Кто мы и как сюда попали

Глава 8

Генетические корни восточных азиатов





Южный путь закрыт


Восточная Азия – это обширный регион, объемлющий Китай, Японию и Юго-Восточную Азию, один из великих театров человеческой эволюции. Там проживает более трети мирового человечества и примерно такая же доля глобального разнообразия языков. Там изобрели керамику, и случилось это не менее 19 тысячелетий назад1. Отсюда около 15 тысячелетий назад стартовало заселение Америк. В Восточной Азии независимо от Европы и очень давно – около 9 тысяч лет назад – придумали сельское хозяйство.

Восточная Азия стала домом для человека по крайней мере 1,7 миллиона лет назад – таков возраст самых ранних найденных в Китае скелетных остатков Homo erectus2. Самым ранним скелетам из Индонезии примерно столько же3. Что касается анатомически современных архаичных людей, которые начали появляться в африканской ископаемой летописи 300 тысяч лет назад4, то приблизительно тогда же архаичные люди стали заселять и Восточную Азию, но только по скелетным признакам они не походили на своих африканских современников. Судя по генетическим данным, не позже 50 тысяч лет назад на этой территоррии денисовцы скрещивались с предками австралийцев и новогвинейцев. А археологические и скелетные материалы говорят о присутствии примерно в это же время на острове Флорес в Индонезии “хоббитов” – невысоких людей, ростом около метра5,[15].





Вопрос о вкладе архаичных людей Восточной Азии в генетику нынешнего человечества является предметом неутихающих дебатов. И китайские, и западные генетики соглашаются, что сегодняшнее неафриканское человечество – это потомки той волны расселения, которая происходила где-то в районе 50 тысяч лет назад и которая заместила предшествующие группы людей6. Но с другой стороны, как указывают некоторые китайские археологи, и по скелетным признакам, и по стилям каменных орудий между людьми, существовавшими до и после этого рубежа, усматривается фактическое сходство. Отсюда возникает вопрос о степени преемственности7. Сейчас, на момент написания этой книги, наши знания об истории восточноазиатских популяций весьма скромны по сравнению с тем, что нам уже известно о Западной Евразии: лишь 5 % опубликованной информации по древней ДНК относится к Восточной Азии. Такой разрыв объясняется тем, что технологии изучения древней ДНК изобрели в Европе, передавать же образцы из Китая и Японии в Европу запрещено соответствующими законодательствами, и потом, восточноазиатские ученые предпочитают сами работать со своими образцами. Так или иначе, революция древней ДНК пока обошла этот регион стороной.

Если историю западных регионов писать крупными мазками, то похоже, что 50 тысяч лет назад или около того современные люди начали производить сложные орудия верхнепалеолитического типа, то есть узкие каменные лезвия, оббитые из заготовок по новым технологиям. Раньше всего такие орудия начали изготавливать на Ближнем Востоке, оттуда передовые технологии быстро распространились по Европе и Северной Евразии. Естественно предположить, что раз эти технологии показали себя настолько успешными, то и в Восточной Азии они тоже должны были прижиться. Но произошло совсем не так.

Археология говорит нам, что Восток в этом смысле не похож на Запад. Около 40 тысяч лет назад на обширных пространствах от Китая до Индии, судя по археологическим находкам, имела место резкая смена поведенческих признаков: здесь и сложные костяные орудия, и бусины из ракушек, и перфорированные зубцы для декорирования тела, и самая ранняя пещерная живопись – все это связано с приходом современного человека8. А в Австралии археологам известны стоянки современного человека, датированные сроком около 47 тысяч лет9, что примерно соответствует возрасту самого раннего присутствия современных людей в Европе10. Очевидно, современный человек прибыл в Австралию примерно в то же время, когда и в Европу. Но вот что странно – первые современные люди в центральной и южной части Восточной Азии, а также в Австралии не использовали верхнепалеолитические каменные орудия. У них в ходу были другие технологии, похожие на те, что применялись в Африке ранними современными людьми за десятки тысяч лет до этого11.

