Карфаген

Решение пришло мгновенно. В тот момент оно показалось логичным, наверное, потому, что принято было под воздействием приличной дозы адреналина. Иначе не объяснить, почему Змей издал истошный вопль – и бросился вперед, в удушливое облако газа, с голыми руками на ближайшего пса-блюстителя. Посредник умудрился с ходу вырвать из его рук титановую дубинку, с силой ткнул в прикрытый тонким щитком живот, отчего боец согнулся пополам и упал на колени. Не слушая вопли Морица за спиной, замахнулся на следующего пса, вознамерившись огреть его по железной каске. Но бойцы свое дело знали: подножка, толчок в спину – и бунтарь кубарем полетел мимо потенциальной жертвы. Дубинку выбили из рук и мстительно приложили ударами тяжелой обуви по бокам.

– Все, все! Сдаюсь! – задыхаясь, орал Змей.

С поднятыми над головой руками он крутился на месте, чтобы его намерение отдаться в руки властей не вызывало сомнений. Слезы струились из глаз, он почти ничего не видел. Его мгновенно скрутили, щелкнули на запястьях наручниками. Посредник еще успел увидеть растерянное лицо Морица и даже ухмыльнуться успешному воплощению своего плана.

План был прост и туп, как железнодорожная шпала: его, схваченного, должны были (как ему в тот момент виделось) отволочь туда же, где томилась Тана. А он, бывший посредник, имел кое-какие коны, чтобы вытащить и ее, и себя. Заодно он собирался избавиться от навязчивого преследования наймита ревнивой бабы, в данном случае – Дианы.

Озабоченное лицо Морица все еще мелькало вдалеке. Но тут его заслонила куда более близкая, багровая, перекошенная злобой физиономия бойца с задранным на лоб противогазом. Похоже, того самого, у которого Змей отобрал дубинку. В отрезвленной болью голове успело мелькнуть сомнение в действенности своего спонтанного плана.

Удар ребристой подошвой в лицо оборвал все сомнения.





Глава четвертая

Накопитель




Скрежет, разъедавший, казалось, саму душу, доносился откуда-то сверху, словно там упорно работали циркулярной пилой. Эхо здесь было ужасное, оно сильно искажало звуки, и не сразу становилось понятно, что это музыка. Трудно узнаваемый мотивчик обильно срыгивали ржавые репродукторы, развешанные под сводом гигантской пещеры.

Самое омерзительное, что спрятаться от этого звука было негде. Никаких бараков, палаток, даже навесов над головой. Пространство размером со стадион было попросту разделено на неровные квадраты ограждениями из толстой проволоки, натянутой на металлические столбы. Столбы эти были обмотаны изоляционным пластиком, а проволока – древняя, ржавая, вызывавшая соблазн переломить ее пальцами. Делать этого, однако, не стоило: проволока была под напряжением. Даже если бы удалось прорваться из одного квадрата в другой, за ним было точно такое же ограждение. И даже если получилось бы преодолеть все эти убийственные преграды – беглец уперся бы в стену гигантского «каменного мешка».

Впрочем, такой возможности не получил никто: высоко над головами зависли решетчатые кабинки с вооруженными охранниками. Через «оптику» прицелов шакалы наблюдали за каждым шагом пленников, имея приказ валить каждого, кто поведет себя подозрительно или же просто странно. Ловко было придумано – не громоздить старомодные вышки, по которым до караульного мог добраться какой-нибудь взбесившийся бунтарь, а подвесить кабинки на натянутых тросах, вроде канатной дороги. И теперь стрелки имели возможность не только добираться с комфортом до места несения службы, но и перемещаться на хитрой системе растяжек практически по всему охраняемому периметру.

Изоляты были прекрасными мишенями. Директория не поскупилась снабдить узников яркими оранжевыми комбинезонами, отобрав при этом нормальную одежду. Где достали столько этого добра – неизвестно. Комбезы были старые, явно хранившиеся на складах еще с довоенных времен. Кто-то ляпнул, что это была некая гуманитарная помощь от бывшей враждебной страны. Дружественной она пробыла, видимо, недолго – иначе трудно объяснялся щедрый обмен с ней термоядерными ударами.

