Яблоко возмездия

– Ваш Айзель в первой реанимации, но вас туда не пустят. Максимум до ординаторской. – Девушка похлопала ресницами. – Это на том лифте третий этаж, из лифта направо по коридору.

– Спасибо!

Денис быстро пошел по коридору мимо расставленных вдоль стен каталок и видавших виды стульев. Медленно идущую ровно посередине коридора санитарку с двумя ведрами обогнать не получилось, и лифт опять закрылся прямо перед носом.

На втором этаже справа от лифта оказалось целых два коридора, и какой из них правильный, девушка с длинными ресницами, конечно же, не сообщила. В одном из них назойливо и тревожно мигала сдыхающая лампа дневного освещения. Ладно, может, не тревожно. Старинные маяки тоже, наверное, мигали в тумане, указывая верный путь кораблям. Свернем туда. Коридор очень скоро закончился закрытой дверью и табличкой «ОРИТ-1». Дверь, конечно же, на магнитном замке. Рядом был небольшой холл с тройками железных стульев. Сидеть и ждать – всегда успеется, надо что-то делать. За одной из дверей в коридоре слышались голоса. Вербицкий осторожно постучал. Голоса продолжали бубнить. Денис постучал еще раз, более настойчиво. Дверь открылась, показался мужчина средних лет в темно-синем медицинском костюме:

– Вы к кому?

– Я хотел узнать состояние больного в реанимации…

– Ага… Которого? Когда поступил?

– Айзель, только что, сегодня.

– Иваныч, иди, это к тебе.

«Ага, это, значит, и есть ординаторская. Хорошо, что теперь можно все выяснить».

В коридор вышел врач в таком же костюме, но серого цвета.

– Вы кем ребенку приходитесь?

– Я брат. Старший.

– Ну, смотрите. Он сейчас на КТ, как там снимки откатаем, так и определимся, отдавать его нейрохирургам оперировать или так лечить.

У Дениса округлились глаза.

– Да не пугайтесь, – доктор попытался приободрить усталым голосом, – он сейчас в стабильном состоянии, хоть и без сознания, надо только понять, есть ли гематома. – После паузы он добавил: – Мы вам сообщим.

Вербицкий вышел в пустой коридор. Полумертвый осветительный прибор продолжал неистово мигать, не давая собрать в кучу и без того хаотичные мысли.

«Брат. Старший. А так бы, конечно, могли перепутать, принять за младшего. Вот почему сидишь тут и играешь в игры вместо того, чтобы позвонить Геннадию и потребовать причитающийся гонорар? Ведь поручение выполнено на сто процентов. Давай звони уже… С чего ты вообще взял, что он будет плохо относиться к единственному сыну? Это же его ребенок, а не какие-то там никчемные мизерабли и тем более не любовник жены. Давай звони.

Список контактов в новом телефоне почти пустой. Собственно, помимо Геннадия Айзеля, транспортного магната и любящего отца, есть только номер администратора мизераблей Николая Сергеевича, перепутать сложно. Ну, нажимай же…»

Палец отдернулся рефлекторно, будто от горячего. И какая-то легкость наступила, будто должен был сорваться в пропасть, но чудом удержался на самом краю. И снова мысли забегали по второму кругу. Как помочь ребенку, если сам в бегах?

Денис не очень понимал, сколько прошло времени. Из прострации его вывел голос врача.

– В общем, все в порядке, обычное сотрясение мозга у мальчика. – Реаниматолог говорил очень быстро, уже явно торопился куда-то дальше. – Правда, в сознание он пока не пришел. Но стабилен. В любом случае, мы его переводим в неврологию, там в палате интенсивной терапии можете его навестить. Только сильно не тревожьте – покой и тишина ему сейчас важнее всего, да и у детей все не как у взрослых. Тем более у этих, из Зоны…

И где искать эту неврологию? Нормальной схемы больницы, кажется, не существовало в природе. Немногие указатели, кое-где висевшие на стенах, явно устарели и только вводили в заблуждение. Журналист решил отправиться вновь к регистраторше с длинными ресницами.

