Кровоцвет

– Я тоже расстроен. Нам следовало сделать это самим. Тогда она, по крайней мере, ушла бы гуманно, но у нас не получилось…

Я накинулась на Ксана. Я не представляла, что собираюсь сделать, но мне так и не удалось подобраться к нему достаточно близко, потому что путь к Ксану преградил Натаниэль. Наткнувшись на стража, я была вынуждена отступить и стала метаться туда-сюда на своей стороне.

– Это у тебя не получилось! – Я тщетно пыталась вытереть глаза мокрым рукавом. Мой подбородок дрожал. – Я едва не убила себя, прорабатывая твое заклинание, потому что ты сказал, что защитишь ее, а сам этого не сделал. Я даже не знаю, почему поверила тебе, ведь ты даже себя защитить не в состоянии. Для этого ведь существует Натаниэль, не так ли? Он следит за тем, чтобы с твоей головы не упал ни один волосок и чтобы тебе никогда не пришлось самому марать руки.

Ксан произнес спокойным, страшным голосом:

– Тебе лучше уйти. Успокойся, и мы поговорим, когда ты снова придешь в себя.

– Хорошо, я уйду, – сказала я. – Но это… с этим покончено. С тобой покончено!

– Эмили, – сказала Кейт, – подожди!

– Если она хочет уйти, – возразил Ксан, – пусть уходит.





* * *


Вернувшись в домик, я, переполненная эмоциями, с оглушительным стуком захлопнула за собой дверь и навалилась на нее с внутренней стороны. Ярость схлынула, оставив после себя пустоту и измождение. Моя промокшая одежда липла к телу, и я замерзла. Развязав ленты корсета и платья и сняв его, я бросила одежду прямо там, где стояла, и подошла к камину, оставшись в одной белой сорочке. Дрожа всем телом, я присела возле огня и убрала с глаз мокрые пряди волос.

Вокруг меня валялись листы бумаги, упавшие с колен Ксана тем утром. Я собрала их, просто чтобы убрать с пола, но поняла, что не смогу отложить, не просмотрев. Первые два листа представляли собой угольные наброски мерцающего города, каким мы видели его с высоты вчера вечером. Детали, без труда схваченные рукой Ксана в дерзкой, драматичной манере. На третьем листке были изображены руки – мои руки. В одной из них был кинжал из луноцита. А в другой – ничего, кроме ручейков черной крови, стекающей между длинными белыми пальцами.

Отложив рисунки, я стала рассматривать свои ладони. Вчерашний порез затянулся и превратился в тонкий красный рубец. Я сжала пальцы в кулак, чтобы спрятать этот след и вместе с ним старое знакомое чувство стыда. В голове зазвучало отдаленное эхо лихорадочных выкриков толпы: «Ведьма! Ведьма! Ведьма!»

Тут я заметила краешек еще одного рисунка, который я не заметила, пока перекладывала листы. Я вытянула его из стопки и резко поднялась на ноги. У меня закружилась голова. Мне захотелось навеки стереть этот образ из своей памяти, и при этом я не могла оторвать от него глаз.

Распущенные волосы девушки на рисунке разметались вокруг лица облаком; ее глаза были широко открыты, а рот распахнут в крике. От чего она кричала, от боли или от экстаза – оставалось неясным. Здесь не было красоты и изящества, как на том рисунке, где Ксан детально прорисовал ладони. На этом наброске пальцы девушки выглядели грубыми, тугими и скрюченными, как когти. Щеки и глаза были подчеркнуты пещристыми тенями, отбрасываемыми языками пламени от сгорающих в чаше крови и волос.

Ничего удивительного, подумала я. Ничего удивительного в том, что они нас ненавидят. Ничего удивительного в том, что они нас сжигают. Ничего удивительного в том, что Эмпирея хочет избавить от нас землю. Эта… эта девушка… это была мощь, опасность и смерть.

Она была той, кого Ксан увидел, глядя на меня.

Я бросила рисунок в огонь. Пока он горел, я встала на колени и собрала остальные рисунки, после чего тоже сожгла их.