Короче, раньше не было повода примерить кому-нибудь эту одежонку. Народ бы не понял. А теперь всем было плевать.

А для шакалов – отличная контрастность на фоне гравия. Один такой, до зубов вооруженный, висел сейчас метрах в десяти прямо над головой и довольно скалился из-под черной «балаклавы»: надсмотрщики здесь предпочитали скрывать лица. Изолированные семнадцатого квадрата поглядывали в его сторону с неприкрытой злобой. Попадись он им – вряд ли ушел бы живым. Слишком много претензий накопилось у постояльцев к тюремщикам. Каждый пленник попал сюда через мясорубку избиений и жесткого унижения. Само наличие громадного подземного Накопителя, отнимавшего у Карфагена жизненное пространство, для большинства стало шоком. И тем более – то, с каким остервенением сюда стали загонять всех несогласных. Директория действовала на опережение: едва волнения на уровнях вышли из-под контроля, власти выбросили на стол главный козырь. А это означало: дороги назад у Директории нет. Отсюда следовал и другой, еще более жуткий вывод.

Живым отсюда никто уйти не мог. Там, в относительно свободном пространстве подземного города, не должны были знать об этом отвратительном месте, в котором мог очутиться каждый, кто решался поднять голову и заявить претензии зажравшейся элите. Но тех, кто способен был повести людей за собой, становилось все меньше. Самые буйные уже находились здесь – загнанные в изолированные друг от друга квадраты под круглосуточным наблюдением сверху.

Те, кто сомневался в надежности огромного загона, получали свою дозу переменного тока, что служило хорошим уроком для остальных. Один такой умник из соседнего квадрата накануне решил пролезть в щель между проводами, пытаясь раздвинуть их обмотанными одеждой руками. Труп снимали с проводов изолированными баграми, запах горелого мяса еще долго не выветривался из соседних квадратов. Чего-чего, а электроэнергии глубинный реактор по-прежнему выдавал с избытком.

Змей знал про Накопитель давно. Полковник однажды продемонстрировал его посреднику лично. И уже тогда намекал на некие далеко идущие планы. Но Полковник был давно мертв, а Накопитель – вот он. А ведь тогда не верилось, что это жуткое место власти всерьез решатся применить по назначению.

Выходило, положение действительно было серьезное. Что-то в старом добром Карфагене пошло не так. Хотя, чего уж там – здесь с самого начала все шло не так. Просто потому, что люди не должны были жить во мраке, в толще горных пород, когда там, наверху, простиралось настоящее небо, светило настоящее солнце. Правда, добраться туда было не проще, чем запустить в космос ракету. Даже сложнее – ведь ракете не пришлось бы пробивать собою километр скальных пород.

Змей лежал на каменной крошке, среди топтавшихся вокруг ног в пыльной обуви. Но глядел он не на «летучего вертухая», свесившего ноги из своей воздушной корзины и надменно поплевывающего на головы изолятов. Посредник смотрел на длинную, перечеркнувшую пополам свод трещину, из которой сочилась вода, долетая до людей тонкой влажной пылью. «Полковник говорил: строители опасались, что все это рухнет при малейшем подземном толчке, – вспомнил пленник. – А тут еще и вода. Откуда вода там, сверху? Ведь подземная река пролегает на несколько уровней ниже». Создавалось ощущение, что за несколько дней, пока он находился здесь, воды стало больше. Не хотелось думать о том, что произойдет, если трещину размоет всерьез.

– Эй, Видящий! – позвал вкрадчивый голос. – А, Видящий!

Змей лениво повернул голову влево. Там сидел на корточках и скалился беззубым ртом дурачок из Горячего туннеля. Горячим этот туннель называли не из-за температуры, а по причине повышенного уровня радиации. Видимо, туда проник внешний воздух во время ядерного удара. Опасались даже, что радиация поползет дальше. Обошлось. Даже работы в туннеле не стали сворачивать – там добывалась особо качественная руда. Кого волновало, что монеты из этого вольфрама слегка фонили? Да никого. Как никто не парился по поводу людей, продолжавших вкалывать и подыхать в этих туннелях. Более того, никого не парило, что у обитателей Горячего рождались дети. Вот вроде этого дурачка. Веселого, безобидного. Только без рук с рождения.

