Кошка Баскервиллей

Наконец звонок прошел.

— Герман Иосифович, да, это я, Ласточкин. Вы, когда освободитесь, не могли бы ко мне зайти? Да, хорошо. Жду, — суровым начальственным голосом приказал в трубку Игорь.

— М-да, хорош, — подколола я приятеля.

Мы продолжили пить душистый чай, и на третьей чашке я наконец-то вспомнила, где я слышала о профессоре Заморайском. Это именно он лечил Таисию Дятлову после того, как она сбежала от Алексея. Да-да, именно Заморайский, со слов Юлии Колчиной, помог будущей актрисе справиться со стрессом и найти себя. Действительно чудесный специалист, не всем дано помогать и лечить израненные души. Надеюсь, он найдет подход и к моей Леночке.

Я уже даже про себя называла ребенка «моим», это тоже грело мне душу.

Минут через пять в дверь постучали.

— Игорь Константинович, вы хотели меня видеть?

В кабинет просунулся сухонький старичок. Хотя со словом «старичок» я поторопилась. Про таких людей говорят, что у них нет возраста, они перестают стареть после тридцати пяти. Заморайский, а это был именно он, выглядел так, что ему вполне могло быть и тридцать, и пятьдесят пять. Но я все же остановилась на возрасте сорок плюс. Одет он был небрежно, но изысканно. Такой парижский шик в нашей Тарасовской губернии. Чрезвычайно худой и энергичный, он походил на огромного кузнечика или даже богомола в своем зеленом пиджаке, который по странной прихоти судьбы встал на задние лапки, побрился и притопал на встречу с начальником.

— Герман Иосифович, добрый день, заходите.

Потоптавшись у двери, Заморайский зашел.

— Чаю хотите? — любезно предложил хозяин кабинета.

— Нет, спасибо. Недавно пообедал. Вы хотели меня видеть? — поинтересовался «кузнечик».

— Не совсем я. С вами мечтает поговорить моя очень хорошая знакомая Татьяна Иванова. Танечка, познакомьтесь с нашим чудо-доктором, доктором по нервам, как говорит моя жена. Я вас ненадолго оставлю, позвоню Светочке, а вы пока побеседуйте.

Ласточкин снова ухмыльнулся в усы и с веселым мотивчиком в духе «Любовь одна виновата» упорхнул из кабинета, как огромный жужжащий шмель.

— Татьяна, очень рад знакомству.

— Спасибо, я тоже.

Рукопожатие у Германа Иосифовича было вялым, но цепкий взгляд маленьких, как буравчики, глаз выражал многое. Я неплохой физиогномист и уже сделала кое-какие выводы о своем новом знакомом.

— Я тоже очень рада знакомству, Герман Иосифович. Я в настоящий момент выступаю в роли опекуна для одной девочки, Елены Смирновой. Ей тринадцать лет, сейчас она лежит в этой клинике, — начала свой рассказ я.

— Что-то серьезное с ней? Неизлечимое? — участливо поинтересовался доктор.

В его голосе было столько неподдельной заботы и участия, что даже я клюнула. И почти что забыла, что у них, у психологов, это профессиональное — забота и участие по прейскуранту оказанных услуг.

— Нет, спасибо, все излечимо — через восемь месяцев она поправится. У женщин такое часто бывает, — я усмехнулась. — Она лежит здесь на сохранении.

— Беременна в тринадцать? Это сейчас, к сожалению, не редкость и никого уже не удивляет, — ответил Герман Иосифович.

— А мы и не собираемся никого удивлять. Аборт ей делать нельзя по медицинским показаниям, потому я хотела бы, чтобы вы с Леной поговорили. Объяснили все, помогли справиться с такими событиями в жизни, подготовить ее к будущему с психологической точки зрения.

— Да, я вас понял. Мне приходилось уже с подобным сталкиваться, я постараюсь помочь девочке. Еще один вопрос, чтобы мне легче было работать, — было ли насилие в отношении Елены, растление малолетних?

— Насилия не было, но отец ребенка был взрослым тридцатипятилетним мужчиной, сейчас его убили. Лена тяжело переживает его гибель, к тому же она живет в доме-интернате, нет родителей или близких, чтобы она могла получить от них поддержку или помощь.

Герман Заморайский склонил голову и по-птичьи внимательно слушал.

— Девочка-сирота, которую еще изнасиловал взрослый мужчина, которого потом и убили, и она от него беременна. Я все правильно понял? Это же очень интересный случай в психологической практике, — он с удовольствием потер руки. — Если вы не против, я потом опишу этот клинический случай в своей научной статье для журнала. Конечно же, все имена-фамилии будут изменены.

— Я не против статьи, можете писать куда угодно, только помогите разобраться маленькому ребенку, что она станет матерью.

— Да, да, конечно. Я уже мечтаю с ней побеседовать, это же уникальные данные для работы.

Он вскочил с кресла и принялся ходить по комнате, разговаривая сам с собой:

— «Психологический вестник» за апрель может взять статью, а лучше перевести ее в «Нейшенл психолоджи», — он от удовольствия чуть ли не выпрыгивал из штанишек.

Вообще, по моему скромному мнению, Герман Заморайский был весьма странный субъект, с чудинкой, хотя в его случае с «психинкой», но для меня сейчас главное — чтобы он хорошо делал свое дело.

Вон как радуется, что ему сложный пациент достался.

