Карфаген

В круглом окошке, расчерченном прицельной сеткой, колыхалась возбужденная толпа. Похоже, это были приверженцы Святителей – их стало еще больше. Во всяком случае, командовали там именно люди в черных одеждах. За стеной из их силуэтов плохо было видно, что происходит. Пока фигуры в балахонах не принялись затаскивать на выступ Черной скалы связанных пленников.

– Точно, блюстители, – подкручивая резкость прицела, пробормотал посредник. – Только непонятно, что они здесь…

Он запнулся, не веря своим глазам. Точнее – одному глазу, вытаращившемуся в холодный окуляр.

– Игнат…

– Что? – вздрогнула Тана. – Ты сказал – Игнат?

– Он там. – С трудом оторвавшись от прицела, Змей указал в сторону Черной скалы. – Связанный. С ним еще двое в форме блюстителей.

– Откуда он здесь? – тревожно проговорила девушка. Она легко поднялась с камня, на котором сидела, прижалась к Змею, пытаясь отследить его взгляд. – Скала далеко. Может, ты обознался?

– Это какой Игнат? – равнодушно спросил Мориц. – Бывший агент, из спецов? Тот, что с вами к Запретной горе ходил?

Змей не слышал его. Он снова припал к прицелу, но уже ничего не увидел – пленников вновь заслонила толпа. В голове все смешалось. Начавшие было строиться планы побега рассыпались, как карточный домик.

– Может, и обознался, – проговорил он. – Надо проверить.

– Ты спятил, – все так же спокойно заметил Мориц. – Чтобы проверить, надо идти к скале. Там тебя и дожидаются – чтобы завершить недоделанное. А то ты какой-то слишком живой для этой чернобратии.

– Придется, – твердо сказал Змей, поднимаясь на ноги и машинально поглаживая рукоятку винтовки. – Игнат мне не раз жизнь спасал. Да и вообще… Сдается мне, там расправа намечается… Да чего вы уставились на меня, как на покойника? Я только гляну – и назад. Обернусь быстро. Ну, может, не быстро. И не обернусь совсем. Короче, идти надо – и все тут.

– Я с тобой пойду! – решительно заявила Тана.

– Черт с вами, – сказал Мориц. – Самоубиваться – так хоть со смыслом. Только винтовку отдай – у тебя пистолет. Жаль, минус один патрон. Надеюсь, больше осечек не будет.

Детектив взял винтовку из рук Змея, быстро осмотрел ее, проверив магазин, прицел, щелкнул затвором. Тана подняла с гравия длинный дюралюминиевый шест, с которого сорвала некогда грозную табличку «СТОЯТЬ! ОТКРЫВАЮ ОГОНЬ!». Ловко крутнула шест в руке, недобро улыбнулась. С чем, с чем, а с шестом танцовщица была «на ты». Девушка решительно бросила:

– Идем?

Молчавший до этого и просто наблюдавший Пшик вдруг встрепенулся, подскочил, словно до него только теперь дошел смысл сказанного. Зашипел с неожиданной злобой:

– Да вы что здесь, совсем обезумели?! Я вам спасение предлагал! Спасение! А вы сами себя сгубить решили! Вы идиоты! Я вас ненавижу!

Все это неслось уже им в спины. Боевая троица перебралась через бруствер, направляясь в сторону Черной скалы, у подножия которой волновалась толпа. В отчаянии Пшик крикнул:

– Да идите вы к черту! Чтоб вы там сдохли! Я сам спасусь, сам! Один!

Тана поморщилась, проговорила, не оборачиваясь:

– Не понимаю, чего он так в нас вцепился? Ну хочет спасаться – пусть спасается. Других проклинать-то зачем?