– Чего тебе? – тихо спросил Змей.

– А правда, ты видишь то, что – там? – дурачок указал взглядом вверх.

– Правда. Видел. Когда умел.

– А правда, что там нету неба?

Змей тряхнул головой, сел, внимательно посмотрел на безрукого паренька. Поинтересовался:

– Как это – нету неба?

– Ну, так говорят. У нас небо есть. Вот оно! – Дурачок ткнул пальцем в мрачный каменный свод, подсвеченный скупым светом прожекторов. – Настоящее! А там вроде как и нет ничего над головой. Нету неба!

Змей прикусил губу, разглядывая парнишку. «Не такой он дурачок, каким прикидывается. Все ведь относительно в этом мире и целиком зависит от нашего восприятия. Для кого-то и впрямь эта масса камня – сродни небу. Просто потому, что другого они и представить себе не могут. А увидели бы – может, и испугались бы до смерти. Действительно: как это – без привычного «неба» над головой? Одна лишь голая, страшная пустота. Отсюда, кстати, и любопытный вывод: даже под землей человеку нужно оно, небо. Пусть этот бедолага и зовет небом бездушную толщу скал. Если вдуматься, то небо – оно везде, стоит лишь поднять голову».

Это Змей понял в далекой Обители, где шаманы ставили свои странные опыты над нейтрино – частицей, для которой не было никаких преград. Как не было преград для человеческого духа. Для человека небо – оно везде, стоило лишь поднять голову и очистить взгляд от условностей.

– Там есть небо, – сказал посредник. – Только там оно – легкое, как сам воздух.

– Я не понимаю… – Дурачок неловко пожал худенькими плечами, с которых свисали пустые рукава полотняной куртки.

– Ты скоро поймешь, – неожиданно пообещал Змей. – Нет – ты увидишь. Своими глазами. Самое настоящее небо…

Он не успел договорить – паренек уже бежал вприпрыжку к жавшейся в стороне худой женщине с серым лицом, таращившейся в сторону Змея настороженным взглядом. Бежал и кричал:


– Скоро! Скоро я увижу небо! Мы все его увидим! Так сказал Видящий!

Змей с досадой отвернулся. Не хватало еще, чтобы вокруг его персоны снова поднялся нездоровый ажиотаж. И хоть про его почти утраченные способности стали потихоньку забывать, у многих оставались к нему вопросы и основательные претензии. Хорошо еще, его бросили в квадрат, где томились одни лишь беженцы, не знавшие толком о похождениях Видящего…

Он снова повалился на спину – в сон морило. Но не успел даже коснуться поверхности лопатками, как его подхватили цепкие руки. Дернули, поставили на ноги, для убедительности ткнув в спину автоматным стволом.

– Вперед! – приказали кратко и тихо.

Он даже оборачиваться не стал. Чего он там не видел? Безликой рожи шакала, спрятанной под балаклавой? Интересно только было, куда его повели – уж не «в расход ли» собрались отправить? Это был бы глупый финал: он ведь так и не отыскал Тану. Просто потому, что не ожидал оказаться в этом огромном загоне для скота. Хотелось надеяться, что девушку все же отпустили и она уже дома. Только надежда была слабая.

Его вели узким извилистым коридором меж проволочных стен и предупреждающих табличек на столбиках: черепа, кости, молнии, восклицательные знаки. Но лучше всяких табличек от спонтанных порывов останавливали десятки обугленных крысиных тушек, застрявших в проводах на уровне земли.

Пронумерованные квадраты делили людей на плотные группы по каким-то признакам, понятным лишь хозяевам этого гигантского зоопарка. Но, скорее всего, задержанных загоняли сюда в том же составе, в каком хватали – там, на все еще свободных уровнях Карфагена. Глаз привычно выделял признаки и сортировал людей по внешности и одежде. Вот эти – явно были беженцами из затопленных шахт Грязного сектора – их выдавали подслеповатые взгляды, непривычные к яркому свету, серая кожа и какие-то омерзительные наросты на лицах. А эти мрачные люди – явно из мастеровых, не понимавших, как они здесь оказались, – эти были трудолюбивые, сравнительно благополучные и никогда особо не выступавшие против режима. Это всегда происходило так: кто-то не вылезал с дерзких акций, для таких протест – просто образ жизни. А кто-то впервые выбрался из привычной берлоги, просто попросить, чтобы ему не заслоняли свет, – и его тут же заметали по-жесткому, как опасного бузотера.