Под впечатлением от этих фактов археологи Марта Мирасон Лар и Роберт Фоули предложили гипотезу о “южном пути”: первые люди могли добраться до Австралии из Африки и с Ближнего Востока еще до становления верхнепалеолитической орудийной технологии. Согласно этой гипотезе, мигранты покинули Африку намного раньше 50 тысяч лет назад и продвигались вдоль побережья Индийского океана, оставляя за собой потомков, чье наследие сегодня проявляется у жителей Австралии, Новой Гвинеи, Филиппин, Малайзии и Андаманских островов12. Антрополог Катерина Харвати и ее коллеги продемонстрировали сходство в скелетных признаках австралийских аборигенов и африканцев – в этом они видели подтверждение данной гипотезе13.

В гипотезе “южного пути” содержится не только и не столько утверждение, что современные люди обживали внеафриканские территории задолго до 50 тысяч лет назад, в этом как раз мало кто из серьезных ученых сомневается14. Например, есть данные по анатомически современным людям из пещер Схул и Кафзех на территории нынешнего Израиля с датировками 130–100 тысяч лет15. Есть каменные орудия из Джебель-Файя возрастом 130 тысяч лет, похожие на более или менее синхронные орудия из Северо-Восточной Африки, – следовательно, современные люди могли в те ранние времена пересечь Красное море и добраться до Аравии16. Есть и кое-какие генетические данные по неандертальцам, где видны один-два процента, полученных от скрещивания с современными людьми, но не с теми, что составляют линию нынешних людей, а с какими-то другими, начавшими свою отдельную историю 200 тысяч лет назад; такая картина ожидаема, если популяции, родственные людям из Схул и Кафзех, смешивались с предками неандертальцев17. И хотя многие генетики, включая и меня, занимают пока выжидательную позицию относительного того раннего скрещивания с неандертальцами – непонятно, было оно или нет, – но всем ясно, что современные люди оказались в Азии до той безоговорочной миграции, которая происходила 50 тысяч лет назад и составила основу всего нынешнего неафриканского человечества. Так что гипотеза “южного пути” не о реальности более ранней экспансии современного человека, а о степени ее влияния на нынешнее человечество.

В 2011 году Эске Виллерслев провел исследование, вроде бы показавшее, будто та ранняя экспансия действительно имела определенное влияние18. Команда Эске, работавшая по методу теста четырех популяций, заключила, что у европейцев больше общих мутаций с восточноазиатами, чем с австралийскими аборигенами, а как раз так и должно быть, если линия “южного пути” оставила свое наследие австралийцам. Составив модель миграций с учетом “южного пути”, они получили, что генетический сигнал австралийских аборигенов может быть производной линии современных людей, которая отделилась от предковой линии нынешних европейцев в два раза раньше, чем нынешние европейцы разделились с предками восточноазиатов, а конкретнее так: первое разделение произошло от 75 до 62 тысяч лет назад, второе 38–25 тысяч лет назад.

Проблему с этим анализом создают 3–6 неучтенных процентов архаичной денисовской примеси у австралийских аборигенов19. Из-за того, что денисовцы сильно отличаются от современных людей, их примесь может создать впечатление, что у европейцев больше общих мутаций с китайцами, чем с австралийцами. Именно этим и объясняются полученные результаты. И если принять в расчет денисовскую примесь, как это было сделано в моей лаборатории, то у европейцев оказывается на круг столько же общих мутаций с китайцами, как и с австралийцами, так что и китайцы, и австралийцы произошли от гомогенной популяции, отделившейся от линии европейцев20. Таким образом, букет линий неафриканского человечества сформировался в течение исключительно короткого временного отрезка, начавшись веткой к западным и восточным евразийцам и закончившись ответвлением предков австралийских аборигенов от материковых восточных азиатов. Все эти популяционные побеги пошли в рост уже после скрещивания неандертальцев с предками неафриканского человечества 55–49 тысяч лет назад, но еще до смешения денисовцев с предками австралийцев, которое по времени, если судить по генетике, на 12 % ближе к современности, чем неандертальский эпизод21.





Рис. 22. Два основных разветвления, которые укладываются в короткий интервал в 5000 лет между эпизодами смешения с неандертальцами и денисовцами.