— Еще один вопрос к вам, Герман Иосифович. Но это не связано со Смирновой Леной. Несколько лет назад у вас лечилась будущая актриса Таисия Дятлова, хотя это потом она стала Дятловой. Вы ее, наверное, знали под фамилией Скворцова. Несколько дней назад Дятлову убили, задушили в нашем городе. Я расследую ее смерть, я частный детектив…

— Подождите, — перебил меня на полуслове Заморайский. — А что, девочки-сироты Лены нет? Вы все придумали, чтобы до меня добраться? — рассердился профессор.

— Девочка Лена есть, все, что я рассказала о ней, правда. Ей реально нужна ваша помощь. От этого я не отказываюсь. Но информация о Дятловой мне нужна. Расскажите, что с ней произошло, о ее психическом состоянии, — попросила я.

— Я бы рад вам помочь, но я не могу разглашать информацию о своих клиентах. Это врачебная тайна, кто бы мне доверил самое сокровенное, если бы я всем все рассказывал?






Глава 23




Что ж, пора заканчивать со всеми моими делами!

Я снова залезла в Интернет, принялась читать информацию о породе мейн-кун. Возможно, там будет зацепка, куда кошка могла убежать. Если сама не найду, то придется клеить на столбах объявления, типа, «Пропала кошка. Обещано вознаграждение». Хотя с вознаграждением можно было не торопиться. Лидия Степановна не горела желанием снова расстаться со своими ста тысячами.

В Интернете я прочитала, что еще одной отличительной особенностью у кошек этой породы являются стоячие ушки с кисточками.

И тут я вспомнила недавний разговор возле помойки с незабвенной и незыблемой Зоей Петровной:

— Я, Танюша, настоящего черта видела. С рогами и копытами. В подвале возле пятого подъезда сидел и красными глазами глядел прямо на меня. Грозит конец света, попомните мои слова.

С рогами, говоришь?

Я, кажется, знаю, где искать нашу Виолетту.

Я спустилась к пятому подъезду, окошко подвала было действительно ничем не забито. И внутри его действительно кто-то большой и страшный сидел.

А еще выл нечеловеческим голосом.

Тут вспомнился и мой недавний кошмарный сон в руку. Вот и наш кошачий Баскервилль нашелся.

Не буду описывать мои злоключения по вытаскиванию жирной и злобной кошки из подвала. Целый роман подошел бы к этой спасательной операции, достойной пера неподражаемого Артура Конан Дойла.

Виолетта почувствовала вкус свободы, или нашла себе здесь хвостатого кавалера, но расставаться с теплым подвалом она не спешила. Тогда что орала? Вот и пойми этих баб, тем более кошачьих.

Но я все равно справилась. Я пошла на хитрость, вспомнив, что Виолетточка очень любит «лососика». В «Восьмерочке» я купила кусок рыбы, и на эту вкусно пахнущую наживку смогла выманить дикого зверя из его полюбившегося подвала.

В итоге вся исцарапанная, покусанная, с орущей и закутанной в плед Виолеттой я все-таки доставила ее потрясенной хозяйке.

Лидия Степановна была вне себя от счастья.

Она целовала вырывающуюся Виолетту, бегала за мной с зеленкой, пытаясь смазать мои царапины, кланялась мне в пояс и обнималась с маленькой рыжей Глорией, которую тоже решила оставить у себя: «Чтобы Виолетточке больше не было скучно, тогда она не будет убегать».

Еле вырвавшись из этого кошачьемго дурдома, я считала, что первое дело я блистательно завершила, теперь осталось закрыть и второе.

И я отправилась на улицу Степную.

Конечно, очень мал был шанс, что я найду в этой квартире Таню, но других адресов у меня не было.

Улица Степная находилась на дальней окраине Тарасова. Грязные, темные, полуразрушенные трехэтажные дома, которые народ прозвал немецкими, потому что эти бараки построили сразу же после Великой Отечественной, на стройке было тогда немало пленных немцев.

В те годы этот район уже котировался, но спустя семьдесят с лишним лет от элитных немецких домишек мало что осталось.

В газетах писали, что многие эти дома попали под городскую реконструкцию, скоро здесь вырастет новый город-сад, а наследие немецких пленных все снесут, но этого пока не было.

Я ехала по улице Степной и недоумевала, почему она называется Степная, степи здесь никогда не было и, наверное, не будет.

Дом сто сорок шесть нашелся в самом конце улицы, такой же трехэтажный полуразрушенный барак, как и все остальные.

Я припарковалась, вышла из машины и огляделась по сторонам.

Возле забора в кустах сидели два местных алкоголика, типичные дяди Пети, в вытянутых трениках и с незабвенной «беленькой» в руках.

Несмотря на осеннюю погоду, они расположились на газетке, где разложили нехитрое угощение — нарезанные толстые куски колбасы на закусь и водка в пластиковых стаканчиках.

Возле другого подъезда ошивалась стайка пацанов лет пятнадцати-шестнадцати, которые громко пятиэтажным матом обсуждали политическую ситуацию в стране.

Я поеживалась, вот уж райончик!!!

Интересно, можно ли здесь машину оставить, не разобьют ли мне окна и не вытащат ли магнитолу?

Конечно, я найду потом этих хулиганов, но у меня сейчас не так много времени, чтобы проводить воспитательные беседы.

Пока я разглядывала обитателей двора улицы Степной, во двор заехал мини-фургончик с ярким лейблом популярного ресторана в городе, сети здорового питания.

В этом грязном и вонючем дворе он выглядел как инопланетянин среди землян. Конечно, вполне кто-то мог заказать еды на дом или даже работать в службе доставки, но все-таки как-то не к месту он был здесь.

Из фургона выскочил щуплый парнишка в фирменной куртке и с пакетом из ресторана, поразмыслив немного он подскочил ко второму подъезду.