– Скажите, пожалуйста, где у вас отделение неврологии?

– Восьмой этаж соседнего корпуса, – процедила та, не отрываясь от компьютера.

Денис раньше в больницах не лежал, но это отделение неврологии точно соответствовало обычным описаниям больниц. Большой длинный коридор с множеством дверей и медсестрой-царицей, которая сидела посередине за своеобразным ресепшен и хмурила выщипанные брови.

– Скажите, в какой палате Семен Айзель?

– Молодой человек, сначала снимите куртку и бахилы наденьте, вы же в больнице! Ребенок в ПИТе, это в конце коридора, я вас проведу.

Вербицкий натянул шелестящие бахилы на кроссовки, бросил куртку на банкетку перед входом в палату.

Внутри было две кровати с поднимающимися бортиками. И на одной лежал наследник влиятельного бизнесмена… Если бы не пучки проводов, маска с кислородом на лице и два монитора с меняющимися цифрами, можно было подумать, что он просто спокойно спит, набегавшись с друзьями.

– Лезут в уличной одежде к детям. Вас вообще кто-то воспитывал? Элементарных вещей не знаете! – продолжала возмущаться «царица». – Вот. Сразу нажмите, если вдруг ему станет хуже. – Она показала кнопку вызова персонала и степенно удалилась.

Денис сел на узенький табурет рядом с кушеткой. Сенька… Что же с тобой такое, что ты никак не хочешь приходить в себя? А вдруг это летаргический сон? Он ведь может длиться годами! Ужасно, но что, если ему так будет лучше? Можно только представить, какой ужас для ребенка видеть свою мать в абсолютно нечеловеческом состоянии, он же наверняка помнит ее нормальной! Представить себя на его месте: вот тебе семь лет, ты учишься в первом классе… Хотя Сенька вряд ли успел поучиться в школе до момента своего похищения.

Вспомнилось далекое первое сентября. Нелли нарезала роскошный букет гладиолусов из палисадника и торжественно повезла внука на маршрутке в лучшую анапскую школу. И вдруг представилась она – бабушка, бегающая на четвереньках с безумными нечеловеческими глазами. А вдруг это лучше, чем лежать неподвижным бревном, оставаясь при этом в полном сознании? Правда, такого выбора тоже никто не предлагает. В жизни всегда слишком мало выбора, кроме тех случаев, когда приходится выбирать между двух зол. Вот что прикажете сейчас делать с Сенькой?

Глаза мальчика неожиданно открылись. Он с любопытством огляделся:

– Динька, это ты? А где дядя Костя? Пойдем домой.

– Сенька! Ты чего! Тебе нельзя никуда идти! Ты в больнице.

– Почему нельзя? Я хочу домой.

Маска мешала ребенку говорить. Поколебавшись немного, Денис снял ее, посмотрел внимательно на Сеньку. Вроде выглядит нормально, и даже лицо уже не такое бледное.


– У тебя что-то болит?

– Нет. – Мальчик внимательно посмотрел на потолок, будто искал там ответ. – Вообще-то я пить хочу.

– Сейчас поищу.

«Наверное, ему можно пить. По крайней мере, никто не говорил, что нельзя. Только кулера нигде не видно».

Журналист решил спросить насчет питьевой воды у царственной медсестры, но не успел выйти. Дверь открылась, и в палату вошел Геннадий.

– Э-э… – получилось вместо «здрасте». – Я как раз… это… собирался вам звонить.

Господин Айзель прошел мимо Дениса, будто не заметил его.

– Сенька! Ты как, сынок? Как себя чувствуешь?

– Папа? – Ребенок заерзал на кровати. Сразу стало очень заметно, что он привязан проводами датчиков, монитор стал отсчитывать пульс чаще. – Ты тут?

– А где мне еще быть? Моего сына зачем-то положили в больницу, я собираюсь забрать тебя домой. Не хочешь же ты лежать в палате?

– Да, – дрожащим голосом сказал мальчик, – я хочу лежать здесь. Мне здесь нравится.

Геннадий негромко посопел пару секунд.