Огонь ревел в камине, и я раскраснелась от этого удушающего жара; пламя словно поглощало и меня, будто я и мое изображение были неразрывно связаны между собой. Задыхаясь, я выскочила обратно под проливной дождь и на этот раз не остановилась на пороге. Я бежала мимо леса, мимо пруда, вниз – вдоль водосточной трубы и прохода за ней.

Когда я вскарабкалась на камни и выбралась на поле кровоцвета, Предвестница меня уже поджидала. Она знала, что я приду, точно так же, как, казалось, знала обо мне все, кроме того, какие тропы могут мне помочь.

– Все эти годы я позволяла тебе меня направлять. Я подвергала себя опасности, чтобы сделать то, что ты мне предлагала, и посмотри, где я теперь. Просто взгляни на то, во что я превратилась. Ты этого хотела?

Она ждала – как всегда, безмолвно.

– Мне все надоело. Все. Ты, магия, смерть. – Я достала кинжал Аклева из луноцита и резким движением уколола им указательный палец. – Я не хочу, чтобы ты ко мне приходила, – заявила я. – Не хочу видеть, как ты ходишь за мной по пятам. С меня хватит. С нас хватит. – Я по крупицам собрала все остатки эмоций внутри себя и выплеснула их на нее. – Просто… уйди! – воскликнула я и ощутила странный тревожный щелчок.

Она неловко попятилась, как будто я закидывала ее не словами, а тяжелыми камнями. Упала в сети кровоцвета, плотно обвивавшего башню, и лоза откликнулась на ее прикосновение, змеей обвила ей ноги и туловище, поднялась вверх до горла и переплелась с волосами. Растение обернуло ее, стало ею, и вскоре я могла разглядеть лишь ее круглые черные глаза, сверкающие внутри клубка красной лозы.

Наконец она издала немой крик, и затем Предвестница и кровоцвет превратились в мерцающий оранжевый уголек и горстку золы, оставив в живой изгороди отверстие с неровными краями. Моему взору неожиданно открылась древняя с виду дверь.

Я подняла дрожащие пальцы к ржавому железному орнаменту. Он представлял собой беспорядочное смешение дуг и завитков. На двери висел проржавевший замок, вставленный в старое дерево, но ключ мне был не нужен. Я мягко надавила на дверь, и она распахнулась. Охваченная трепетом, я вошла внутрь.

Дождь проникал сквозь старые трещины в стенах и стрельчатые окна, проливаясь на мозаику узла-трилистника.

У подножия лестницы я снова увидела ее, женщину-призрака, тело которой было слишком сильно искалечено, чтобы ее можно было узнать. Она смотрела на меня, обернувшись через плечо, затем стала подниматься по ступеням, а там, где она стояла мгновение назад, я увидела висевшую на стене картину. Хотя картина сильно поблекла от времени, я различила на ней три фигуры: женщину, стоявшую между двумя мужчинами – одним с темными волосами в круге света и другим со светлыми волосами, укрытого во мраке.

За первой картиной на панелях обнаружились другие. По мере того, как я поднималась по ступеням, галерея вдоль лестницы рассказывала мне историю Арен. Темные тени выскакивали из прорехи в барьере между материальным миром и миром призраков, и каждая из них была более гротескной и устрашающей, чем предыдущая.

Арен и ее братья проследовали по лей-линиям к месту у древнего водоема, рядом с фьордом, заросшему кустами диких красных роз. Там они взялись за руки, чтобы произнести заклинание, которое бы запечатало эти ворота навсегда.

Пока я поднималась к вершине башни, все больше панелей открывались во мраке. Я уже ничего не могла разобрать, кроме предпоследнего изображения Каэля с ножом в руке и Арен, умирающей на руках у Аклева. Поначалу это выглядело так, будто Аклев обернул вокруг нее лозы роз, но при повторном взгляде на картину мне открылась правда: лозы проникали в нее, становились частью ее, до тех пор пока, наконец, красные розы не стали чисто белыми.

Она не умерла, а превратилась в кровоцвет.

Теперь, находясь на самой вершине башни, я взглянула вверх – на дверь у себя над головой. Как и входная дверь, эта тоже была ветхой и невзрачной. Я открыла ее, толкнув, и вышла на площадку в дождливом сером свете дня.