Столь быстрая последовательность ветвлений в течение короткого временного интервала – между неандертальским и денисовским эпизодами гибридизации – свидетельствует о том, что, оказавшись в Евразии, современные люди со своими передовыми технологиями и образом жизни легко освоили новую среду обитания, заместив прежнее местное население. При такой стремительности расселения трудно представить, что местные люди оказывали вновь прибывшим сопротивление, а ведь они безусловно существовали на территории Евразии в течение почти двух миллионов лет и, если вспомнить про скрещивание денисовцев с современными людьми, в тот интересный период точно там жили. Даже если ранние современные люди оказались в Восточной Азии, следуя “южным маршрутом”, их тоже смело волной новых мигрантов, так что их доля в генетике нынешнего населения совсем крошечная22. Как и в Западной Евразии, прибытие современного человека в Восточную Азию из Африки и с Ближнего Востока было сродни стиранию записей с доски: записанное долой, и новые люди начинают существование с чистого листа. Старые популяции в Евразии деградировали, и их место заняли пришельцы, с легкостью обжившие евразийские ландшафты. И не осталось сколько-нибудь заметных следов от ранних популяций в генетике нынешних восточноазиатов23.

Итак, если все наследие современных людей у сегодняшних восточноазиатов и австралийцев происходит от общей популяции, общей в том числе и для западных евразийцев, то как объяснить отсутствие у южноазиатов и австралийцев верхнепалеолитических технологий, которые тесно связаны с распространением современных людей на Ближний Восток и в Европу?

Самые ранние находки характерных верхнепалеолитических двусторонних длинных лезвий относятся к интервалу между 50 и 46 тысячами лет назад24. Но по генетике получается, что разделение линий, ведущих к западным евразийцам и восточным азиатам, происходило раньше: как мы уже обсудили, оно почти наверняка имело место за несколько тысяч лет до скрещивания современных людей с неандертальцами (54–49 тысяч лет назад). Так что линии западных евразийцев и восточноазиатов могли разойтись еще до массового развития верхнепалеолитических технологий, а географическое распределение этих технологий, по-видимому, отражает распространение популяции, где их изобрели.

Существует определенное подтверждение идеи о более позднем становлении верхнепалеолитической технологии, уже после расхождения ветвей восточноазиатов и западных евразийцев. Вот древние северные евразийцы: их линию начинают выводить от времени 24 тысячи лет назад, это время существования мальчика из Мальты в Сибири25; данная линия ведет к западным евразийцам. Но, что всегда удивляло генетиков, почему не к восточным азиатам? Ведь географически архаичные северные евразийцы к ним ближе. Однако в свете географического распространения верхнепалеолитических орудий, ассоциированных и с западными евразийцами, и с северными евразийцами, и с северными азиатами, данная несостыковка приобретает смысл. Общая картина распространения генетического наследия и технологий складывается именно так, как должно быть, если верхнепалеолитическая индустрия достигла расцвета в популяции, существовавшей до разделения линий древних северных и западных евразийцев, но после отделения линии восточноазиатов.

Какой бы ни была причина отсутствия верхнепалеолитических орудий в Восточной Азии, из успешного продвижения современного человека по этим территориям и полного замещения резидентных популяций, таких как денисовцы, совершенно ясно, что сами по себе новые технологии не были обязательным элементом безудержного распространения современного человека по Евразии 50 тысяч лет назад. Было какое-то более важное свойство, чем технологии нового образца (технологии – лишь одна из сторон изобретательной и приспособительной мощи этого свойства), и именно оно способствовало повсеместному расселению современного человека, в том числе и к восточным пределам.





У истоков современной Восточной Азии


Генетические данные по восточным азиатам были впервые опубликованы в 2009 году и включали информацию по почти двум тысячам индивидов из 75 популяций26. Авторы работы обратили внимание в первую очередь на повышенное разнообразие южноазиатов по сравнению с северными. Они интерпретировали свой результат с позиций модели “одной волны”: если люди, покинув Африку, распространялись потом от Юго-Восточной Азии в северном направлении к китайским территориям и дальше, то генетическое разнообразие должно беднеть по мере продвижения и отпочковывания передовых отрядов мигрантов, что и проявилось в разнице генетического разнообразия на юге и на севере27. Но мы теперь знаем, что эта модель имеет определенные ограничения. Например, в Европе происходили множественные замещения популяций и различные смешения, а судя по древней ДНК, нынешний рисунок разнообразия в Западной Евразии дает искаженную картину первых миграций современных людей по этим территориям28. Так что модель продвижения с юга на север Восточной Азии и соответствующей постепенной потери разнообразия на самом деле глубоко ошибочна.