– Ты разве не поняла? – Змей посмотрел на подругу, грустно улыбнулся. – Ему же страшно. Страшно спасаться одному. Ведь если спасешься в одиночку – в одиночку придется и жить. Прятаться, скитаться, ни на кого не надеясь, никому не веря. Правда, не совсем в одиночку: придут твои страхи, придет совесть. Когда не с кем даже поговорить, придется говорить с самим собой. Не каждому приятно оказаться наедине с самим собой. В зеркале можно увидеть монстра.

– Ладно, это его проблемы, – скривилась Тана. – Пусть сам давит своих тараканов. И без него есть чем заняться.

Змей взял ее за руку, свободную от шеста, который она придерживала, неся его на плече. Эту девушку не напугать было ни одиночеством, ни толпой врагов. В ее жизни наверняка хватало мрачных моментов, но жила она настоящим. Реальными угрозами, реальными радостями, настоящими чувствами. Потому Змей и бросился тогда в толпу блюстителей – Тана стоила того, чтобы искать ее даже за колючей проволокой. Правда, никто тогда не мог подумать, чем обернется этот безумный шаг.

– Все на землю! – быстро бросил Мориц, ловко припав к земле.

Посредник с девушкой рухнули следом. Детектив глянул в прицел, поводил стволом. Сказал:

– Показалось. Похоже, нас пока не заметили. Но скоро заметят. Нужно что-то придумать.

– Дай-ка. – Змей протянул руку, взял винтовку. Поглядел через прицел на толпу, которая стала значительно ближе. Перевел точку прицеливания на скалу. Поднял к вершине.

– Интересно, – произнес он. – Скала-то пустая. Видать, устали они на камешек лазить и прыжки с трамплина устраивать. Решили по старинке людей валить.

– И что? – нетерпеливо спросила Тана. – Может, этих несчастных не собираются сбрасывать с высоты. А убьют каким-нибудь другим способом – какая разница, если среди них наш Игнат?!

– Есть просто одна мыслишка… – Змей оторвал взгляд от окуляра. Огляделся вокруг. Кивнул в сторону поваленного проволочного заграждения шагах в десяти от них. – Как думаете, насколько она крепкая, эта проволока?



Черная скала все же оказалась не такой уж пустой. У основания, в месте единственного безопасного подъема на крутой, мокрый от падавшей сверху воды склон, сидел на плоском камне балахонщик в надвинутом на лицо капюшоне. «Монах», видимо, был в карауле, охранял новую святыню. Правда, от непосильной тяжести поставленной задачи его сморило в сон. Этим глупо было не воспользоваться. Спящий получил прикладом в темя от безжалостного Морица. Дозорного скрутили куском проволоки – этого добра у них собой было много. Потом Святителя отволокли за скальный выступ, чтобы не привлекал внимания. И стали подниматься наверх, волоча за собой неподъемный моток крепкого провода, который норовил размотаться, запутаться в ногах и сбросить своих носильщиков в пропасть.

– Что-то я не верю в эту авантюру, – отдуваясь под тяжестью ноши, сказал Мориц. – А если твои расчеты ошибочны?

– Тогда нас перебьют на месте, – бодро отозвался Змей. Он шел впереди, так как единственный из их маленького отряда более-менее знал дорогу. Пусть даже и проходил по ней с мешком на голове. – Хочу тебя успокоить: меня убьют первым, а у вас еще останется шанс смыться. Надеюсь, перед этим ты грохнешь главаря Балахонщиков.

– Даже не сомневайся, – хмуро сказал детектив. – Меня этот самозванец давно раздражает.

– Ты же вроде всегда над схваткой, Мориц? – заметила Тана. – И нашим, и вашим, а?


– Ничего, немного изменю принципам, – ответил наемник. – Надо же как-то стресс снимать.

Взобравшись на скалу, они быстро приблизились к уступу – тому самому, с которого сбрасывали приговоренных по приказу Пастыря. Змей боялся только одного – что они опоздали. Тихо опустившись на живот, подполз к самому краю по мокрой, холодной поверхности. Осторожно выглянул.