Осмотревшись, я увидела огромную скульптуру женщины, окруженную тусклым ореолом и глядящую на меня сверху вниз. Нож из луноцита, похожий на тот, что лежал у меня в кармане, был зажат в ее каменных ладонях. Теперь ее лицо было хорошо мне знакомо. Моя прародительница. Предвестница. Арен.

Стоя под мелким дождем, я ощутила на руках холодные покалывания и обернулась. Женщина-призрак замерла на краю башенной площадки рядом с осыпающимся парапетом. Она вытянула руку, желая показать мне, как она умерла. Я слишком устала, чтобы испытывать страх, и потому просто отступила назад.

Более шокирующим, чем холод, был режущий глаз переход от дня к ночи, из моей реальности в последние мгновения ее жизни. В этих отголосках прошлого у меня не было собственных глаз и ушей. Я видела и слышала то, что видела и слышала она.


Она разговаривала с другой женщиной, стоя там же, где сейчас стояли мы.

– Я больше не могу смотреть на его страдания, – говорила она. – С каждым днем ему становится хуже. Я чувствую, как он ускользает, Сальма. И я не могу его отпустить… не хочу.

Сальма? Я ее узнала. Целительница из города. Здесь она была моложе, но с тем же противным хмурым выражением лица.

– Лучше всего довериться природе, пусть все идет своим чередом, – сказала Сальма. – Кровоцвет и неприятен, и ненадежен. Даже если мне удастся добыть один из лепестков – хотя это почти невозможно, поскольку они разлагаются в тот момент, когда к ним прикасаешься – что, если это не поможет? Получится, что ты умрешь зазря.

Теперь женщина смотрела вниз, и я заметила на обеих ее худых руках по кольцу. На одном из них красовался широко раскинувший крылья ворон, это был перстень Сильвис. Другое кольцо украшал чистый белый камень, который мерцал сотнями треугольных граней.

– Если я этого не сделаю, Ксан погибнет. – Она посмотрела на Сальму. – Ни одна мать не должна оставаться без своего ребенка. – Она сняла кольца и вложила их в ладонь Сальмы. Дрожа, она добавила: – После того как ты дашь ему лепесток и ему станет лучше, не могла бы ты проследить за тем, чтобы эти кольца попали к нему? Не могла бы ты сказать ему, что я его люблю? Обещай мне.

– Не делайте этого, миледи. Не надо.

Женщина взобралась на край парапета и в последний раз окинула взглядом открывающиеся просторы. Город – весь город – был построен в форме узла-трилистника, я смотрела на него ее глазами. Все ворота были остриями. Линии городских улиц и деревьев вместе с фьордом составляли изогнутые дуги узла, заключенного внутри окружности громадной стены. Мы стояли над городом, прямо в его центре, защищенные с одной стороны замком, а с другой – фьордом.

Затем она взглянула на ковер из кровоцвета, расстилавшийся далеко под ней. Сделав глубокий вдох, она повернула голову и взглянула на Сальму. И добавила:

– Лучше поторопись.

Затем мы с ней развернулись и перешагнули через край.

Но прежде чем я упала, две руки схватили меня, вырвав из видения и оттащив от выступа. Я отшатнулась. С криком промчалась сквозь развалившуюся дверь и скатилась вниз по лестнице, переплетенная с другим телом. Я чувствовала, как мои ребра, голова и руки с треском раскалываются о безжалостный камень, затем мы вывалились на широкую лестницу и резко остановились, врезавшись в стену. Я опрокинулась навзничь, едва не потеряв сознание от боли, и увидела Ксана.

Остекленевшие глаза. Лицо, покрытое испариной. Вид у него был безумный.

– Ксан? Что происходит? В чем…

Он схватился за грудь. Каждый его вздох напоминал звук лезвия, царапающего по камню, резкий, металлический, отчаянный.

– Не. Прыгай. Пожалуйста.

– Что? – Я отвела взгляд от его дрожащего тела, посмотрела на прямоугольник света от башни и догадалась. Он спас меня. Дорогой ценой.

