Яблоко возмездия

– Когда речь идет о детских черепно-мозговых травмах, не может быть и речи о таких договоренностях. Расписка распиской, но для здоровья ребенка это огромный риск. Странно, что мне приходится объяснять это не ему, а вам – обычно дети просятся домой, истерики закатывают, и мне совместно с родителями приходится их уговаривать, а тут папочка такой сердобольный оказался, что даже этот маленький пациент кажется разумнее вас. Вы можете навещать его хоть каждый день, но даже думать не смейте забрать его отсюда сейчас.

– О, спасибо, что разрешили. – Геннадий издевательски скривился. – Если вас расписка не устраивает, давайте по-другому решать. Вот. – Он быстрым небрежным движением вытащил из кармана брюк пачку крупных купюр и решительно двинулся к Сеньке. – В конце концов, я его отец.

«Заранее ведь готовился, – подумал Денис, – сейчас мало кто наличку с собой носит».

Выщипанные брови медсестры взлетели к корням крашеных волос. Она как тигрица бросилась к кровати, оттеснив Айзеля:

– Здесь не магазин, а больница! Прекратите паясничать! Вам врач сказал, что ребенку необходим постоянный мониторинг, ваше желание здесь ничего не решает! Как и ваши деньги!

– Лидия, успокойтесь. – Астафьев говорил спокойно, хотя было видно, что это стоит ему некоторых стараний. – Мы прямо сейчас вызываем представителя органов социальной опеки. Покажем видеозапись из палаты. Обещаю, проблемы у вас будут такие крупные, что гонору заметно поубавится. Я приложу все усилия, чтобы вас лишили родительских прав. Потому что тот, кто подвергает опасности жизнь и здоровье собственного сына, недостоин называться отцом.

Айзель усмехнулся.

– Руководитель департамента по делам несовершеннолетних – мой хороший друг. Я сильно сомневаюсь, что он… – Транспортный магнат выглядел так спокойно, будто собирался заказать вечерний коктейль на пляже. – Впрочем, я вас услышал. Надеюсь, в этой больнице есть психологи? – Невролог кивнул. – Тогда это им. – Айзель бросил пачку купюр на стол в палате. – Пусть они поработают с моим сыном, чтобы он понял, как себя нужно вести с отцом. И я очень надеюсь, что в вашей больнице хорошо следят за детьми. Если с ним что-то случится – вас не оправдает никакой следственный комитет.

– У нас работают профессионалы. Но врач – не Господь Бог, я надеюсь, вы это тоже понимаете?

– Вы меня услышали. – Геннадий повернулся и, не прощаясь, вышел неторопливой расслабленной походкой.

Медсестра и врач переглянулись.

– Ты там порядок наведи, что ли, – тихо попросил доктор. Она принялась прикреплять датчики с проводами к тщедушной груди Сеньки. На мониторах возобновилась бесконечно бегущая кардиограмма и куча непонятных цифр.

Сенька побледнел и съежился. Кажется, его трясло. Денис подошел к кровати, взял мальчика за руку. Она была ледяная.

– Не переживай, прорвемся.

– Динька… – Светлые глаза смотрели умоляюще. – Ты не отдашь меня ему? Правда?

– Ну что ты!

«Врешь! Как ты сможешь не отдать? Из револьвера застрелишь папашу? А потом – на те же тюремные нары? – ехидно поинтересовался внутренний голос. – Кстати, а он ведь знает, что револьвер остался у меня. И при этом в упор не замечает. Как-то неумно».

– Динька, посиди тут со мной, – попросил Сенька, – мне что-то страшновато.

– Конечно-конечно! – Журналист, не выпуская маленькой руки, начал искать табуретку.

– Не нужно, – мягко остановил его невролог. – Не стоит сейчас с ребенком общаться, он сам успокоится или мы дадим ему успокоительное. А вы пока побудьте снаружи.

Доктор вежливо, но настойчиво разъединил их руки, вывел Дениса в коридор и усадил на банкетку, бормоча что-то позитивное. Хорошо, что врачи не любят долгих реверансов. Скоро журналиста оставили в покое. То есть наедине со всем хаосом его мыслей.





Глава седьмая




Все-таки на своей шкуре все воспринимается несколько иначе, чем со стороны. Когда еще совсем недавно этот подонок в офисе издевался над Мариной, Вербицкий мог понять его. Нормальный деловой мужик, просто задолбался налаживать дисциплину среди ленивых адыгейских жителей и поэтому ведет себя жестковато, а в целом прав. Сейчас не находилось слов, чтобы адекватно отреагировать на произошедшее. У человека единственный сын, про которого еще вчера вообще было непонятно, жив он или нет, нашелся целым и практически невредимым. Не впал в кому, не утратил рассудок. А этот чудак на букву «м» начинает предъявлять претензии по поводу любовника своей жены! И кому? Семилетнему мальчику! Что вообще за бред? Этого Геннадия нужно лечить. И уж точно нельзя отдавать ему ребенка.