Внизу по-прежнему уродливыми кольями торчали железные штыри. На некоторых продолжали висеть мертвые тела. От них уже тянулся характерный запашок, но никто и не думал убирать это страшное свидетельство власти Черных Святителей.

К штырям у самого подножия скалы были привязаны те трое, в форме блюстителей. Похоже, это было что-то вроде «позорных столбов» – для острастки тех, кто все еще шатался на свободе – если такое слово вообще можно было применить к узникам Накопителя. Широким полукругом перед частоколом ржавых штырей стояли фигуры в мокрых черных балахонах. Они являли образец спокойствия и смирения, особенно на фоне толпы злобных оборванцев, норовивших прорваться сквозь это своеобразное оцепление и швырнуть камень в связанных. Непонятно, чем было вызвано такое остервенение. Может, сама форма действовала на обитателей Накопителя как красная тряпка на быка.

Пастыря не было видно, вместо него зычно вещал здоровенный толстый Святитель, чья голова едва помещалась в чересчур тесный для нее капюшон:

– Проявите терпение, братья! Побивание нечестивцев камнями скоро начнется! Дождемся Пастыря. Он и благословит вас на это благое дело…

Посредник так же тихо отполз назад. Хотя перспектива такой жуткой расправы не внушала оптимизма, от сердца немного отлегло. Время у них было. Правда, немного – как минимум, пока не нашли обездвиженного караульного; как максимум – пока не перешли к экзекуции.

– Начинаем, – быстро сказал Змей. – Времени мало, так что давайте без обсуждений.

Обмотавшись проволокой вокруг пояса, он подергал свою «защиту» с некоторым сомнением. Провод был армированный, крепкий. Строго говоря, провода было три – для надежности. Должны были выдержать. Главное, чтобы выдержал Мориц. Тот уперся ногой в торчавший черным зубом выступ, обвив себя другим концом провода, спустив на ладони рукава плаща – чтобы не исполосовать пальцы в кровь. Детектива страховала Тана. Напрямую провод удержать было бы сложно, поэтому его пропустили вокруг мокрого выступа – сила трения должна была снять часть нагрузки.

На самом деле, все это попахивало самоубийством. Едва подумав об этом, Змей оборвал предательские мысли. Он быстро подобрался к краю, встал спиной к пропасти, подался назад – так, что провода натянулись струнами. Взял в руки второй пучок проводов – с торопливо сделанным крюком на конце.

Подмигнул побледневшей Тане. Выдохнул:

– С богом!

И, легко оттолкнувшись, скользнул вниз.

Сначала показалось – убьется на хрен! Скользил он слишком быстро, ощущая свободное падение. Но, видимо, Мориц справился – и резкий спуск затормозился, проволока болезненно впилась посреднику под ребра. Впрочем, приземлился он все равно жестко, едва не напоровшись на вертикально торчащий, наискось срезанный железный штырь. Но Видящему повезло – и не только в этом. Его «десантирования» не заметили – все внимание толпы было устремлено к появившейся сбоку от пленников фигуре Пастыря.

Главарь Черных Святителей неторопливо обошел примотанных к штырям заложников, мрачно оглядывая их из-под надвинутого на лицо капюшона. Из тени Черной скалы Змей наблюдал за происходившим с напряжением и в то же время с брезгливым интересом.

Этот самовлюбленный маньяк, Пастырь, похоже, набирал силу. Держался он теперь еще увереннее, в его движениях появилась какая-то намеренная заторможенность, словно он не торопился расплескивать свои драгоценные силы. Это придавало его образу величия и, видимо, нагоняло жути на столпившихся вокруг адептов.

– Мы собрались здесь, чтобы вершить справедливость, – негромко сказал Пастырь. Однако слышно его было хорошо, так как толпа мгновенно притихла. – Эти трое – псы Директории, гонители истинной веры. Из-за них мы сейчас здесь, подыхаем в каменном мешке – и не можем нести истину несчастному Карфагену…

– Я не понимаю… – пробормотал пленник, что был в центре. – Мы не знаем ни про какой свет истины…

– Еще бы, – зловеще произнес Пастырь. – Потому вы здесь и ждете своей участи.

