильма. Наверное, я бы обозначила этот жанр как смесь триллера с детективом, переходящим в ужастик.

Ужастик не для меня…

Совсем не для меня… весь ужас предстояло испытать им! Весь до капли…

– Традиции… на Ятори правят традиции, и по традиции в этом семейном фотоальбоме навеки остались снимки умерших, и как же грустно смотреть на тех, кто ушел за грань…

О да, смотреть было грустно, опять же, не мне, а им, потому как на экране демонстрировались ушедшие за последние семь десятилетий, и… увеличение количества «мертвых» фотографий холодком тревоги и ужаса коснулось сердец тех, кто в одурманенном состоянии не мог даже отвернуться от экрана. Беременные смогли, что радует, остальные – нет.

– А потом, – продолжила я наивно-растерянным почти детским голосом, – я не знаю, что произошло… Но каким-то образом, я, правда, не поняла как, но вдруг главой рода стал Иничи Адзауро…

Нет, на экране не появилась его фотография, хотя все логично ждали именно ее, но экран отразил мертвые изображения тех, кто в тот год ушел из жизни. А их оказалось более чем достаточно – Иничи Адзауро являлся пятым сыном седьмого сына Ануичи Адзауро… И вот именно Ануичи Адзауро сейчас был в центре экрана, а по краям – мертвые фотографии девятнадцати мужчин и юношей… тех, кто так «внезапно» ушел из жизни в год начала правления нашего властолюбца.

– Ой, прошу простить, слайды сбились! – Я нервно улыбнулась, впрочем, на меня практически никто не смотрел, а тот, кто смотрел, неведомо как частично переборов хлорик… на того уже никогда не взгляну я.

Больно.

– Простите, – еще один нервный смешок, – случайно кадр попал, просто пугающее число мертвых фотографий было в том году, не знаю, как перепутала! Простите. Господин Адзауро, отдельно прошу простить меня за невольный намек, как будто это вы всех убили, чтобы возглавить род… Ой! Простите! Глупое предположение, да? Как вообще о таком можно было подумать?! Я такая наивная!

И я снова рассмеялась, нервно, дергано, слегка фальшиво.

Мне требовались эмоции, а фальшь являлась именно той ноткой, что интуитивно заставила напрячься расслабленных препаратами присутствующих, заострить внимание конкретно на этом, уловить, осознать… и да, сделать нужное мне предположение, практически – вывод.

– Простите еще раз… – прошептала растерянно, словно сама только что поняла, что выдала.

О да, тысячу извинений за то, что ломаю вашу жизнь, угу. Ничего личного – только бизнес. Хотя кого я обманываю – я мстила. Я знала, что Чи никогда не простит мне этой мести, и все же я мстила за него, за его искалеченное детство, за его боль и за попытку его убийства. И мне было даже приятно ощущать себя своеобразной инфекцией, радостно принесшей в род Адзауро такую явно неведомую им штуку как справедливое возмездие.

Император, как и все находящийся под четко выверенной дозой препаратов и, соответственно, в полутрезвом состоянии, тронул меня… пусть будет за бедро, и с высокомерным небрежением старшего по возрасту и положению практически приказал:

– Продолжай, маари.

А мы, походу, уже приняли решение. Дохлый дерсенг, интересно, процедура нового брака как быстро происходит после смерти ныне живущей императрицы?! Что-то мне подсказывало, что тут все зависит от желаний императора… исключительно от желаний императора. Наверное, мертвенная бледность императрицы мне на это явственно намекала…

– В общем, главой рода стал Иничи Адзауро! – вновь с воодушевлением продолжила я. – Не по старшинству, но, видимо, благодаря необыкновенному уму и…

– …и многочисленным совершенно «случайным» смертям, – завершил за меня император, очень мрачно глядя на экран, где сейчас демонстрировалось как раз изображение Иничи Адзауро, вставшего во главе рода.

Повисла тяжелая, напряженная пауза.

И для нее был повод. На самом деле на реальном фото лицо Адзауро-старшего практически ничего не выражало, оно было маской показного равнодушия, как и у всех аристократов Ятори, но несколько дополнительных штрихов и фильтров, и сейчас все имели возможность наблюдать победно-акулью ухмылку на устах Адзауро.

И в сознании задурманенных наркотой окончательно утвердился факт – Адзауро-старший убил всех. Убрал с пути. Избавился. Уничтожил… Не важно. Главное заключалось в том, что его акулья ухмылка придавала всей ситуации, с одной стороны, абсурдность, а с другой – четкое осознание опасности: тот, кто в молодости сумел расправиться с таким количеством старших и мудрых, пробудил инстинкт самосохранения в присутствующих… Весь род Адзауро и приглашенные гости в данный момент ощутили себя свидетелями убийств, а свидетели, как известно, долго не живут.