«Легко сказать “не отдавать”. Ты, что ли, будешь решать этот вопрос? Может, еще сам заберешь его в свой хостел с десятью двухэтажными кроватями? Собственно, вот они и нары, можно считать, ты уже начал привыкать к тюремным шконкам. Говорят, там, в камере, народу даже поменьше бывает».

Да. Но ребенок-то при чем?

Мучительно захотелось вернуться в ту последнюю неделю перед школьным выпускным, когда впереди было только одно счастье. Казалось, что Катя почти его девушка, просто надо дать событиям спокойно развиваться, и все само придет куда надо. И дома мирно пахло абрикосовым и вишневым вареньем, и Нелли была еще здорова… (На самом деле – нет, просто он еще не успел узнать о ее болезни.)

Отчаянно захотелось позвонить бабушке, услышать ее голос, знакомый с детства. Она запретила связываться с ней по личному мобильнику, пожалуй, это имело смысл. Значит, опять придется звонить от имени благотворительного фонда «Добро надежды». И да, они договаривались созваниваться не чаще раза в месяц, чтобы не вызывать подозрений. Кажется, месяц-то еще не прошел. Надо же, а по ощущениям – будто полгода промелькнуло.

Денис вышел в больничный дворик, заросший кустами акации и рододендрона, сел на лавочку, набрал номер.

– Пансионат «Приморские сосны», добрый день.

– Вас беспокоит благотворительный фонд «Добро надежды», – официально-доброжелательным голосом начал он, и тут в голове вихрем пронеслось: «А существует ли на самом деле такой фонд? И то, и другое плохо. Если нет – подозрительно. А если да, то этот настоящий фонд однажды может нагрянуть в пансионат и выйдет недоразумение». – Усилием воли Денис смирил в себе мыслительный вихрь и оптимистично продолжал: – Хочу поинтересоваться состоянием здоровья нашей подопечной, Нелли Вербицкой.

– Вербицкая… так, так… есть такая. Состояние удовлетворительное, угрозы жизни нет.

– Прекрасно, спасибо большое. А простите… – Мысленно он сам себе приказал не безумствовать, но все-таки закончил фразу: – А можно ли как-то связаться с ней и взять интервью? Мы делаем проект для потенциальных спонсоров. Нужно задать ей буквально пару общих вопросов.

– Хм… – Девушка на том конце канала связи слегка удивилась. – Насколько мне известно, у нас вообще-то не предусмотрены такие мероприятия. Но я сейчас переключу вас на другого сотрудника, вы все уточните.

Заиграла веселенькая музычка. Через некоторое время снова заговорила та же девушка:


– Я узнала у наших сотрудников: в принципе интервью возможно, но лучше не с Нелли Георгиевной, а с кем-то другим из наших пациентов.

– Почему?.. – Денис почувствовал, как позитивный официоз осыпается с его голоса.

– Дело в том, что Нелли Георгиевне будет трудно давать интервью. Мне кажется, лучше бы подошли другие пациенты.

– Что с ней? Она же всего месяц назад поступила. Она что, уже лежачая?

– Не волнуйтесь, все в порядке. Но сообщать подробности мы не имеем права. Еще раз повторяю: состояние стабильное, ее жизни ничто не угрожает. У вас есть еще какие-то вопросы?

– Нет, спасибо… – Он нажал кнопку отбоя и еще некоторое время сидел, тупо пялясь в экран и пытаясь отделить мысли от эмоций.

«Она не должна была слечь так быстро! По прогнозам медиков, у нее в запасе было еще два-три года. Что-то случилось? Или травма настолько ускорила ход болезни?»

Как бы то ни было, все равно можно и нужно бороться. Известны случаи восстановления больных даже на очень тяжелых стадиях. Да, конечно, Геннадий сволочь, но ребенка он все-таки получил. Неужели после этого он сдаст Дениса в полицию?

Перед глазами встало отчаянное лицо Сеньки, но Вербицкий отогнал видение. Все-таки это родной отец ребенка, к тому же очень обеспеченный, заинтересованный в наследнике…

«Черт возьми, почему же он так с ним обращается? Успокойся, Вербицкий, не лезь не в свое дело. Тебе не дадут усыновить мальчика при живом отце, даже если бы ты имел для этого все условия, а у тебя вообще шиш в кармане и полиция на хвосте. А вот Нелли никто, кроме тебя, не поможет. Так что действуй.

Небольшая сумма денег есть, хватит добраться до Анапы и даже там на первое время. С трудом верится, что эти короли помойки объявили официальный розыск. Скорее всего, они поняли, что «ищейка» уехал и перестали пасти его дом. Надо потихоньку вернуться, забрать бабушку из пансионата и попробовать вылечить с помощью доппель эппл. Как, интересно, им лечат? Скушаешь яблочко и – вуаля! – просыпаешься здоровым? Вряд ли. Надо было порасспрашивать Тимофея. Хотя он такой скользкий тип, наверняка сразу бы заподозрил неладное, еще бы и наврал чего-нибудь, пожалуй… А вот почему было не спросить у Кости – вообще непонятно. Ведь ты ухитрился выболтать ему про себя вообще все…

В любом случае лечить этим яблоком должны врачи. Только надо найти каких-то знакомых, кому можно довериться, а то еще заберут ценный артефакт, сделают вид, что применили, но не помогло… А может, не экспериментировать, а просто продать доппель эппл? Говорят же, что он стоит запредельно дорого, может даже хватить на нормальное лечение. Но законно же его не продашь, а во всяких махинациях ты, парень, не силен. Эти бы проблемы с полицией решить хоть как-то».