– Если ты не заметил – нас тоже бросили в Накопитель! – огрызнулся тот, что был справа. – Потому, что мы отказались исполнять приказ и не стали стрелять в людей!

– Вот поэтому вас не убили сразу, – вкрадчиво сообщил главарь балахонщиков. – Мы поступим по справедливости – и ваша судьба зависит от вас самих. Согласны ли вы присягнуть нашему Братству и вступить в ряды Черных Святителей? Это подарит вам жизнь. И потребует от вас взамен подарить жизнь Братству – по первому требованию ее лидера, чья власть освящена Твердью.

– Это по твоему, что ли, требованию? – с презрением в голосе произнес третий пленник, тот, что был слева. – Я понятия не имею, что там за твердь, – может, у тебя в голове вместо мозга? Но то, что вы творите, мне не нравится.

Змей с трудом удержал порыв, чтобы не броситься вперед. Потому что дерзким парнем в порванной, окровавленной форме действительно оказался Игнат. Медленно вытащив из-за пояса пистолет, посредник снял его с предохранителя.

Пастырь замер, переваривая услышанное и словно решая, предаваться гневу или повременить. С неожиданной мягкостью он произнес:

– В тебе говорят невежество и гордыня. Ты просто не понял еще, что тебе предстоит, если не прислушаешься к голосу истины.

– И что же, убьете? – мрачно спросил Игнат. – А ведь я в первых рядах был, когда приказ отдали – валить вашу черную свору. Я тогда решил, что смерть – это чересчур, даже для таких психов, как вы. Вас просто аккуратно приняли – и вот благодарность.

– Наша благодарность более чем велика, – повысив голос, сказал Пастырь. – Ты опытный солдат и можешь быть нам полезен. Облачись в черное, вступи в ряды воинов Тверди – и ты не пожалеешь. Это касается всех вас. – Человек в балахоне обвел рукой всю троицу пленников. – Когда мы возьмем власть в Карфагене, вы станете во главе нашего воинства, станете проводниками воли великой Тверди. Если же откажетесь…

Он сделал широкий жест в сторону толпы. Люди словно ждали сигнала, взревев злобным воем. Над головами затряслись зажатые в руках камни. Пастырь торжественно развел руки:

– Твердь заберет вас!

Несколько секунд пленники молчали. Первым не выдержал тот, что был справа, плешивый и потный:

– Я… Согласен.

– Повинуешься ли ты воле Тверди? – возвысил голос Пастырь. – Готов ли ты принять лютую кару, если нарушишь завет?

Плешивый поежился, не решаясь ответить сразу. Но, поглядев в озверелые лица людей с камнями, пробормотал:

– Готов.

Главарь сделал небрежный знак, плешивого сдернули с позорного столба, поставили в сторонке между двумя здоровяками в черных балахонах. С тем, что был посередке, одутловатым человеком, на котором трескалась форма не по размеру, процедура повторилась.

Остался Игнат. Пастырь повторил свой вопрос. Пленник не спешил с ответом. Он хмуро смотрел на злобного упыря в балахоне, упивавшегося властью. В этот момент Змей остро осознал: нельзя допустить позора своего друга. Ситуация завела Игната в тупик, и никто не смог бы его упрекнуть, если он решился бы на сделку с этой темной силой.

Но сделал бы он это на глазах целой толпы свидетелей. И главное – на глазах Змея. Вроде бы ничего особенного – но именно так и ломаются люди. Особенно такие, как Игнат – неисправимые идеалисты и люди чести. А сломленный духом человек – ненадежный союзник. Вместо товарища по оружию он становится обузой. Такой человек опасен – как для себя самого, так и для тех, кому он дорог.