Кто мы и как сюда попали

Страсти вокруг костей


Изучение популяционной истории по данным древней ДНК в основном гораздо менее социально нагружено, чем исследования по ныне живущим людям. Но и здесь имеется трудность: в 1990 году Конгресс США принял акт о защите погребений индейцев и репатриации (Native American Graves Protection and Repatria tion Act, NAGPRA). Это постановление обязало все учреждения, получающие государственное финансирование, вступить в переговоры с индейскими племенами и предложить им вернуть культурные артефакты, включая и костные остатки из погребений, если будет доказана принадлежность этих материалов к тому или иному племени. А это означало, что скелетные материалы уходят в племена и исчезает возможность работать со многими из имевшихся образцов. NAGPRA оказал огромное влияние на археологию, потому что перечеркнул работы по датированию остатков, относящихся к последней тысяче лет, а именно для этого интервала можно строго доказать культурные связи между индейскими племенами. При этом для таких древних остатков, как Кенневикский человек (его возраст 8500 лет), найденный на территории штата Вашингтон в 1996 году, культурные связи выявить чрезвычайно трудно.

Кенневикский скелет затребовали пять индейских племен, утверждая, что это их предок, но когда дело дошло до суда, то доказать научно они ничего не смогли, а следовательно, кости не подпадали под действие акта NAGPRA и остались доступными для изучения. Чтобы выиграть это дело, ученые сделали упор на морфологию скелета, продемонстрировав близкое сходство с признаками нынешних популяций тихоокеанских островов и островных дуг азиатской Пацифики18. И вот в 2015 году Эске Виллерслев с коллегами отсеквенировали древнюю ДНК из этих костей и показали, что выводы по морфологическому сходству были ошибочны19. Кенневикский человек оказался родом из той же крупной предковой популяции, что и большинство нынешних индейцев.

Когда есть морфологические данные и данные по древней ДНК, то последние всегда одерживают верх. Причина тут простая. В морфологическом анализе учитывается какой-нибудь десяток признаков, годных для анализа индивидуальной изменчивости, и потому на принадлежность к той или иной популяции он указывает лишь очень приблизительно. А генетический анализ строится на тысячах независимых вариабельных позиций, позволяя с высокой точностью приписать индивидов к определенной популяции. Так что по единичным морфологическим признакам отдельный образец (Кенневикского человека, к примеру) нельзя уверенно соотнести ни с предками индейцев, ни с предками жителей Западной Пацифики. А генетика это позволяет.

Хотя по генетике получалось, что Кенневикский человек имеет отношение к предковой популяции индейцев, но насколько он близок к индейским племенам штата Вашингтон, заявившим на него права, ясности не было. В статье геном Кенневикского человека сопоставили с геномом колвиллского племени, одного из пяти утверждавших права на родство, и сравнение позволило сделать вывод о прямой связи между колвиллскими индейцами и кенневикскими останками. Однако кроме колвиллского племени, живущего в штате Вашингтон, есть еще племена, населяющие 48 штатов южнее Вашингтона, и при внимательном изучении деталей статьи оказывается, что кенневикский геном не обязательно ближе к колвиллскому, чем к любому другому до самой Южной Америки20. Кроме того, колвиллские образцы оказались недоступны для независимой научной экспертизы, в частности, их не дали по запросу моей лаборатории, несмотря на то, что в том журнале условием публикации статьи был свободный обмен данными.

Подобное пристрастное толкование результатов характерно не только для случая с Кенневикским человеком. В 2017 году проводилось исследование скелетных остатков, найденных на острове близ тихоокеанского побережья Канады. Как утверждалось в работе, эти остатки возрастом около 10 300 лет свидетельствуют, что все это время в данном регионе присутствовало одно и то же племя индейцев21. Но опять же, если как следует разобраться в опубликованном материале, то становится понятно, что данные остатки к местному населению не ближе, чем к индейцам Южной Америки.

И это всего лишь два примера, как в публикациях по древней ДНК все чаще звучат безосновательные заявления о прямом наследии тех или иных групп населения и древних останков, при этом дело не ограничивается индейцами. У ученых, работающих с коренными народами, имеется для этого сильный мотив – подобные заявления открывают доступ к первичному материалу. В обычном случае нормальный научный процесс отбрасывает не подкрепленные как следует выводы, а здесь вся процедура идет вкривь. А если члены исследовательской команды вовлечены в работу по собственной истории и заинтересованы в определенных выводах, то они склонны приукрашивать свои открытия. При этом сторонние ученые, опасаясь ответной реакции, не слишком усердно указывают на огрехи таких работ.