Захотелось посмотреть еще раз на аномальный фрукт, потрогать его. Денис пошарил рукой по скамейке, но куртки не нащупал. Неужели оставил ее в больнице? А где? В палате у Сеньки? Нет, скорее, на банкетке в коридоре. Точно, он же прошел на этаж вместе с врачами, никто не требовал от него переодеться. А потом в палату уже не пускали в куртке. Он еще положил ее так, чтобы видеть. И помнил про нее, пока этот подонок не вывел его из равновесия.

Так быстро вверх по лестнице он еще никогда не бегал. Вот она, банкетка из вишневого дерматина, напротив двери в палату. И куртка, слава богам, лежит на том же месте. Он радостно схватил ее, рука ощутила тяжесть, значит, револьвер на месте. Пошарил во втором кармане, где лежало двойное яблоко, и похолодел. Там было пусто.

В конце коридора уборщица целеустремленно возила шваброй по полу. Журналист бросился к ней.

– Я здесь куртку оставлял на банкетке, всего минут на пять, и вот в кармане кое-что пропало, вы не видели тут никого?

Бабка сурово пожевала бесцветными губами:

– Тебе тут что, камера хранения? Надо следить за своими вещами. Ничего я не видела.

И с чувством шмякнула тряпкой.

Мысли метались. Да уж, никто не в ответе за то, что Денис Вербицкий такой безнадежный идиот. Если даже эта банкетка просматривается с видеокамер и чудом удастся запросить запись – дальше-то что? Можно будет лицезреть какую-то смутную фигуру, да пусть даже лицо… Как описать украденное? Как просто яблоко? Доппель эппл наверняка не вполне легальная вещь, что-то среднее между антиквариатом и наркотой. Разве полиции нужно разыскивать вора? Куда проще начать расследовать историю журналиста Вербицкого. Кстати, его еще никто не допрашивал насчет ДТП. Будь он сам полицейским, первым делом бы поинтересовался, почему на совершенно не пешеходной трассе рядом с Зоной оказались посторонние.

Что делать? Возвращаться на работу и впахивать за три копейки вместе с остальными мизераблями, а Нелли и Сенька пусть живут, как живется, то есть, другими словами, пусть загибаются?

Журналист не замечал, что остервенело марширует по больничному коридору и разговаривает сам с собой. В какой-то момент он оказался у окна, сел на подоконник, продолжая бормотать что-то, посмотрел вниз, на больничный двор. И вдруг увидел, что из кустов акации торчит знакомый мотоцикл «Иж-Юпитер».

«Костя? Но он же сказал, что не может водить… Да какая разница? Костя – это единственный человек, который сейчас теоретически в состоянии помочь… Или это другой, похожий мотоцикл? Номер-то не помню, вообще ни цифры, гуманитарий чертов…»

Наверное, лавины с гор сходят ненамного быстрее, чем слетел Денис по больничной лестнице. Кажется, и минуты не прошло, как он уже был у кустов. Мотоцикл был ТОТ! С царапиной в виде буквы «Z» у заднего крепления для коляски.

– Динька, – знакомый голос из кустов, как успокаивающая музыка.

– Костя! Как здорово, что ты здесь! Постой… А как же ты добрался? Ты же говорил, что не можешь водить.

Тут взгляд упал на ноги в огромных парусиновых туфлях, торчащие из кустов.

– Да я и не могу, – спокойно улыбнулся Константин, глядя, как всегда, куда-то вниз, – мне тут помогли добрые люди.

– А что с ним? – Вербицкий с ужасом смотрел в кусты. Обладатель больших ног лежал, не двигаясь, запрокинув голову. Глаза были закрыты.

– Что с ним? Да ничего страшного. – Костя заулыбался шире. – Пьяный вдугаря.

– Пьяный? А как же он вез тебя?

– Как он вез меня? Потому и вез, что пьяный. Согласился.

– Это же опасно, черт возьми!

– Это опасно, да, Динька. Поэтому обратно мотоцикл поведешь ты. Нам надо срочно забрать Сеньку.

– А он… Этот как же?

– А он проспится и уйдет сам. Сейчас ведь лето, Динька, можно и на улице спать. А нам надо срочно забрать Сеньку, ты же понимаешь.

Костины доводы убеждали. Денис нерешительно двинулся обратно к дверям больницы, оглянулся на Константина.

– Иди, Динька, я не могу с тобой, а ты иди. Все будет хорошо, правда.