– Так. Не дури. Поехали домой. У тебя там много игрушек осталось, компьютер, планшет. Помнишь? Все эти вещи тебя ждут, скучают.

Губы Сеньки упрямо сжались, глаза покраснели.

– Они неживые вообще-то, ты сам мне говорил. Значит, они не умеют скучать.

– Ребенок после дэ-тэ-пэ, он вообще чудом жив остался, ему требуются наблюдение врачей и уход, – вмешался Вербицкий.

«Неужели не получится вразумить этого директора мизераблей? Но тот упорно делает вид, будто не видит меня и не слышит. Что же это он, пытается показать, что я плохо сработал? Я должен был ему первым делом доложить о происшествии, а не мчаться в больницу вместе с его сыном?»

Господин Айзель тем временем напустил на себя беззаботный вид.

– Сенька, дружище, ты же здоровый. Просто устал немного. Я сейчас все улажу, и мы поедем домой.

– Я хочу к дяде Косте.

– К какому дяде Косте? Забудь про него! Ты больше туда не поедешь! Пока я жив – никогда! – Обычно спокойный Геннадий вдруг сорвался на крик. – Почему, почему какой-то дядя Костя тебе важнее родного отца? Что он тебе хорошего сделал? Ты знаешь, что это за дядя Костя? Почему ты вообще доверяешь кому угодно, только не родному отцу? Я выполнял все твои капризы, заботился о тебе, вот только ценить это тебя не научил. Ничего, все впереди. Придется научиться!

Лицо Сеньки сморщилось, он попытался захныкать.

– А ну, не реви! Кому сказал! Давай вставай, мы уезжаем! Прямо сейчас! – Геннадий начал резво отклеивать датчики от плачущего ребенка.

Денис незаметно нажал на кнопку вызова. Через минуту в палате появилась медсестра с бровями ниточкой.

– Вы что делаете? – закричала она. За ней вошел врач в помятом халате. Айзель оглядел всех с недоброй усмешкой:

– Что делаю? Забираю домой ребенка, которого абсолютно незаконно упекли в больницу.

– У нас тут не следственный изолятор, а вы не адвокат, чтобы доказывать, что законно, а что нет. Мальчик доставлен бригадой «скорой помощи» в бессознательном состоянии, у него травма головы. Все еще хотите поговорить о законности? Я лечащий врач ребенка и на этом основании требую, чтобы вы покинули палату немедленно.

– Лечащий, значит, угу. И что, многих уже вылечили, уважаемый невролог Астафьев? Это же в вашей замечательной больнице из-за халатности врачей трехлетняя девочка погибла две недели назад?

Лицо доктора перекосилось, но он сдержался.

– Мне кажется, вы хамите, уважаемый. Врачи нашего отделения делали все возможное для спасения погибшей пациентки. И прокуратура согласна с этим утверждением. К тому же разговор не по существу. Сейчас здесь нет трехлетней девочки. Речь идет о семилетнем мальчике. И о его состоянии.

– Тогда объясните мне, в чем тяжесть его состояния. – Геннадий стал привычно спокойным.

– У мальчика закрытая черепно-мозговая травма, – ровным голосом, будто ничего не произошло, ответил невролог. – Операция, к счастью, не требуется, но после удара ребенок пробыл без сознания довольно долго, а это неблагоприятный симптом. Состояние может ухудшиться в любой момент, вот потому-то ему и необходимо круглосуточное медицинское наблюдение.

– Ну, я-то вижу, что ребенок уже пришел в сознание, он вменяем, активен, не заикается, поминутно не бледнеет от головокружения. Его осматривал травматолог? Других повреждений нет?

Врач терпеливо покивал:

– У него вообще нет подтвержденных повреждений, только подозрение на них.

– Тогда… – Айзель задумался. – Что мы вообще портим друг другу нервы? Мы же взрослые люди. Я заберу его под расписку. Уверен, дома он придет в норму гораздо быстрее. А если вдруг понадобится – сразу вас вызовем.

– Нет, – еле слышно пискнул Сенька и обхватил подушку, будто она могла его как-то защитить. Доктор кинул беглый взгляд на ребенка и твердо сказал: