Яблоко возмездия

– Закончилось, Дэн. По крайней мере для тебя точно. – Директор был категоричен. – Тебе предстоит курс восстановительного лечения здесь, я обо всем договорился. Сегодня, как мне доложили, тебе должно стать лучше, поэтому мы вот пришли…

Казалось, что он немного стесняется и боится показаться сентиментальным. Придвинул свой стул ближе к кровати, еще раз приказал ребенку помолчать.

– Попей воды, – директор протянул стакан-непроливайку, – а то совсем пересохнешь.

Денис, поморщившись от боли, оторвал голову от подушки и сделал пару глотков. Вода приятно смочила высохший язык и горло.

– Ну, вот и хорошо. Говорить сможешь немного?

– Вполне, – ответил Денис. Голос звучал уже без хрипа. И вдруг опять его накрыло этим миром, сотканным из паутинок света. Он уже не видел людей, проваливаясь куда-то. Нет, не проваливаясь. Взлетая к совершенству… Все разрушил ужасный рык:

– Дэн!!! Быстро взял себя в руки!!!

Опять появилась палата. Рядом с Айзелем стояла перепуганная медсестра.

– Вы что кричите?! Выйдите из палаты!

Геннадий наклонил голову к ее груди, заставив ее возмущенно отпрыгнуть.

– Успокойтесь, я просто читаю имя на бейджике, – объяснил он. – Наталья, вы, несомненно, профессионал, но касаемо реабилитации сталкеров я немного больше вас в теме.

– Вообще-то наша клиника на этом специализируется. – Она все еще кипела.

– Ну, смотрите, Наталья, в вашей специализированной клинике его не могли привести в чувство неделю. Но сейчас он в сознании и разговаривает с нами. Хотите снова отпустить его туда, откуда неделю станете вытаскивать?

Медсестра, пожав плечами, вышла.

Геннадий взял Дениса за руку и слегка потряс:

– Не закрывай глаза, нельзя тебе сейчас. Скажи, ты можешь искать людей или только предметы? Ты говорил в бреду, что нашел Сеньку по обуви, а так бы не нашел. Так можешь или нет? Мне нужно точно знать.

Айзель в своем репертуаре. Интересно, он специально пришел выяснить полезную для себя информацию, пока пациент не окочурился?

– Только вещи. Людей не получается.

– А почему не можешь?

– Не получается… – Денис закрыл глаза. Его снова опутало прекрасной золотой паутиной. Но Геннадий уже бешено тряс его руку:

– Глаза открой, смотри на меня. Вот так. Мне кажется, я знаю почему. Это потому, что ты к людям относишься слишком… лично. Как к родственникам. Ну, что, не засыпаешь больше? – Геннадий оставил наконец в покое его руку, откинулся на спинку кресла и положил ногу на ногу. – Да, относишься слишком лично. Как к родственникам. А надо проще, без этого ненужного пиетета.

– Как к вещам?

– Ну… Почти. Как к объектам.

– Нет. Так точно не могу.

– Зря ты такой радикальный, дружок. Я просто хочу тебе посоветовать…

– А вы? – Вербицкий повернул к нему голову и посмотрел в глаза. – Вы относились к людям, как к вещам, и что вышло? – Он вспомнил, что здесь Сенька и лучше при ребенке подробностей не вспоминать.

– Вышло то, что вышло… – Айзель помолчал. – Тебе, наверное, сложно будет поверить, но я только сейчас пытаюсь научиться такому отношению к людям. А если бы я мог так раньше – Лия была бы в порядке. Да и все остальное…

Журналист молча уставился в потолок. Нет, конечно, директор чудесен. Человек только начал приходить в себя, а он уже с какими-то претензиями. Что ему вообще надо?

– Не понимаешь? Сложно тебе. Смотри, – Геннадий стал говорить медленнее, будто с маленьким ребенком, – вот если бы тебя сейчас надо было оперировать, а врач стал бы размышлять о твоей судьбе? О том, какой ты хороший человек, как любишь бегать, есть конфеты и слушать музыку, а он сейчас раз – и начнет тебя резать ножом. Понимаешь? Абстрагироваться надо. Иначе ничего толкового не выйдет.

– Все равно не понимаю.

– Ну и не понимай! Сделка с совестью – дело добровольное. Сейчас в городе несколько школьников пропали, их второй день уже ищут. А ты: документы найти, наркотики – пожалуйста, а людей – простите, сложно очень.

– Что, мне сейчас пойти их искать? Я вроде как в больнице лежу.

– Вот именно, что вроде как. У тебя разве болит что-то?

– Я и встать-то не могу… и сейчас вот что-то… куда-то… – Золотая паутина начала возникать отовсюду и затягивать в свое пространство. Но за руку снова неприятно дернули.

– Ладно тебе. Не похож ты на больного. Ну-ка, глаза открыл! Поднимайся давай! Ручку держать можешь? Сейчас напишем расписку для больницы и поедем.

Острый приступ ненависти привел в чувство лучше ведра воды на голову. Этот хозяин жизни потерял уже всякие мыслимые понятия! Конечно же, небось оплатил пребывание мизерабля Вербицкого в клинике и теперь считает себя вправе распоряжаться.

– Какая еще расписка? Я говорю – встать не могу…


– Можешь. Хочешь – докажу тебе?

Нет, он просто псих…

– Геннадий Васильевич, – Вербицкий постарался придать своему голосу убедительность, хотя сил совершенно не было, – я понимаю, что вы привыкли это… прогибать мир под себя. Но для кармы такое не полезно. А если вы меня все-таки в тюрьму посадите – может, это окажется лучше, чем быть у вас на побегушках! И вообще – я не такой уж плюшевый медвежонок, чтобы распоряжаться моей жизнью по своему усмотрению!