Спорное дело Кенневикского человека, решавшееся в судебном порядке, сильно накалило отношения между учеными и племенами индейцев. В результате изучение индейской истории осложнилось еще больше. Я разговаривал на эту тему с археологами, антропологами, директорами музеев, занимающихся ранней историей индейцев, и у меня сложилось впечатление, что, возвращая научно значимые материалы, многие из них испытывали глубокое чувство потери; они, естественно, знают, что большая часть коллекций собрана сомнительными способами, в ходе отчуждения индейских исконных территорий, но все равно было бы лучше оставить их в ведении музеев22. На другой чаше этих весов оказывается чувство потери у индейцев, когда тревожат кости их мертвецов. Для поиска точки равновесия многие музеи пригласили на работу “инспекторов NAGPRA”, в чьи обязанности входило определение культурных артефактов и скелетных остатков, соотносимых с конкретными индейскими племенами, контакт с представителями этих племен и достижение договоренностей относительно возврата указанных единиц хранения. И хотя инспектора NAGPRA, с которыми я общался, старались следовать букве закона и выполняли свою задачу на высоком профессиональном уровне, но они явно стремились не заходить дальше необходимого. Им очень не по себе, когда приходится возвращать индейцам музейные материалы без должных научных доказательств, как это произошло с кенневикскими останками.

Что с этим делать, придумал генетик Эске Виллерслев, и не только в отношении кенневикских останков, но и вообще для любого ДНК-материала. Виллерслев чудесным и неожиданным способом наладил сотрудничество с местными племенами. И пусть некоторые из музейной и археологической братии не слишком одобряют его решение, Виллерслев понял, что в делах с археологическими останками интересы племен и генетиков в некотором роде сходятся, потому что с помощью исследований ДНК можно добиться права на их получение. Так вышло, в частности, в работе по образцам волос австралийского аборигена, жившего примерно 100 лет назад23, и по кловисскому скелету возрастом 13 тысяч лет24, и по кенневикскому скелету с датировкой 8500 лет25. Все три раза Виллерслев, когда к нему попадал материал, ехал в племена сам, в обход официальных процедур, установленных NAGPRA.

И хотя многим в антропологических кругах не совсем по душе, что Виллерслев действует не по правилам и обращается напрямую в племена, но эти методы в некоторых отношениях оказались весьма действенными. К примеру, когда Виллерслев работал с образцами волос австралийцев двухсотлетней давности, он связался непосредственно с группами аборигенов и в результате установил с ними добрые отношения, открывшие путь для еще более интересной научной работы по геномам современных аборигенов; эта работа была успешно выполнена группой Виллерслева и опубликована в 2016 году26. Точно так же в США в ходе работ с кловисскими и кенневикскими остатками Виллерслев наладил отношения с группами индейцев, и в итоге они согласились поддержать изучение древней ДНК из других останков.

Показателен в этом смысле пример с костями из пещеры Духов (Spirit Cave) в Юте. Возраст их 11 тысяч лет. В 2000 году в Бюро по землепользованию обсуждался вопрос о передаче этих останков племени пайют-шошонов. По делу было вынесено отрицательное решение, потому что не нашлось никаких доказательств культурной или биологической связи с данным племенем. Племя потребовало пересмотра дела, и, таким образом, спорные кости оказались в правовом вакууме: все, что с ними можно было делать, это исследовать на предмет биологической связи с пайют-шошонами, и ничего больше. В октябре 2015 года после публикации статьи по Кенневику Виллерслев получил доступ к останкам из пещеры Духов, и через год он представил в Бюро отчет с результатами анализа их древней ДНК. В отчете было сказано, что данный индивид происходит из той же древней линии, что и современные индейские племена. И на основании отчета Бюро приняло решение передать племени эти древние кости27.

Обсуждая со мной этот случай, один из чиновников NAGPRA выразил некоторое недоумение, поскольку налицо было явное отступление от прописанных на сей счет правил: ведь нужно было доказать, что останки ближе к пайют-шошонам, чем к любому иному племени, а Виллерслев этого как раз не доказал. Но когда я пересказал его опасения Виллерслеву, тот ответил, что правила NAGPRA не так уж и важны и что общественное мнение потихоньку меняется, просто законодательство за ним не поспевает. После на страницах научного журнала Nature обсуждалась судьба останков из пещеры Духов и передача их индейцам, и среди прочего было приведено высказывание антрополога Денниса О'Рурка, что здесь мы имеем пример, как можно привлечь индейцев к генетическим изысканиям – именно для споров о перезахоронении останков. Антрополог Ким Толбер в связи с этим случаем подчеркнул, что интересы племен и ученых не обязательно взаимоисключающие: “Из политических соображений племена не любят, когда им навязывают научные взгляды, но при этом они не имеют ничего против науки как таковой”28.

Так и получилось, что зашедшие в тупик отношения между племенами и учеными начали налаживаться: помогло именно решение Виллерслева использовать древнюю ДНК как средство ответить на запросы племен о принадлежности “ничейных” останков из музейных коллекций.

Есть еще и вторая точка схождения интересов генетиков и племен, где может использоваться древняя ДНК, пока не вполне проработанная, – это оценка размера популяций индейцев до 1492 года по генетической изменчивости древних образцов. Для индейских племен это очень важно, так как после прихода европейцев и последовавших за этим волн принесенных европейцами эпидемий численность племен уменьшилась десятикратно, и это привело к краху прежде стабильных сложных социумов. Европейцы утверждали, что размер индейских племен, встретившихся им по пути, невелик, на этом основании строилось моральное оправдание аннексии племенных территорий. Европейским колонистам было, таким образом, выгодно преуменьшать численность индейцев, заявляя, что до прихода европейцев у тех не было практически никакой цивилизации или развитых сообществ29.