Были тут и откровенные беспредельщики – самые активные и дерзкие из беженцев, сразу заявившие претензии на свою роль в Центральном секторе. Даже здесь они вели себя вызывающе, освистывая ведущих Змея шакалов и демонстрируя места, обычно спрятанные от искусственного освещения. Один такой показывал тощую задницу, двигая «булками» с особым цинизмом, умудрившись вывести из себя одного из сопровождавших посредника людей. Боец в балаклаве сделал товарищам знак, остановился, вскинул травмат – и влепил пластиковую пулю прямо в несвежую ягодицу шутника. Пространство наполнилось воплями боли и проклятиями, голожопый бунтарь упал на гравий, принялся кататься и корчиться. Демарш, однако, не прекратился. Более того – на пути возникла целая вереница обгаженных задниц, словно мечтавших об очистительной пуле.

Стрелявшего перекосило, он снова вскинул оружие, но старший группы остановил его жестом:

– Отставить стрельбу. На этих мазохистов патронов не напасешься.

– Тут боевые нужны, – хмуро сказал стрелок.

– Будет приказ – будут боевые. Не для того всю эту шваль здесь собирали, чтобы боеприпасы тратить.

Последняя фраза особенно не понравилась Змею. Похоже было на то, что создателями Накопителя была задумана некая расправа над собранными здесь людьми. Или же их собирались использовать каким-то особо изощренным и болезненным способом. Хорошо, если просто как каторжников на тяжелых работах. Но мысли навязчиво подсказывали и другие способы безотходного использования человеческого материала, о которых известно было каждому неприкасаемому: мясо, удобрения, кожа.

Один из квадратов приковал взгляд, мгновенно вытеснив посторонние мысли. Это был буквально «черный квадрат» – по цвету большой группы собранных здесь людей в одинаковых темных одеяниях. Змей не сразу сообразил, где уже видел этих людей в черных балахонах. И лишь когда одна из фигур медленно поднялась в центре этого черного пятна, вспомнил.

Черные Святители – так они себя называли. Выходит, повязали их тогда, в баре. Не вышло у самозваных святош перетянуть на себя одеяло в борьбе за тупые умы обитателей Карфагена. И слава богу, уж лучше старая, жадная и злобная Директория, чем эти фанатики. Впрочем, шут его знает, под чьи лозунги легче было бы умирать.

«Пошли они все к дьяволу, уроды», – злобно подумал посредник.

«Монах», поднявшийся и возвышавшийся над сидевшими на гравии единоверцами, вдруг принялся расталкивать собратьев и быстрым шагом направился к проволочному ограждению, словно не слыша окрика конвоира и не обращая внимания на угрожающе поднятый ствол травмата. Черный подошел к низко гудевшей проволоке вплотную – и едва не положил на нее растопыренные ладони. Он впился в Змея взглядом выпученных глаз с такой силой, что почти физически остановил его.

Тут же в спину посредника уперся холодный ствол:

– Давай, пошел!

Змей продолжил движение – и параллельно, не сводя с него взгляда, как голодный вурдалак, двинулся главарь Святителей. Остановился он только перед угловым столбом квадрата, но продолжал смотреть Видящему вслед, пока конвой не скрылся из виду.



Широкая терраса опоясывала пространство Накопителя по кругу, возвышаясь в полутора десятках метров над поверхностью. Здесь он уже бывал – тогда, вместе с Полковником, устроившим ему маленькую экскурсию с целью устрашения. В тот раз беседа едва не закончилась фатально. Чего ждать теперь – было неизвестно. Но вряд ли чего хорошего, судя по уставившимся на него рылам. «Отчего у этих «шишек» из Директории такие одинаковые свиные рыла? – подумал вдруг посредник. – Тоже, наверное, какая-то мутация. От вкусной и здоровой пищи на фоне всеобщей любви и обожания».