И я с радостью подтвердила данный всем известный факт, продолжив презентацию:

– К сожалению, период правления господина Иничи Адзауро не был безоблачным… смерть стучала в ворота дома все чаще, а поступившие в Камуку возвращались бездыханными…

И еще порция мертвых фото. И момент, на который я обратила пристальное внимание присутствующих:

– Что очень странно, ведь когда кто-нибудь погибает в Камуке, родственникам отдают сожженное тело уже восемнадцать лет как. Потому что когда-то Ятори захлебнулась в крови из-за клановой мести, и руководство лучшего учебного заведения теперь хранит в тайне как имя убийцы, так и причину смерти ученика. Или это было не восемнадцать лет назад? Наверное, я ошиблась, простите.

Но я не ошибалась.

И слайды, следовавшие за слайдами, лишь подтверждали мою правоту – вот на одном фото тело передают родственникам, а вот мертвое фото одного из членов клана Адзауро, и на нем нет никаких повреждений… ну, кроме перерезанного горла, которое я продемонстрировала отдельным, сильно увеличенным слайдом.

– Так много смертей… – прошептала я, причем совершенно искренне и сокрушенно.

«Так много убийств!» – услышали все между строк.

И если бы не та сборная солянка из наркотических препаратов, которую я успешно влила в присутствующих, мне бы уже заткнули рот или перерезали горло, как большинству тех, кого продолжал демонстрировать экран, но я же умная девочка, и все, что мог сейчас Адзауро-старший, – смотреть на меня с ненавистью и полным осознанием происходящего.

– Смерть, – продолжила я, на полную катушку врубив весь свой актерский талант, – никого не щадила… Правда, почему-то только из мальчиков, это странно… наверное… Но продолжим. Прекрасный день рождения моего замечательного жениха – Акихиро Чи Адзауро!


И слайд отразил забавного малыша Чи. Он был тут такой суровый, серьезный, с удивленными, распахнутыми навстречу всему миру глазенками.

– Старший сын старшего сына Иничи Адзауро, – объявила я то, что все и так знали. – Учитывая, что отец Чи к тому времени уже погиб, Чи в тот момент был уже фактически прямым наследником рода. На Ятори уникальные традиции, удивительные, но такие разумные и логичные – по достижении пятидесяти лет глава рода должен передать бразды правления своему наследнику. Это очень мудрая традиция… К сожалению, в год своего пятидесятилетия Иничи Адзауро потерял старшего сына… Но, заботясь о внуке, он позволил своей невестке вновь выйти замуж и подарить Чи отчима, правда… остальные их дети не имели права возглавить род, но это я опять сказала глупость, простите.

Я знала, что не простят. Уже никто не простит. Никто, и никогда, и даже никого. Украдкой я глянула на мать Чи – по лицу бледной, одурманенной и потому лишенной возможности быстро двигаться женщины текли слезы… Мне кажется, она его любила. Своего мужа. И потому так сильно любила и сына – Акихиро был почти копией отца… И если я права, то ничуть не удивительно, что эта женщина отчаянно воспротивилась унизительному браку сына с иномирянкой.

Мне вспомнились слова Чи: «Дед всегда был деспотичным тираном, но так явно поиздевался над семьей впервые».

Да уж – развлекся по полной программе.

Что ж, вот наступил час расплаты, тварь!

– Ой, вы знаете, но эти традиции наследования на Ятори, они действительно такие мудрые! – воскликнула я. – Ведь не зря говорят: «Состарившись, люди снова становятся детьми»! Ведь это было так по-детски на императорском совете заявить: «Мой Чи сильнее всех шиноби клана Синар, побил вас один раз, побьет и другой». Так смешно! – и я рассмеялась.

Смех не поддержал никто – все смотрели на следующий слайд, который я намеренно оставила подольше. Слайд, на котором Иничи Акихиро даже почти улыбался, а место, где еще в прошлом году стоял Чи… оно было пустым.

Так отчетливо и наглядно. Так показательно. Так точно, как выстрел прямо в цель.

И контрастом, противопоставлением, диссонансом мое недоуменное:

– Разве это не смешно? Ну что же вы, это ведь и правда забавно! Ну разве хоть кто-нибудь, хоть на мгновение мог бы подумать, что один сбежавший из дома ребенок может убить сотни великолепно обученных шиноби клана Синар?!

Тишина стала еще более угнетающей.