Я надеюсь, что когда люди глубже осознают все следствия геномной революции, то и индейские народы станут лучше понимать, как с помощью древней ДНК увидеть связь современных племен друг с другом и с древними предками. Это, конечно, не решит всех острых этических вопросов, но точно снизит напряженность и улучшит взаимопонимание – и даже взаимодействие – между учеными и индейскими племенами.





Генетические следы первых американцев


Первое исследование истории индейцев, выполненное по геномам, появилось в 2012 году: тогда в моей лаборатории изучили генетические данные 52 различных индейских популяций. Главным недостатком этой работы было отсутствие данных по нижним (южным) 48 штатам США, сказалось негативное отношение племен к каким бы то ни было генетическим исследованиям. Но, так или иначе, работа давала представление о генетическом разнообразии индейцев в большей части Северного полушария и предлагала новый взгляд на их прошлое30.

У большинства исследованных индивидов обнаружилась пусть и небольшая, но все же заметная примесь африканцев и европейцев. Это приобретение последних пяти столетий, и оно отражает глубокие преобразования в геномах индейцев со времен появления европейских колонистов. Хотя в нашей выборке нашлись индивиды без всяких следов такой примеси, но в некоторых популяциях, особенно канадских, неиндейская примесь присутствовала неизменно. И что с ней делать? Мы все же намеревались учесть эти популяции в анализе. В итоге мы отфильтровали участки геномов с примесями и вычистили пять последних столетий из генетической истории, получив то, что было до европейского влияния.

Потом из имевшихся индейских популяций составили все возможные пары и применили тест четырех популяций. Нашей задачей было понять, найдутся ли среди индейских популяций какие-нибудь с повышенным сходством с евразийскими, например с китайцами хань (под сходством подразумеваются общие мутации). Для 47 из 52 сходство с азиатами оказалось одинаковым. А это означает, что все они – от южных племен в Мексике до восточноканадских групп – произошли от одной и той же линии. (Пять оставшихся популяций, все из Арктики или с северо-западного тихоокеанского побережья Аляски и Канады, обнаруживают признаки происхождения от различных предковых линий.) Таким образом, все широчайшее физическое разнообразие представителей индейских племен сформировалось в результате эволюции одной предковой линии евразийских мигрантов, а не параллельного развития разных линий. Мы назвали эту общую предковую популяцию “первыми американцами”.

Мы предположили, что эти “первые американцы” являлись потомками тех людей, которые начали расселяться на юг, преодолев ледовый щит, или по ледовому коридору, или вдоль побережья. По генетике пока нельзя точно выяснить, насколько велика была эта популяция и сколько времени она провела в странствиях. Но так или иначе, эта малочисленная популяция первопроходцев двигалась по безлюдным пространствам, быстро разрастаясь всюду, куда бы ни пришла.

Генетические данные в целом подтверждали эту гипотезу. Мы снова и снова проделывали тест четырех популяций, и неизменно выходило, что практически все индейские народы от севера Северной Америки до юга Южной Америки составляют ветви единого дерева, что резко отличается от картины связей евразийских популяций. Большинство индейских популяций представляли четкие веточки общего ствола без последующих переплетений (примесей). Порядок отделения этих веточек более или менее соответствует вектору с севера на юг, что согласуется с гипотезой, что предковая популяция двигалась в южном направлении, по ходу миграции оставляя за собой группы поселенцев, не покидавших с тех пор облюбованной территории. Самым ярким исключением, нарушавшим эту складную картину, был детский скелет, найденный в Монтане недалеко от канадской границы; его возраст менее 13 тысяч лет, и он ассоциирован с культурой кловис. Эти детские останки представляют линию, отличную от той, к которой относится современное индейское население Канады, что говорит о крупных перемещениях популяций, которые наверняка происходили в более поздние времена.

Идея о том, что популяции долгое время – в течение тысяч лет – оставались в пределах своей территории, нашла подтверждение в ряде регионов Северной и Южной Америки. Например, мы вместе с Ларсом Ферен-Шмитцем доказали это для перуанских индейцев на основе материалов по останкам перуанцев 9-тысячелетней давности. Все древние геномы из Перу, которые у нас были, оказались больше похожи друг на друга и на нынешних перуанцев, говорящих на кечуа или аймара, чем на любых других южноамериканских индейцев. И для останков из Южной Аргентины, чьи датировки составляют около 8 тысяч лет назад, у нас получились сходные результаты; и то же самое для южных бразильцев возрастом 10 тысяч лет. Те же выводы мы сделали в отношении индейцев с островов Британской Колумбии, оказавшихся, как выяснилось, частью оседлой популяции, непрерывно населявшей эти места на протяжении 6 тысячелетий, хотя эта островная популяция едва ли дотягивает до отметок в 10 тысяч лет31. Так или иначе, все эти древние жители генетически теснее связаны с теперешним местным населением, чем с обитателями других, отдаленных, областей.