«Шишек» было двое. Оба в лоснившихся, с трудом сходившихся на животах костюмах, сидели, развалившись в специально принесенных складных креслах, и даже смотреть на них было неудобно – так они страдали от этих непривычных для них сидений. Видимо, в своих кабинетах они держали более удобные вместилища для собственных задниц. Хотя, не исключено, он был несправедлив, и в нем говорила застарелая неприязнь неприкасаемого к любым формам власти. Эти же были ее воплощением. По странному выверту физиологии у одного лицо было багровое, видимо, от артериального давления. Кожа лица второго была синюшная, еще сильнее подчеркивавшая черные мешки под глазами. Еще те красавцы, даже пропало желание завидовать их высокому положению в иерархии Карфагена. «Два толстяка», – мелькнуло в голове название услышанной в детстве сказки. Или тех толстяков было трое?

В любом случае было понятно, на кого работают лаборатории в тщетных поисках способа продлить жалкое человеческое существование. «Эти без медицинской помощи долго не протянут, – отметил про себя Змей. – Хотя… Жизнь показывает: негодяи умудряются прожить куда дольше добропорядочных граждан». А в том, что у власти в Карфагене стояли негодяи, сомневался разве что дурачок, веривший в каменное небо.

Здесь присутствовала и охрана в невзрачной серой одежде, но держалась она на некотором отдалении. Это было странно, учитывая потенциальную опасность приведенного сюда пленника. Правда, за спиной посредника стояли еще двое, вооруженные автоматами. Но и им краснолицый жестом приказал отойти.

– Какие люди! – с ходу выдал посредник. Плевать ему было на формальности и тонкости чинопочитания. – Любуетесь видом? Мне бы тоже понравилось, если бы я не наблюдал этот гадюшник изнутри.

– Садись, – сипло предложил синюшный, доставая из-за пазухи серебристую фляжку. Отпил немного, поморщился, завинтил крышку.

Оглянувшись, Змей увидел кем-то поставленную табуретку. Однако здешнее гостеприимство имело пределы: пленник должен был чувствовать себя неудобнее хозяев положения. Хотя тут можно было поспорить: в отличие от страдающих «шишек», Змей расселся на табуретке с удовольствием, поглядел на фляжку в руке синюшного.

– Я бы тоже накатил немного, – заявил посредник.

Синюшный замер, с удивлением разглядывая пленника. Видимо, не каждый позволял себе такие вольности по отношению к его чину. Протянул фляжку. Змей подался вперед, с любезной улыбкой взял фляжку, свинтил увесистую крышку. Демонстративно вытер горлышко рукавом, хоть это могло сойти за оскорбление. Да чего уж там – это и было оскорбление, то немногое, что мог себе позволить вызванный на допрос обитатель Накопителя. Отпив пару глотков, Змей удовлетворенно кивнул: пойло было что надо. Вроде того, что он пробовал в гостях у мертвого ныне Зама. Вернул фляжку и принял безмятежно расслабленную позу, насколько то позволяла угловатая табуретка.

– Значит, ты и есть тот самый Видящий, – пряча фляжку за пазуху, сказал синюшный.

– Который раз слышу эту фразу и всякий раз отвечаю одно и то же, – Змей пожал плечами. – Да, меня называли Видящим.

– Почему – в прошедшем времени? – отдуваясь, поинтересовался краснолицый.

– Потому что я больше не Видящий. Отпала необходимость.

– Что значит – отпала? – с сомнением произнес синюшный. – Я слышал, это что-то вроде болезни было? Выздоровел, что ли? Или нет?

– Можно и так сказать, – не стал спорить Змей. – У меня были видения – Запретная гора и все, что с ней связано. Не знаю, как это работало, но мне просто физически нужно было отправиться туда, поглядеть на все это собственными глазами, прикоснуться и все такое.

– И? – краснолицый недоверчиво подался вперед.

– И я отправился. А как дошел – видения прекратились. Я думаю, именно потому, что они слились воедино – видения и реальность…