В 2015 году в мою лабораторию прибыл Чуаньчао Ван и привез с собой сокровище: полногеномные данные по 400 китайцам из 40 различных популяций. В исследованиях ДНК редко присутствовала информация по Китаю, потому что в Китае законодательно ограничен вывоз биологических материалов. Поэтому Ван с коллегами провел всю генетическую работу в Китае, а нам привез данные в электронном виде. Следующие полтора года мы анализировали эти данные, присовокупив к ним информацию по восточноазиатским народам с Дальнего Востока России, собранную силами моей лаборатории. И в результате у нас сложилось новое видение популяционной истории Восточной Азии и происхождения ее сегодняшних народов29 .

Методом главных компонент мы сгруппировали предков подавляющего большинства сегодняшних восточноазиатов в три кластера.

Первый кластер собирается вокруг народов, населяющих бассейн Амура (приграничные области Северо-Восточного Китая и России). Сюда вошли образцы ДНК, полученные нами и другими лабораториями от населения региона. Данный регион, как четко видно из их анализа, уже более 8 тысяч лет заселен генетически единообразными группами30.

Второй кластер составляют жители Тибетского нагорья, обширной территории к северу от Гималаев, расположенной выше самых высоких Европейских Альп.

Третий кластер – это Юго-Восточная Азия, в наиболее явном виде он представлен коренным населением островов Хайнань и Тайвань, удаленных от материкового Китая.


Все три кластера мы сопоставили с нынешними индейцами, андаманцами и новогвинейцами, применив тест четырех популяций: так мы надеялись смоделировать возможные связи между этими группами. Индейцы, андаманцы и новогвинейцы существовали изолированно от восточных азиатов, по крайней мере с последнего ледникового периода, так что их связи с восточноазиатами будут точно относиться к более ранним временам, то есть могут использоваться примерно как древняя ДНК.

Наш анализ наиболее полно соответствовал той модели популяционной истории, в которой наследие современных людей в континентальной Восточной Азии представляет собой смесь – в разных пропорциях – двух линий, очень давно отделившихся друг от друга. Их представители распространялись по всем направлениям, смешивались друг с другом и с некоторыми местными популяцими, и все это сформировало ландшафт человеческого разнообразия Восточной Азии.





Популяции-призраки из долин Янцзы и Хуанхэ


Китай – это одно из немногих мест на планете, где возникло свое земледелие. Археология говорит, что оно зародилось здесь 9 тысячелетий назад. В ту эпоху в Северном Китае началась обработка лессовых отложений в пойме Хуанхэ, где фермеры выращивали просо и другие культуры. Примерно в то же время на юге, вокруг реки Янцзы, возделывались другие культуры, в частности рис31. Сельское хозяйство реки Янцзы распространялось в двух направлениях: по суше к Вьетнаму и Таиланду, добравшись до этих территорий примерно 5 тысяч лет назад, и по морю, прибыв в итоге на Тайвань более или менее в то же время. В Индии и Центральной Азии китайская аграрная система впервые столкнулась с ближневосточной. Картина распространения языков также указывает на вероятные миграции народов. Нынешние языки континентальной Восточной Азии насчитывают по меньшей мере 11 семей: сино-тибетскую, тай-кадайскую, австронезийскую, австроазиатскую, мяо-яо, японскую, индоевропейскую, монгольскую, тюркскую, тунгусскую и корейскую. Питер Белвуд считал, что первые шесть соотносятся с экспансией восточноазиатских земледельцев, насаждавших по мере продвижения и свою хозяйственную систему, и свои языки 32 .