Геномная реабилитация Джозефа Гринберга


Миграции первых американцев, выявленные по генетике, помогли разрешить и одно лингвистическое противоречие. Еще в XVII веке было отмечено удивительное разнообразие индейских языков, в чем некоторые европейские миссионеры усматривали происки дьявола, посредством лингвистики мешавшего распространению среди индейцев истинной веры, ведь для обращения нужны объяснения на родном языке племени, а в следующем племени выученный язык становился бесполезным. Лингвист может тяготеть к “дробителям”, акцентирующим внимание на языковых различиях, или к “объединителям”, делающим упор на общие корни. Лайл Кэмпбелл, один из самых ярых дробителей, тысячу индейских языков подразделял на 200 языковых семей (группы связанных языков), распространенных в некоторых случаях по конкретным речным долинам32. А среди крайних объединителей выделяется Джозеф Гринберг, считающий, что все индейские языки можно сгруппировать всего по трем семьям, в пределах которых прослеживаются глубокие связи. Гринберг утверждал, что эти три языковых семьи соотносятся с тремя волнами миграции из Азии.

Жестокие разногласия Кэмпбелла и Гринберга по поводу взаимосвязи индейских языков получили скандальную известность: Кэмпбеллу гринберговское трехчастное деление казалось столь неподобающим, что он в 1986 году призывал “вообще заткнуть” Гринберга33. Строго говоря, две из трех семей принимались всеми – это эскимосско-алеутские языки, на которых говорят коренные жители Сибири, Аляски, Северной Канады и Гренландии, и языки на-дене, распространенные среди некоторых индейских племен вдоль тихоокеанского побережья Северной Америки, материковой части Северной Канады и на юго-западе США.

Но третья языковая семья, америндская, в которую Гринберг включил 90 % всех индейских языков, как раз и вызвала возмущенное недоумение лингвистов. Гринберг в своих построениях использовал метод подсчета общих слов: он брал несколько сотен слов из языка и подсчитывал, сколько из них встретится в разных других языках, и на этом основании оценивал близость языков. Для него высокий уровень сходства в тех или иных языках указывал на общность их происхождения. Он утверждал, что первые американцы, селившиеся к югу от ледяного щита, говорили на протоамериндском. На базе своих расчетов он отнес всех говорящих не на на-дене или эскимосско-алеутских языках к единой языковой группе и заключил, что лингвистические данные указывают на три волны миграции из Азии. А если бы была еще одна волна, то она породила бы еще один набор языков.

На Гринберга обрушилась яростная критика. Ему говорили, что набор использованных в анализе слов слишком мал для установления общности. Ему вменяли, что он неверно определял общие корни в словах. Когда речь идет о времени древнее нескольких тысяч лет, то определить общность слов дело весьма непростое, потому что слова меняются очень быстро, а Гринберг утверждал, что определил общность слов на интервалах в два раза больших.

Но здравое зерно в идеях Гринберга все же было. Америндская языковая семья, которую он выделил, практически полностью совпадала с группой, определенной по генетике, то есть с первыми американцами. На основании сходства языков он указывал близкородственные кластеры популяций, и эти кластеры (те, для которых имелись данные) подтверждались генетикой. Нынешняя этническая раздробленность[13] индейских языков также соответствует сюжету с происхождением большинства народов от единой мигрантной популяции. Всякий, взглянув на карту распространения языков в Америках, сразу увидит, насколько она отличается от евразийской и африканской: в первых будут десятки языковых семей, соответствующих каждая своей маленькой территории, тогда как в Евразии и Африке это будут крупные пятна распространения всего четырех языковых семей – индоевропейской, австронезийской, сино-тибетской и банту. Такие крупные языковые области отражают историю массовых миграций и замещения одних народов другими. Похоже на то, что первые американцы распространились настолько быстро, что языки новопоселенцев формировались как коротенькие параллельные зубья на общей основе, примерно как грабли; при этом все зубья отходят от основы более или менее синхронно, как раз во время раннего заселения Америк34. Таким образом, и генетические, и лингвистические данные соответствуют сценарию, в котором популяции, раз поселившись на своей территории – а это происходило, по всей видимости, вскоре после прихода мигрантов на континент, – жили на ней безотлучно до сегодняшнего времени. Следовательно, после начальной стадии расселения популяции нечасто замещали одна другую, совсем не так, как это было в Евразии и Африке.






Рис. 20. На этом упрощенном дереве показаны три кластера индейских популяций, которые на основе лингвистических данных обрисовал Гринберг. Кластеры соответствуют трем разным притокам мигрантов в Америки; однако Гринберг не знал о высокой доле генетического наследия группы первых американцев у представителей двух других языковых кластеров: около 90 % у на-дене и около 60 % у эскимосско-алеутских народов.



Действительно, данные генетики по большому счету подтверждают общую идею Гринберга, но в ней отсутствует один важный мотив. Носители эскимосско-алеутских языков и языков на-дене отличаются по генетике от остальных индейцев, потому что они имеют наследие “собственных” мигрантов из Азии. Но все же в их генах присутствует значительная доля наследия первых американцев: около 60 % у говорящих на эскимосско-алеутских языках и до 90 % у некоторых групп носителей на-дене35. Поэтому если Гринберговы три языковых семьи соответствуют трем древним популяциям, то из них только популяция первых американцев внесла существенный демографический вклад во все нынешние популяции Америк.





Популяция Y


Следующая карта из генетической колоды стала полнейшим сюрпризом, по крайней мере для нас, генетиков.

У антропологов, изучающих внешние скелетные признаки, давно сложилось впечатление, что некоторые скелетные остатки возрастом более 10 тысяч лет не похожи на предков индейцев, какими их в принципе можно представить. Самым ярким примером такого рода служит Лусия, скелет из Лапа-Вермельи в Бразилии, найденный в 1975 году, возрастом 11 500 лет. Многие отмечают, что чертами лица она больше напоминает коренное население Австралии или Новой Гвинеи, чем древних или современных азиатов либо индейцев. Из-за этого загадочного несоответствия выдвигалось предположение, что Лусия – представитель какой-то доиндейской группы. Антрополог Вальтер Невес выявил десятки останков из Мезоамерики и Южной Америки с внешностью, как он их назвал, “палеоамериканцев”. Под номером первым у него идет коллекция из 55 черепов возрастом 10 или более тысяч лет из доисторической мусорной кучи в Лагоа-Санта в Бразилии36.

Все рассуждения на эту тему неубедительны. Морфологические признаки весьма изменчивы и зависят от диеты и условий среды, а ведь на популяции прибывших в Америку людей стал действовать отбор, накапливались случайные изменения, что со временем вполне могло сказаться на внешних признаках. Хорошим уроком в этом смысле и серьезным предостережением стал опыт изучения Кенневикского человека: по внешним признакам он похож на жителей тихоокеанских островов, но по генетике близок к единой предковой популяции индейцев. По морфологии нельзя с уверенностью судить о связях между популяциями37. Многие пустились критиковать Невеса, утверждая, что его выводы статистически недостоверны, что он, чтобы подтвердить свою “палеоамериканскую” идею, нарочно выбирал, какие местонахождения включать в анализ, а какие – неподходящие – выпустить, а такой подход для строгой науки неуместен.





Рис. 21. Несмотря на огромные расстояния, популяции Амазонии обнаруживают более тесное родство с австралийцами, новогвинейцами и андаманцами, чем с другими евразийцами. Вероятно, это объясняется ранним выдвижением в Америку представителей предковой популяции, от которой сейчас в Северо-Восточной Азии не осталось ничего.



Так или иначе, Понтус Скоглунд решил изучить генетические данные по индейцам более скрупулезно, надеясь отыскать следы еще каких-нибудь предков, кроме уже известных “первых американцев”. Логика у него была простая. Если до “первых американцев” на континенте жили люди, то “первые американцы” должны были с ними смешиваться, и генетический сигнал от этого древнего смешения можно, по идее, выявить с помощью статистики.

Скоглунд собрал все данные по индейцам и тестом четырех популяций сравнил все пары групп предположительного “первоамериканского” происхождения со всеми возможными парами неамериканских популяций, которые антропологи так или иначе рассматривали в связи с происхождением индейцев, включая и коренных жителей Австралазии, то есть андаманцев, новогвинейцев и австралийцев. В итоге он выявил две группы индейцев, обе из амазонской Бразилии, у которых родство с народами Австралазии оказалось выше, чем с любыми другими популяциями. Спустя некоторое время, уже в моей лаборатории в качестве молодого специалиста, Скоглунд обнаружил, что и в других популяциях индейцев из бассейна Амазонки имеется тот же достоверный генетический сигнал, правда, более слабый. По его оценкам, доля древнего наследия из Австралазии очень скромная, от 1 до 6 %, а остальная часть относится к наследию “первых американцев”38.

Поначалу и мне, и Скоглунду эти результаты казались не слишком правдоподобными, но статистические доказательства неумолимо укреплялись. На множестве независимо собранных данных мы раз за разом видели все ту же картину. Мы показали, что она не может быть результатом недавних миграций из азиатских популяций: хоть амазонские народы и обнаруживают относительно тесную связь (по сравнению со связью с восточноазиатами) с коренными популяциями Австралии, Новой Гвинеи и Андаманских островов, но со всеми близки в равной мере. Также в концепцию недавних миграций никак не встраивались генетические данные по полинезийским миграциям через Тихий океан к Америкам. Такие миграции даже наверняка происходили в течение последних двух тысяч лет, когда полинезийцы совершенствовали технологии трансокеанического мореходства, однако ничего общего у индейцев с полинезийцами, судя по нашим генетическим данным, не обнаруживается. Все действительно складывается таким образом, что древние мигранты на Американский континент теснее связаны с современными австралийцами, новогвинейцами и андаманцами, чем с сибиряками. Так мы пришли к выводу, что нашли свидетельство одной из популяций-призраков, которых в чистом виде больше не существует. Мы назвали ее популяцией Y, от слова ypykuéra, что на языке тупи означает “предок”; на языке тупи говорят индейские группы с наибольшей долей того древнего наследия.

Носители языковой семьи тупи включают суруи, авторов мифа о происхождении, с которого начинается эта глава. Они живут в бразильском штате Рондония и насчитывают около 1400 человек39. До 1960-х годов они существовали относительно обособленно, и только когда через их территории стали прокладывать дороги, они установили официальные отношения с правительством. С тех пор они защищают свои земли от вырубок, берут под надзор кофейные плантации, выявляют незаконных лесорубов и бурильщиков. Они сумели сформировать свое представительство в организации по правам коренных народов в США, участвуют в обсуждении консервации углеродных квот на выбросы парниковых газов в тропических лесах, которые они охраняют.

Еще на языке тупи разговаривают каритиана, у которых тоже выявлен высокий процент наследия Y. Они уже упоминались в этой главе – одними из первых они начали выступать против генетических исследований индейцев, в их случае роль сыграло так и не выполненное обещание улучшить медицинское обслуживание в обмен на переданные в 1996 году образцы ДНК. Их около трех сотен, и живут они тоже в Рондонии. У нас имелись свои образцы, не те, что были неблаговидно собраны в 1996 году, а полученные в 1987 году с соблюдением всех процедур информирования, соответствующих принятым в то время этическим нормам. Я надеюсь, что люди каритиана порадуются, узнав о наших результатах, рассказывающих об их особенном происхождении, и поймут все выгоды участия в научных исследованиях40.

Следующая популяция с высокой долей наследия Y – это шаванте. Они говорят не на тупи, а на языке ге, представляющем другую языковую группу. Их примерно 18 тысяч, и их местожительство – штат Мату-Гросу, расположенный на Бразильском плоскогорье. Их туда переселили принудительно, природа их собственной земли деградировала, а исконный образ жизни сходит на нет под влиянием проектов развития41.

Среди людей Мезоамерики и Южной Америки к западу от Анд наследие популяции Y совсем ничтожно или его нет. Также мы не обнаружили его следов в геноме представителя кловисской культуры – ребенка из местонахождения на севере США, возрастом почти 13 тысяч лет, а также в геноме нынешних носителей алгонкинского языка в Канаде. Так что географическое положение популяции Y ограничивается Амазонией, что только подкрепляет доказательства ее древности. Ведь подобное расположение – в труднодоступном районе, сильно отдаленном от Берингийского прохода из Азии, – как раз и ожидаемо, если представить, как некогда многочисленную пионерную популяцию оттеснили в ходе следующей экспансии. Такое мы уже видели в распространении некоторых других языковых семей, например, таа, жу, кхое-квади, на которых говорят бушмены и кхое в Южной Африке: эти языковые анклавы окружены со всех сторон океаном носителей других языков.

Примечательно, что самый значительный сигнал присутствия древней линии относится к бразильским группам, откуда родом Лусия и останки из Лагоа-Санта. Это действительно здорово, но данное совпадение вовсе не доказывает, что эта древняя линия и представляет гипотетических невесовских “палеоамериканцев” с их характерной морфологией. Невес вместе с другими учеными утверждал, что палеоамериканскую внешность имели не только древние бразильцы, но и мексиканцы, как древние, так и сравнительно недавние. Но мы не нашли никакого сигнала присутствия популяции Y в Мексике. Помимо того, группе Эске Виллерслева удалось получить образцы ДНК представителей двух индейских племен, у которых, по мнению Невеса, в скелетах имелись характерные признаки “палеоамериканцев”. Речь идет о перику из Байя на севере Калифорнийского полуострова в Мексике и огнеземельцах с южной оконечности Южной Америки. В обеих группах следов популяции Y нет42.

И как нам тогда интерпретировать полученную генетическую картину? Из археологии мы знаем, что, вероятно, еще до открытия ледового коридора люди оказались на Американском континенте где-то к югу от ледового щита; следы их присутствия видны в археологических местонахождениях Монте-Верде и Пэйсли. Но интенсивное заселение территорий началось после открытия ледового коридора людьми кловис. А генетические данные указывают на два эпизода заселения Америки двумя разными группами мигрантов, двигавшихся из Азии – вероятно, в разное время и разными маршрутами. Если популяция Y распространилась по Южной Америке еще до “первых американцев”, то, похоже, пришедшие вслед “первые американцы” заняли всю ее территорию, заместив Y повсюду или полностью, или, как в Амазонии, частично. В Амазонии из-за малодоступных во всех смыслах условий среды популяция Y имела больше шансов сохраниться, чем где бы то ни было. Амазонские чащи притормозили расселение “первых американцев”, и в итоге эти новые мигранты успели смешаться с местным населением, а не просто смести его целиком.