– Ну что же вы? – Я изображала абсолютно искреннее непонимание ситуации. – Я же говорю, все пословицы на Ятори очень мудрые, к примеру: «Лучше быть врагом хорошего человека, чем другом плохого»… Ой, не то, простите, я еще не слишком хорошо владею яторийским. Но повторю сказанное: «Состарившись, люди снова становятся детьми». Разве можно было воспринимать слова Иничи Адзауро всерьез?! Ну что же вы, ну действительно представьте себе одного маленького, худенького, изголодавшегося Чи и несколько сотен шиноби Синар! Это же смешно, правда. Мой прекрасный император, вы, озаренный мудростью, вы точно не могли поверить тому, кто практически снова стал ребенком. Это же нелепо и действительно очень смешно.

Не смеялся никто.

Абсолютно никто.

Тем более император. У него не было и повода для улыбки, потому что я хорошо помнила слова Чи: «Синар – клан шиноби, который мой дед подставил, абсолютно ложно обвинив в нелояльности к императорской семье. Половину из них вырезали в первую же ночь. Вторая – скрылась в лесах».

И вот теперь всем стало более чем очевидно, насколько грязно играл Адзауро-старший. Насколько существенна была его ложь. А также то, какую угрозу представляет этот старик для рода, для империи, для тех кланов, которые еще не попали под удар, но обязательно попадут: «Лис, повадившийся в курятник, на одной курице не остановится».

И в тишине наполненного ужасом помещения раздался ледяной настолько, что казалось, стены покрываются инеем, голос императора:

– Иничи Адзауро, вы – позор рода. Вы позор всех кланов. Вы позор империи. Вам нет прощения и нет смысла унижать себя лживыми попытками оправданий! Вы недостойный сын Ятори!

Это были страшные слова приговора.

Приговора, немедленного к исполнению.

Я, все еще играющая ничего не понимающую дурочку, испуганно огляделась, но на меня никто не смотрел – все взгляды были прикованы к Адзауро-старшему. Он сидел, едва способный сказать хоть что-то, его руки дрожали, а из сумрака выступила исаку Толла, и в свете свечей и прожектора сверкнула сталь родовой катаны.

– Вы прожили недостойную жизнь, но я милостиво позволю вам достойно ее оборвать, – произнес император. – Ради мира. Ради вашего рода. Во имя тех, кто не должен более гибнуть в войнах крови. Умрите достойно, Иничи Адзауро.

Старик встал с трудом.

Сделал несколько шагов, пошатываясь и словно не веря в происходящее… Впрочем, он отдавал себе отчет в своих действиях лишь частично, и если бы не скополамин, несомненно, попытался бы оправдаться, но… я не играю по правилам, господин Адзауро, мучительной вам смерти!

Это были лишь мысли. Только мысли. Всего лишь мысли…

Мои действия были иными!

Испуганный вскрик, когда старик Адзауро упал на колени, пытаясь заговорить и не в силах вымолвить ни слова. По его щекам текли слезы, руки слушались с трудом, но призраком Истинного Воздаяния за все грехи позади него стоял шиноби клана Синар, пусть и в облике служанки. И асин без колебания подал катану тому, кого с удовольствием прирезал бы сам. Но… в этом случае смерть была бы менее мучительна, а так в силу вступал один маленький нюанс – убившим себя традиционным способом медицинскую помощь на Ятори не оказывали, так что старику предстояло подыхать в одиночестве несколько дней.

Он это знал, присутствующие это знали, получивший от меня знак и спешно выведший из зала ребенка Полудохлый тоже все знал, и только я притворялась неведающей:

– Что вы… что вы делаете? Что вы…

Адзауро-старший посмотрел на меня с настолько сжигающей ненавистью, что я даже почти передумала говорить ему прощальное слово. Но только почти… У меня имелся слишком существенный счет к данному индивиду для того, чтобы позволить ему умереть спокойно.

– Не…

Начала было, когда Адзауро обеими руками взялся за рукоять катаны.

– Что вы… – наполненное ужасом, когда он разместил острие орудия напротив своего живота.

И… и что-то мне подсказывало, что он бы не решился, попытался избежать страшной участи, но исаку Толла… Едва заметный удар, непроизвольный рефлекс, и Адзауро-старший вогнал в себя оружие.

Замер, хрипя и в ужасе глядя на содеянное, и даже не понял, как завершил начатое после еще одного крайне умелого удара асина. Рефлексы – страшная штука в опытных руках…

– Не-е-ет! – закричала я. – Что вы делаете?! Остановитесь!

Сама я, естественно, останавливаться не стала – увернувшись от руки пытавшегося перехватить меня императора, я оббежала стол, подбежала к бьющемуся в агонии Адзауро, вскрикнула, «испугавшись» натекающей лужи крови, и, пользуясь тем, что моего лица сейчас никто не видит, очень тихо сказала: