Красавиц мертвых локоны златые

Она вытерла руки: «А теперь скажи мне, что ты думаешь?»

– Мне грустно от этого, – ответила я.

Ундина долго пялилась на меня, потом яростно замотала головой, словно выбравшийся из воды ретривер.

– Спасибо, что выслушала меня, Флавия, – сказала она. – Рада, что мы поговорили об этом. А теперь пошли завтракать. Мой желудок считает, что мне перерезали горло.

Я сидела над селедкой и рассматривала эту странную маленькую девочку, которая внезапно так напомнила мне меня саму.

– Где ты взяла эту штуку? – спросила я, понизив голос и наклонившись к ней.

– Так и знала, что ты заинтересуешься, – сказала Ундина. – Именно поэтому я позаимствовала ее из комнаты мисс Стоунбрук.

– Ты не боялась, что тебя поймают?

– Поймают? – Она захихикала. – Меня? Я просто маленькая девочка. Хотела сделать ракету из этой штуки, вот и все.

Я не стала говорить ей, что уже изучила этот предмет, это будет жестоко.

– Спасибо, что позаботилась об мне, – поблагодарила я. – Что ты об этом думаешь?

Ундина растопырила пальцы левой руки и начала загибать их по очереди:

– Один – это костюм. Два – она актриса. Три – это часть маскарадного наряда, и она преступница. Четыре – у нее какая-то тропическая болезнь, и ей нужно, чтобы одежда не касалась нижней части тела.

– Отлично, – восхитилась я. Я не подумала ни о чем таком.

Ундина ухмыльнулась, словно гоблин.

– А, вот ты где! – сказала миссис Мюллет, входя в комнату и уставившись на Ундину. – И чего ты желаешь на завтрак?

– Яйца по-шотландски, – тут же отозвалась Ундина. – И подержите их подольше. Ибу всегда так говорила официанту, когда мы останавливались в роскошных отелях.

– Не сомневаюсь, милочка, – сказала миссис Мюллет. – Должно быть, это было забавно. А теперь сколько тостов ты хочешь?



«Роллс-ройс» довольно мурлыкал, как котенок. Казалось, что он счастлив растянуть свои механические мышцы в долгом пути в Лондон и за его пределы.

– Ундина подает надежды, – заметила я, позволив своим словам заманчиво повиснуть в воздухе.

– Хорошо, – сказал Доггер.

Снаружи деревья, холмы и небо проносились в бесконечной панораме осени. Фермеры собирали последний урожай в полях, их машины ползали по земле, словно жуки.

– Она очень странная, – добавила я.

Над отдаленным холмом косыми струями хлестал дождь из темной тучи, волновавшейся на фоне безбрежной белизны сияющего неба.

– Да, – согласился Доггер. – Но, если задуматься, мисс Флавия, мы все странные люди.

Остаток пути прошел в относительном молчании.

За время нашего отсутствия аббатство Голлингфорд не изменилось. Когда я сказала об этом, Доггер ответил: «В тюрьмах и больницах перемены не приветствуются. Только неизменность делает их терпимыми для пленников в их стенах».

Мы припарковались на маленьком полумесяце из гравия рядом со входом.

Мы поднимались по ступенькам, когда из вестибюля вышел довольно полный человек в белой куртке и остроконечной шапке. Он был похож на привратника.

– Кого-то ищешь, друг? – спросил он у Доггера.

– Да-да, – ответил Доггер. – Как вас зовут?

– Куртрайт, – ответил мужчина, приподнимая свою шапку и возвращая ее на место с широкой улыбкой. – Гилберт С. Куртрайт. Можете называть меня Гил, как все. Даже те, над кем я начальствую.

– Спасибо, Гилберт, – продолжил Доггер. – Будем премного обязаны, если вы проведете нас к доктору Брокену.

– Доктору Огастесу Брокену? – уточнил Гил, снова снимая шапку и уставившись в нее, как будто на подкладке напечатаны дальнейшие инструкции.

– Верно, – сказал Доггер. – Думаю, он нас ожидает.

И это правда, внезапно поняла я. Доггер часто делает предположения, резонирующие с миром других людей и связывающие наши миры практически без усилий. Это искусство, которым я восхищаюсь и которое надеюсь однажды постичь.