Австралазиатское наследие у нынешних суруи совсем невелико, в количественном отношении примерно такое же, как неандертальская доля у неафриканского населения, но было бы глупо недооценивать его значение. На самом деле влияние популяции Y на население Амазонии может быть выше, чем те 2 %. Предки популяции Y должны были пересечь гигантские территории Сибири и Северной Америки, где обосновались предки “первых американцев”. Очень вероятно, что к началу освоения Южной Америки люди популяции Y уже в большой степени с этими предками смешались. А если это так, то южноазиатское наследие – лишь один из “маркировочных красителей” для популяции Y, наподобие тяжелых металлов, которые вводят пациентам в вену при исследовании кровеносных сосудов на томографе. Наша оценка в 2 % у суруи сделана с учетом предположения об отсутствии смешения популяции Y с какими бы то ни было встреченными народами на всем протяжении пути через Северо-Восточную Азию и Америку. А если мы это условие снимем, позволив смешение с предками “первых американцев”, то доля наследия Y у суруи подскочит до 85 %, сохраняя при этом статистический сигнал родства с австралазиатами.

Пусть реальность где-то посередине, но все равно история расселения “первых американцев” по девственным территориям видится теперь глубоко неверной. Нужно начать переосмысливать заселение Америки в контексте экспансии той базовой популяции. История и временные рамки популяции Y прояснятся, когда станут доступными образцы древней ДНК из скелетных остатков с ее наследием.





После “первых американцев”


Яркие перспективы генетических исследований связаны с возможностью узнать не только о глубоком прошлом индейских народов, но и о более близких к нам временах, а также о путях формирования сегодняшних популяций.

Первейший тому пример – исследование происхождения носителей языков на-дене, населяющих тихоокеанское побережье Канады и США на юг до Аризоны. Все лингвисты безусловно соглашаются, что эти языки берут начало от одного корня и разошлись не более нескольких тысяч лет назад и что их распространение по Северо-Западной Америке обусловлено, по крайней мере частично, миграциями. Мощный импульс эти идеи получили в работе лингвиста Эдварда Вайды 2008 года. Он привел документальные доказательства глубоких связей между языками на-дене и енисейской языковой семьей в Центральной Сибири. Когда-то на енисейских языках говорили многие народы, теперь же в бытовом обращении остался только кетский язык43. Отсюда следует, что, несмотря на гигантские расстояния, носители на-дене в Америках произошли от сравнительно недавних азиатских мигрантов.

Что к этому может добавить генетика? В исследовании 2012 года мы показали, что люди племени чипевайан, говорящего на на-дене, имеют в своем генофонде редкий гаплотип, мало где встреченный у других индейцев. В этом видится доказательство гипотезы о позднейшей миграции из Азии44. По нашим оценкам, доля этого наследия у чипевайанов составляет не более 10 %, но оно обязательно присутствует в каждом образце. Было бы неплохо понять, как использовать этот отчетливый чипевайанский маячок наследия в качестве своеобразного “маркировочного красителя” для выявления древних связей между носителями на-дене и людьми археологических культур, из останков которых можно выделить ДНК.

В 2010 году Эске Виллерслев с коллегами опубликовали полногеномный анализ образцов волос замороженной мумии саккакской культуры Гренландии – ее возраст примерно 4 тысячи лет45. Анализ показал, что этот человек принадлежал популяции, в которой были отчетливо смешаны “первые американцы” и появившиеся затем в Арктике эскимо-алеуты. В 2014 году команда Виллерслева на основе расширенных данных по нескольким останкам уже смело рассуждала о “палеоэскимосах”, предшественниках эскимо-алеутов46. Изученные индивиды были так или иначе родственны, потому авторы посчитали, что они представляют миграцию из Азии, отдельную и от всех предшествующих, и от последующих. По их мнению, 15 столетий назад после появления эскимо-алеутов со своими языками палеоэскимосы вымерли, не оставив потомков.

В 2012 году на базе данных по саккакскому человеку мы проверяли гипотезу об обособленности палеоэскимосской миграции в Америку. К нашему удивлению, никаких статистических подтверждений ей не нашлось. И даже наоборот: в наших тестах отчетливо проступала возможность, что саккакский человек имел наследие тех же предков, что и говорящие на на-дене чипевайаны – правда, в других пропорциях. Мы знаем, что у сегодняшних носителей на-дене лишь 10 % генома унаследовано от поздней азиатской миграции, и если сравнение проводить методом кластеризации[14], как делал Виллерслев, то эти 10 % себя не покажут, поэтому легко понять, почему Виллерслев упустил связь саккакского индивида с носителями на-дене. Мы предположили, что и на-дене, и саккак имеют наследие одной и той же миграции из Азии в Америку.