– Ксан? Ксан! – Позади Ксана показался Натаниэль, взбегающий по ступеням. Он был в отчаянии. – С ним все в порядке? Он увидел, как ты стала подниматься, и помчался за тобой. Я пытался его остановить, но он меня оттолкнул. – Ксан, пытавшийся встать на ноги, упал и теперь лежал на боку. Его дыхание напоминало пронзительное стаккато. Натаниэль продолжал: – Это сердце. Не знаю, что на него нашло, обычно он рассчитывает свои силы. Он понимал, что не сможет подняться так высоко. Знал, что ему будет плохо. И все равно это сделал.

Натаниэль подхватил Ксана под руку, пытаясь поднять его. Я как раз собиралась ему помочь, как Ксан вдруг схватил меня за запястье с ужасом во взгляде.

– У тебя… кровь, – произнес он, хрипя. Я посмотрела на свою ладонь, которая действительно была в крови. Та сочилась из раны на руке. Не раздумывая, я прижала свою кровавую ладонь к его щеке и сказала его боли: Не здесь. Я обращалась к ней так, как обращалась к огню. Во всех книгах говорилось, что магия крови дается не для исцеления. Но боль… все пришли к согласию, что магия крови может подпитываться и направляться болью. Так что, пусть я не могла ее устранить, зато могла использовать. И, возможно, могла и перемещать.

Я направила боль внутрь себя. Здесь, сказала я ей.

Внезапно я забилась в агонии, глубину которой не могла постичь. Грудь под тяжким грузом, ребра в тисках, мозг в огне. Я тонула. Было нечем дышать. Нечем дышать. Я не могла даже закричать от страха. Нечем дышать.

Не знаю, как долго мы там пробыли: Ксан корчился у основания лестницы, ведущей в башню, я сидела, склонившись над ним в своей промокшей насквозь сорочке, схватив его за руки и дыша с ним в такт. Я чувствовала, как мучительно он дышит, ощущала стеснение в его сердце, стреляющую боль, и затем… я забрала ее у него. Я приняла ее в себя.

Когда он, изможденный, наконец, закрыл глаза и его голова склонилась набок, я расслабилась, тяжело дыша. Я ощутила, как его рука безвольно повисла, она всей своей тяжестью давила мне на плечо.

– По-моему, теперь ему немного легче, – хриплым голосом произнесла я. – Но нужно отвести его в сухое и теплое место и дать что-нибудь, что облегчит дыхание. В замке есть лекарь?

– Мы не можем отвести его в замок, – сказал Натаниэль. – Он бы никогда не допустил, чтобы его увидели здесь, при дворе, да еще сам король… Он будет в ярости.

– Даже если мы сделаем это, желая спасти его оставленную звездами жизнь?

– Да.

Я выругалась. Даже находясь без сознания, Ксан все еще оставался занозой в заднице.

– Думаю, я смогу сделать все необходимое, если мы перенесем его в мою лачугу.

Мы подхватили обмякшее тело Ксана и потащили его. Ноги Ксана бились о каждую ступень до тех пор, пока мы не выскочили через дверь под дождь, и я разрывалась на части, то проклиная его идиотский поступок, то молясь о его скорейшем выздоровлении. Но затем мысль о том, что он выйдет из этой переделки целым и невредимым, приводила меня в ярость, и все начиналось по новой.

Мы шли по заброшенным каналам, вода доставала мне до груди, подталкивала меня, заставляя каждый раз засекать время между сдавленными вздохами очнувшегося Ксана.

Добравшись до лачуги, мы быстро отворили дверь и уложили его на койку. Он стонал и готов был вот-вот снова потерять сознание.

Натаниэль бросился к нему, но я его остановила, вытянув руку.

– Все в порядке. Пусть отдохнет.

Пока я собирала ингредиенты для зелья, Натаниэль стоял, прислонившись к дверному косяку.

– Он нанял меня – по просьбе Кейт, – чтобы я обучил его борьбе. Чтобы помог стать сильнее и здоровее. Я научил его всему, чему только мог, мы вместе проделали большой путь. Но некоторые вещи нельзя исцелить, к ним можно только приспособиться. – Он мягко добавил: – Ему очень трудно с этим смириться – с тем, что я делаю за него то, что он не способен выполнить физически.