Что тут может добавить генетика? Естественно, информации по генетике восточноазиатов много меньше, чем по западным евразийцам или даже коренным американцам, потому что из Китая запрещено экспортировать скелетный материал. Тем не менее из своих мизерных данных по древней ДНК и ограниченной картине изменчивости современной восточноазиатской ДНК Чуаньчао Ван выжал все возможное.

Мы выяснили, что у многих популяций Юго-Восточной Азии и Тайваня генетическое наследие полностью или почти полностью происходит из единой гомогенной предковой группы. Ареал каждой из этих популяций строго перекрывается с рисоводческими зонами, формирование которых шло из долины Янцзы, поэтому на ум сразу приходит идея, что данные популяции являются потомками изобретателей рисоводства. У нас пока нет древней ДНК тех первых рисоводов, но я бы поставил на то, что они будут отвечать нашей реконструированной “популяции-призраку реки Янцзы”: так мы назвали популяцию, наследие которой доминирует у подавляющего большинства нынешнего населения Юго-Восточной Азии.

Но что касается народа хань – самого многочисленного на планете, численность хань согласно переписи составляет 1,2 миллиарда человек, – то его происхождение не связано напрямую с “популяцией-призраком реки Янцзы”. Существенная доля наследия хань идет от другой ветви восточноазиатов, далеко отстоящей от первой. Больше всего от этой второй ветви обнаружилось в геномах северных хань, что в целом согласуется с работой 2009 года, показавшей, что генетические различия у хань постепенно увеличиваются с севера на юг33. Если принять, что распространение шло с севера, то по этим данным можно представить, как мигранты по мере продвижения смешивались с местным населением, а исторические сведения именно таковы34.

Откуда может быть родом этот второй тип наследия? Основываясь на исторических документах, можно утверждать, что хань, объединившие Китай в 202 году до н. э., ведут свое происхождение от племен хуаси, которые в свое время вышли из ранних племен, населявших долину Хуанхэ в Северном Китае. Долина Хуанхэ – это вторая область зарождения китайского земледелия, отсюда примерно 36 столетий назад оно распространилось на восток, на Тибетское нагорье35. Так как хань и тибетцы связаны единой языковой семьей – сино-тибетской, – было бы естественно задаться вопросом, нет ли у них видимых признаков общего генетического наследия.

Построив модель ранней истории восточноазиатских популяций, Ван выявил некую древнюю популяцию, которая больше не существует в чистом виде: она мощно проявляется в наследии хань и тибетцев, но зато отсутствует у большинства южноазиатских групп. С учетом данных археологии, лингвистики и генетики мы назвали ее “популяция-призрак реки Хуанхэ”, предположив, что именно эта северная популяция стала зачинательницей местного земледелия и по мере его становления распространила сино-тибетские языки. Нужна древняя ДНК первых земледельцев из этого района, и тогда наше предположение можно будет проверить. Если древняя ДНК станет доступной для анализа, то в истории Восточной Азии наверняка откроется многое такое, чего нельзя понять из данных по современным геномам, ведь в них картина глубокой истории замазана многими слоями последующих миграций и смешений.





Внушительные примеси с восточноазиатской периферии


Вот на Великой Китайской равнине сформировались две основные земледельческие культуры – популяции-призраки в долинах Янцзы и Хуанхэ – и начали расселяться по всем направлениям, смешиваясь, куда бы ни пришли, с местным населением, осевшим в этих местах еще тысячу лет назад.

Население Тибетского нагорья служит одним из примеров этой экспансии. В геномах тибетцев две трети составляет наследие той же предковой популяции-призрака из долины Хуанхэ, что и у хань (с этой популяцией на Тибет пришло земледелие). Оставшаяся треть происходит, вероятно, от ранней ветви восточноазиатов, которая соотносится с местными тибетскими охотниками-собирателями36.