– А! Доктор Брокен, – повторил Гил. – Он хитрец, да?

– Прошу прощения? – Доггер выгнул брови.

– Это шутка, друг. Мы все так говорим. Он любит тишину и спокойствие. Никаких проблем с ним. В хороший день мы выкатываем его на солнце утром и возвращаем вечером – вместе с простынями.

– У вас развитое чувство юмора, Гилберт, – заметил Доггер.

– В месте вроде этого ничего другого не остается. Или с дуба рухнешь.

– С дуба? – переспросил Доггер.

– Съедешь с катушек. Чокнешься.

– А, – сказал Доггер. – И где же нам найти доктора Брокена.

Гил обвел рукой окрестности.

– Третий дуб справа с противоположной стороны.

– Благодарю вас, Гилберт. – Доггер протянул руку, которую Гил с готовностью пожал. – Вы очень любезны.

Мы пошли по лужайке и, оказавшись за пределами слышимости Гила, я сказала Доггеру: «В прошлый раз, когда мы здесь были, дело шло к дождю?»

– Я тоже об этом подумал, – отозвался Доггер.

Мы с легкостью нашли третий дуб справа, и с обратной стороны на деревянной скамейке, окружавшей ствол, сидел доктор Брокен, как нам и сказали. В белом костюме и широкополой шляпе он выглядел тропическим плантатором.

– Добрый день, доктор Брокен, – поздоровался Доггер. – Надеюсь, вы в порядке?

Доктор не ответил.

– Можем мы присесть? – спросил Доггер, указывая на скамью.

И снова тишина.

Хотя я внимательно наблюдала за доктором, я не увидела ни проблеска сознания. С тем же успехом он мог быть вытесан из камня.

– Я бы хотел проинформировать вас, доктор Брокен, – продолжил Доггер, – что ваша дочь миссис Прилл наняла нас найти некие исчезнувшие письма – письма, которые, как она полагает, были у нее похищены.

Я пыталась поймать взгляд Доггера, но он уклонялся. Почему он говорит «она полагает», как будто миссис Прилл еще жива? Доктору кто-то рассказал о ее смерти? И, если да, как он отреагировал?

Доггер снова заговорил:

– До сих пор мы не смогли обнаружить пропавшие документы. Тем не менее, выступая в качестве ее представителей, мы предлагаем обыскать вашу комнату в надежде, что сможем пролить свет на это дело. Вы не возражаете? Вы согласны?

Доктор Брокен и глазом не моргнул.

– Или вы запрещаете? – спросил Доггер.

Внезапный порыв осеннего ветра взметнул листья у нас над головами.

И тут доктор начал задыхаться: небольшой спазм быстро превратился в настоящий приступ.

– Сбегайте в палату доктора Брокена, пожалуйста, – попросил меня Доггер. – Принесите стакан воды.

Я понеслась, как ветер по лужайке, вверх по ступенькам и дальше в вестибюль аббатства. У дверей я замедлила шаг до прогулочного, изображая подростка, которого заставили навестить старого дурнопахнущего родственника. Не стоит привлекать к себе внимания.

Не стоило утруждаться: в поле зрения не было ни души.

Меньше чем через минуту я оказалась в палате тридцать семь и заперлась изнутри.

Что касается воды, это меня не волновало. Доггер сказал: «Сбегайте в палату доктора Брокена». Именно это он и имел в виду.

Если бы он хотел воды, он попросил бы меня сбегать за водой и не более.

Я получила от него зашифрованную инструкцию и поняла ее правильно. Я знаю, что мне нужно сделать.

Со времени нашего последнего визита комната не изменилась. Выкрашенная в больничный цвет молока, с которого сняли все сливки до единой капли, палата была обставлена кроватью, стулом, столом и шкафом.

Грустно думать, что жизнь заканчивается вот так.

Я хорошенько обыскала кровать, стол, матрас и подушки и не нашла ничего необычного. Открутила металлические ножки кровати, заглянула в них, перевернула стул, чтобы изучить дно сиденья, перерыла шкаф – безрезультатно.

Ничего.