– Дэн… – Геннадий наклонился к нему. Морщинки в уголках глаз придавали лицу доброе, отеческое выражение. Как будто это не он только что орал так, что прибежала медсестра. И не он командовал всеми в Зоне посреди автоматной стрельбы. – Дэн, – мягко сказал он, – поверь, ты не самая занимательная игрушка на свете, я могу найти гораздо интереснее. Там просто дети пропали. Представь себя на месте их родителей. Это же с ума сойти, когда раз – и твоего ребенка вдруг нет… А они мои хорошие знакомые. Помоги, ничего с тобой не случится. Сейчас сядешь в машину и поедешь искать. И да, кстати, вот это прими. Сразу лучше станет, у меня опыт.

Он высыпал из крохотного пакетика в стакан с водой какой-то порошок, размешал, протянул. Денис пожал плечами, но выпил. Вода чуть отдавала плесенью.

Конечно, звучало все это крайне дико. Можно было предположить все что угодно, вплоть до того, что директору зачем-то понадобилось похитить своего менеджера. Но, с другой стороны, зачем все усложнять?

– Давайте, что там подписывать, – сказал Вербицкий. – Я только правда не знаю, могу ли ходить нормально.

– Если не можешь идти, то прыгай, – вдруг подал голос Сенька из угла, – сразу на двух ногах проще ведь, чем на одной, а потом на другой.

– Стоит послушать совета, я считаю, – улыбнулся Айзель, протягивая заготовленную бумагу, – вот здесь пиши: о последствиях предупрежден, и подпись.

– А ведь на самом деле ни о чем меня не предупредили. – Денис поморщился, чувствуя, как опять накатывает что-то.

– Нет времени ломаться, дружище. – Геннадий сунул ему в пальцы ручку. Потом кинул на кровать стопку вещей: – Вот переоденься. Только не усни в процессе.

Там оказались не те вещи, в которых он ходил в Зону, а из хостела. Вроде бы Денис не говорил никому на работе свой точный адрес. Как ловко Айзель умеет добывать информацию… Может, и детей он найдет сам?

Не заснуть в процессе переодевания оказалось легкой задачей, потому что боль пронизывала все мышцы при малейшем движении. Вербицкий справился с ней, а потом героически вышел из палаты, шатаясь и цепляясь за руку директора. Идти, правда, было уже не так больно. За ними, на ходу играя в пластиковых динозавров, плелся Сенька.

Сели в машину, ребенка посадили к окну. Геннадий дал посмотреть фото пропавших школьников. Трое мальчишек лет двенадцати, двое обычных, один мулат.

– Ну, что? – тревожно поинтересовался Айзель.

– Что, что… не получается! Не умею я так. Да еще и Сенька сбивает.

Геннадий тут же, без всяких расспросов, попросил водителя:

– Толь, отвези Арсения домой, мы на такси поедем.

Все-таки, значит, Арсений… На редкость странное сочетание имени и фамилии!

Такси подъехало быстро. Директор назвал какой-то адрес.

– А почему именно туда? – спросил Вербицкий.

– Есть ориентировка от полиции.

Машина подъехала к стройке. В закатных лучах серой слепой глыбой вверх тянулся очередной высотный жилищный комплекс. Адыгейск продолжал лихорадочно строиться, видимо, пока еще не удалось расселить всех беженцев из Краснодара. Геннадий проворно выбежал из машины, чтобы помочь выйти Денису, который держался уже вполне уверенно. Наверное, неизвестный порошок подействовал.

– Покажите еще раз фото, – попросил Вербицкий.

– Сейчас тебе перешлю.

Ну да, вот вся троица. Вихрастый, с нагловатым выражением светлых глаз, другой, с прилизанной челкой, наоборот, смотрит исподлобья, кудрявый мулат улыбается, как в кино.

Айзель оттянул цепочку, запирающую ворота, образовалась щель, вполне годная для прохода. Зашли на территорию. Пахло сырым цементным раствором, но рабочих не было видно. Понятно, вечер уже.

– Ну, – спросил директор, – чувствуешь что-то?

Ну, вот что тут почувствуешь. Мысль прокручивалась, как гайка на сточенной резьбе, улетала куда-то на неуправляемое расстояние. Люди… Тут дело вовсе не в пиетете, ничего не понимает Айзель, просто они двигаются, трудно зафиксировать на них внимание. С другой стороны, ботинок-то Сенькин он разыскал, когда его несла Лия. Или это все вообще было совпадение?

Почему-то голова непроизвольно запрокидывалась вверх. Зачем? Не ворон же считаем, в конце концов. Хотя…

– Геннадий Васильевич, а они не могут быть где-нибудь на крыше?

– На крыше? – Айзель прищурился. – Как интересно! Могут, я думаю. Подростки просто обожают крыши.

Что-то странное было в его интонации, как будто он внутренне смеялся над Денисом. Тот еще раз попытался настроиться. Но сейчас голова больше не стремилась запрокинуться, хотя продолжало казаться, что объекты поиска где-то внутри недостроенного дома.

– Наверное, все-таки чуть ниже они… – неуверенно предположил Вербицкий. – Не на самой крыше.

Геннадий прищелкнул языком:

– Ну, ты прямо молодец, не ожидал даже!

– В смысле?

– Смотри. – Айзель кивнул на подъезд, еще стоявший без дверей. Примерно через минуту оттуда вышли полицейские. Они вели с собой ту самую троицу. Не узнать их было невозможно, ребята выглядели точно как на фото, только мулат, разумеется, не улыбался.