Другой пример – японцы. В течение многих десятков тысяч лет на Японском архипелаге хозяйничали в основном охотники-собиратели, но около 23 столетий назад сюда с материка пришло земледелие; оно ассоциировано с археологической культурой, явственно схожей с синхронными культурами Корейского полуострова. Генетика подтвердила, что распространение сельского хозяйства на острова архипелага шло за счет миграции. Наруя Сайтоу с коллегами выяснили, что нынешние японцы представляют смесь двух предковых, чисто восточноазиатских популяций, разделившихся еще в глубокой древности: 80 % от древних фермеров, связанных родством с корейцами, и 20 % от охотников-собирателей, имеющих отношение к сегодняшним айнам37, живущим на самом севере Японского архипелага. Этот вывод был подтвержден с помощью моделирования. По длине тех сегментов в ДНК, которые достались нынешним японцам от древних фермеров, мы с Сайтоу рассчитали, как давно произошло это смешение: оказалось, около 16 столетий назад38. А это существенно позже, чем прибытие первых фермеров на острова, то есть понадобились сотни лет, чтобы преодолеть сегрегацию между местными охотниками-собирателями и прибывшими на острова фермерами. Наши оценки совпадают по времени с периодом кофун, когда страна впервые объединилась под общим управлением, запустив, вероятно, процесс гомогенизации населения (гомогенность характерна для большей части сегодняшней Японии).





Рис. 23. 50–10 тысяч лет назад группы охотников-собирателей становились многочисленными и разнообразными и распространялись к северо-востоку в направлении Америки, а также к юго-востоку – к Австралии. К 11-му тысячелетию до н. э. эти две ветви изначальной радиации (одна закрепилась в северной долине Хуанхэ, другая – в долине Янцзы) независимо развили земледелие, а затем 5 тысяч лет назад стали расселяться по всем направлениям. Их смычка на территории Китая сформировала градиент северного и южного наследия, который можно увидеть в геномах нынешних хань.



Исследователи истории Юго-Восточной Азии имеют в своем арсенале и древнюю ДНК. В 2017 году в моей лаборатории выделили ДНК из скелетных останков людей из местонахождения Ман-Бак во Вьетнаме возрастом почти 4 тысячи лет. В этом местонахождении в погребениях рядом расположены скелеты с различной морфологией. Есть такие, которые по наружным признакам тяготеют к морфологии скелетов древних земледельцев из долины Янцзы и современных восточноазиатов, а есть и похожие на прежних местных охотников-собирателей39. Марк Липсон из моей лаборатории показал, что все вьетнамские образцы, которые мы анализировали, по генетике являются смесью двух рано разделившихся линий – восточноазиатской и “популяции-призрака реки Янцзы”, причем доля последней у некоторых людей из Ман-Бак заметно повышена, а у других, наоборот, понижена. У основной группы индивидов из Ман-Бак пропорция этих двух линий примерно та же, что и в отдельных группировках нынешних носителей австроазиатских языков. Полученные результаты согласуются с предположением, что австроазиатские языки распространялись за счет продвижения рисоводов из Южного Китая и по ходу миграции происходило смешение с местными охотниками-собирателями40. Даже и сегодня крупные популяции носителей австроазиатских языков в Камбодже и Вьетнаме имеют заметную, хотя и меньшую, долю наследия охотников-собирателей.

Генетическое влияние расселения популяций, говоривших на австроазиатских языках, не ограничивается сегодняшним ареалом этих языков. Так, как выяснил Липсон уже в другой своей работе, в Западной Индонезии, где преобладают австронезийские языки, существенная часть генетического наследия происходит от той же линии, что и у носителей австроазиатских языков на материке41. На основе своих результатов Липсон предположил, что в Индонезию первыми, должно быть, пришли люди, говорившие на австроазиатских языках, а вслед за ними появились австронезийские носители уже со своим генетическим наследием. С такого ракурса становится понятным наблюдение лингвистов Александра Аделаара и Роджера Бленча, что в словаре жителей Борнео, в целом австронезийском, встречаются заимствования из австроазиатских языков42. С другой стороны, результаты Липсона можно объяснить иначе: например, фермеры, говорившие на австронезийских языках, попали в Западную Индонезию непрямым маршрутом, смешавшись по пути с местными австроазиатскими популяциями.