В 2017 году мы вместе с Павлом Флегонтовым и Штефаном Шиффельсом подтвердили, что линия палеоэскимосов не вымерла полностью, она продолжилась в геномах на-дене47. Изучая сходство по редким мутациям представителей различных сибирских и индейских групп, мы сумели доказать, что у древнего человека из Саккака и современных на-дене имелись относительно недавние общие предки. В действительности предположение о полном вымирании ветви палеоэскимосов после прихода “первых американцев” не просто неверно, как я указал в статье 2012 года, а глубоко неверно48. Правильно будет рассматривать происхождение носителей эскимосско-алеутских языков с позиций смешения палеоэскимосов и “первых американцев”. Иными словами, палеоэскимосы вовсе не вымерли, их наследие осталось и у носителей на-дене, и у носителей эскимосско-алеутских языков.

Наша статья 2017 года дала новый, обобщающий взгляд на историю далеких предков населения Америк. Кроме популяции Y, было предположительно всего две предковых линии: одна – это “первые американцы”, а другая – та, что 5 тысяч лет назад принесла с собой на новый материк небольшие каменные орудия и первые луки, дав начало палеоэскимосам49. Мы это поняли, построив математическую модель, в которую прекрасно укладываются имеющиеся данные по индейским народам: эта модель представляет индейские популяции как смесь двух предковых популяций, по-разному привязанных к азиатам (примесь популяции Y и соответствующие амазонские племена не учитывались). В результате такого смешения получаются три популяции-основательницы, мигрировавшие из Азии в Америку и ассоциированные, соответственно, с эскимосско-алеутскими языками, на-дене и всеми остальными.

Еще одно удивительное “индейское” открытие относится к чукчам, народу Северо-Западной Сибири. Чукотский язык никак не связан ни с каким индейским языком, тем не менее у чукчей мы обнаружили до 40 % наследия “первых американцев”, которые попали к ним в результате обратного дрейфа генов из Америки в Азию50. На это очень хочется возразить – а многие, привыкшие рассуждать о миграциях как об одностороннем движении, так и думают, – что дело наверняка в том, что чукчи являются ближайшими азиатскими родственниками “первых американцев”. И я тоже так считал, пока в течение года осмысливал полученные результаты, пытаясь и так и эдак совместить их с данными по разнообразным индейским группам. Но генетические данные ясно указывали, что сходство чукчей и “первых американцев” все же построено на обратной миграции, потому что чукчи оказались близки лишь к некоторым индейским популяциям, а не ко всем одинаково. Объяснить это можно только тем, что какая-то группа “первых американцев” откочевала обратно в Азию намного позже начала их расселения и диверсификации. Могло быть так, что носители эскимосско-алеутских языков обосновались поначалу в Северной Америке, постоянно смешиваясь там с местными племенами индейцев (у эскимосских народов около половины генома имеет индейское происхождение). Затем они начали двигаться через Арктику обратно в Сибирь, экспортируя при этом и свой успешный образ жизни, и свое наследие: его они оставили не только чукчам, но и носителям эскимосско-алеутских языков. Такой откат в Азию “первых американцев” очень трудно доказать на основе археологических данных, а на основе генетики вполне возможно: как раз на подобные сюрпризы генетика и рассчитана.

Третий пример, раскрывающий возможности генетики в данной области, касается распространения сельского хозяйства из Северной Мексики в юго-западные области Северной Америки. В этих регионах разговаривают на юто-ацтекских языках – это широко распространенная языковая семья, которую лингвисты традиционно направляют с севера на юг, потому что на фоне общности языков есть и общие названия некоторых растений, произрастающих лишь на севере юто-ацтекского языкового ареала. Однако другие специалисты полагают, что языки распространялись от мексиканских территорий с юга на север вслед за продвижением “кукурузного” земледелия. Люди и языки, как считают некоторые специалисты, а в наиболее категоричной форме – археолог Питер Белвуд, двигаются вслед за смещением сельского хозяйства51. Эту идею можно в принципе проверить, по крайней мере частично, с помощью сравнения древней ДНК людей, живших до и после появления кукурузы в том или ином регионе, а также сравнения с ДНК теперешнего местного населения. Мы начали эту тему, и из данных по древней ДНК уже стали проступать кое-какие подсказки. Если смотреть на древнюю ДНК кукурузы, то становится ясно, что она появилась около 4 тысяч лет назад во внутренних горных районах юго-запада США, затем примерно 2 тысячи лет назад эту первую культуру заменила другая, имеющая прибрежно-равнинное происхождение52. Перед нами замечательный пример, показывающий, что и растения имеют собственную историю миграций и возвратных скрещиваний, хотя в случае с культурными растениями миграции и скрещивания приобретают, если позволите, особый драматизм, поскольку человек подвергает их искусственному отбору. Теперь подошла очередь изучения и древней ДНК людей из тех регионов, так что для нас решение задачи о распространении новых людей вместе с новыми растениями – это всего лишь вопрос времени.

Хочется, конечно, помечтать о более планомерных подобных исследованиях. Генетика современной и древней ДНК позволяет видеть, как по ходу миграций выстраивались связи между индейскими культурами, как распространялись языки и сопутствующие технологии. Многие из этих сюжетов были затерты и потеряны из-за европейской эксплуатации, истребившей коренные народы вместе с их культурами. Генетика дает возможность переоткрыть потерянные истории, и есть надежда не только понять, но и залечить прошлое.