Самым ярким примером продвижения фермеров из сердца Восточной Азии на периферию является австронезийская экспансия. На сегодняшний день на австронезийских языках разговаривают в обширной области, включающей сотни удаленных тихоокеанских островов. Общая картина, которая складывается из археологических, лингвистических и генетических данных, показывает, что примерно 5 тысяч лет назад материковое земледелие выдвинулось на Тайвань, где сейчас имеет хождение самая древняя ветвь австронезийских языков. Эти фермеры распространились дальше на юг, 4 тысячи лет назад достигнув Филиппин, а затем продолжили южный вояж, добрались до большого острова Новой Гвинеи, а также до множества более мелких островов к востоку от него43. К тому времени, как они отправились прочь от берегов Тайваня, у них уже были, вероятно, каноэ с боковыми балансирами, бревнами по бортам, обеспечивающими устойчивость лодки на высоких волнах, – на таких лодках уже можно было пускаться в открытое море. Около 33 столетий назад на востоке Новой Гвинеи появились мастера особой керамики, называемой лапита, а вскоре после этого они распространились дальше по островам Пацифики, быстро достигнув острова Вануату, находящегося в 3 тысячах километров от Новой Гвинеи. Чтобы оттуда добраться до западных Полинезийских островов, включая Тонга и Самоа, у них ушло всего несколько столетий. Затем, взяв долгую паузу, 12 столетий назад эти люди оказались на последних пригодных для жизни островах – на Новой Зеландии и Гавайях, а через три столетия и на острове Пасхи. Австронезийская экспансия на запад была не менее впечатляющей: не позже 13 столетий назад люди добрались до Мадагаскара, расположенного в 9 тысячах километров на запад от Филиппин. Все это объясняет, почему практически по всей Индонезии и на Мадагаскаре люди говорят на австронезийских языках44.

Марку Липсону удалось выявить генетический “лакмус”, позволяющий проследить австронезийскую экспансию, то есть тип генетического наследия, имеющийся у тех, кто сегодня говорит на австронезийских языках. Он обнаружил, что у всех у них в геномах имеется хотя бы часть наследия популяции, которая ближе к коренным тайваньцам, чем к любым другим восточным азиатам. А значит, подтверждается теория об экспансии из Тайваня45.

В примере с австронезийской экспансией удачно переплетаются археологические, лингвистические и генетические сюжеты, но, несмотря на это, некоторым археологам очень не нравится идея, что мастера лапита, заселившие юго-западные острова Тихого океана, были чистыми потомками тайваньских земледельцев46. Как эти мигранты ухитрились освоить огромные территории Новой Гвинеи, где уже 40 тысяч лет жили люди, и при этом с ними практически не смешались? Данный сценарий кажется невозможным в свете того, что сегодня все тихоокеанские островитяне к востоку от Новой Гвинеи имеют от 25 до 90 % наследия папуасов47. А ведь по господствующему мнению, формирование археологической культуры лапита приходится на период интенсивного обмена между фермерами, ведущими происхождение из китайского земледельческого очага (через Тайвань), и новогвинейцами. И как это согласуется?

В 2016 году на помощь снова пришла древняя ДНК, опровергнув доминировавшую в генетических публикациях теорию. ДНК очень плохо сохраняется в тропическом климате вообще и в климатических условиях Юго-Восточной Пацифики в частности. Но, как упоминалось выше, обходной путь был найден, когда Рон Пинхази с коллегами предложили выделять ДНК из каменистой кости внутреннего уха, где сохраняется иногда в сто раз больше ДНК, чем в других костях. Именно это помогло получить пригодную для работы ДНК из юго-восточных образцов48. Мы долго бились над задачей экстрагирования древней ДНК из материалов Океании, пока не добрались до образцов каменистой кости, и тут удача оказалась на нашей стороне49.

Нам удалось получить ДНК из останков древних людей, принадлежавших культуре керамики лапита на тихоокеанских островах Вануату и Тонга; возраст останков 3–2,5 тысячи лет. Оказалось, что у них доля папуасского наследия не то что небольшая, а ее просто нет (или же она неразличимо крошечная)50. А это значит, что крупномасштабная миграция из Новой Гвинеи на острова Океании происходила позже. По времени она должна была начаться не позднее 2400 лет назад, потому что все образцы с Вануату, которые датируются этим интервалом и ближе к современности, имеют уже до 90 % папуасского наследия51. Остается загадкой, почему мигранты новой папуасской волны настолько полно заместили прежних жителей, потомков гончаров лапита, оставив при этом в обиходе их язык. Но так говорит генетика. И только она может себе такое позволить, потому что судит о крупных перемещениях людей на основе четких фактов. Генетика дала доказательство совмещения двух очень различных групп, и вот мяч снова на стороне археологов – теперь их очередь объяснить природу и влияние всех этих миграций.

А древняя ДНК из Юго-Западной Пацифики продолжала преподносить сюрпризы. Материалы с Вануату анализировали в двух независимых лабораториях – в нашей и у Йоханнеса Краузе, и в обеих пришли к неожиданному выводу: папуасское наследие в этих образцах ближе к нынешним жителям островов Бисмарка, чем к населению Соломоновых островов, хотя Соломоновы острова лежат как раз на пути от Новой Гвинеи к Вануату52. Мы также выяснили, что папуасское наследие далеких полинезийцев вряд ли пришло из того же источника, что и на Вануату. Так что, скорее всего, была не одна волна мореходов-мигрантов, и даже не две, а целых три таких морских “исхода” в открытый океан. Первые мореходы принесли восточноазиатское наследие и культуру лапита, за ними следовали по меньшей мере две миграции с двумя типами папуасских геномов. Таким образом, вместо простого сюжета мы получили сложносочиненную историю расселения людей в Океании.

Есть ли надежда реконструировать подробности этих миграций? Надежда есть всегда. Мы составляли свою, все более и более четкую историческую фабулу, для этого у нас имелась древняя ДНК из региона. Также нам помогло то, что в силу своей изолированности некоторые популяции тихоокеанских островов имеют упрощенный вариант демографической истории по сравнению с материковыми сюжетами, а такие “изолированные” сюжеты легче реконструировать. Как только у нас появится больше полногеномных данных по нынешним и древним популяциям, картина перемещений людей по обширному азиатскому региону станет яснее и конкретнее.

Но на текущий момент популяционная история континентальной Восточной Азии видится нечетко и неполно. Исключительно мощная экспансия хань последних двух тысячелетий добавила внушительную примесь к уже имевшейся сложной комбинации популяционных наложений: многотысячелетней истории фермеров этого региона, расцветов и падений народов каменного века, медного века, железного века. А это означает, что выводы, сделанные на основе изменчивости сегодняшнего населения, нужно воспринимать с большой осторожностью.





Рис. 24. Древняя ДНК показывает, что на островах Новой Гвинеи первые люди оказались около 50 тысяч лет назад и что у первопоселенцев островов Юго-Западной Пацифики не было папуасского наследия, столь обычного у сегодняшнего населения этого региона. Эти первые островитяне имели наследие исключительно восточноазиатского типа (второй рисунок), но более поздние мигрантные потоки принесли папуасское наследие (третий рисунок).



Но пока я пишу эти строки, тайфун революции древней ДНК обрушивается на Восточную Азию. В Китае организуются отлично оснащенные лаборатории, чья задача – изучить десятилетиями копившиеся коллекции скелетного материала. Исследование этих древних образцов поможет понять, как люди различных восточноазиатских культур связаны друг с другом и с нынешними восточноазиатскими народами. Поэтому очень скоро мы станем понимать глубокую, с послеледниковых времен, историю взаимосвязей и миграций народов этого региона столь же ясно, как европейскую историю.

При этом невозможно предугадать, что откроет нам изучение древней ДНК из Восточной Азии. Мы начали уже приблизительно понимать, что и как происходило в Европе, но ориентироваться на европейские пути не имеет смысла, потому что на временном отрезке последних 10 тысяч лет Европа для Восточной Азии представляла периферию передового экономического и технологического развития, а узловым регионом всяческих трансформаций был Китай, где, например, изобрели свое земледелие. Не приходится сомневаться, что изучение древней восточноазиатской ДНК покажет нечто замечательное. И хотя мы не знаем, что это будут за открытия, они, со всей очевидностью, перевернут наше представление об истории народов самой густонаселенной части мира.