Кто мы и как сюда попали

Интерес нацистов к теме миграций и распространения индоевропейских языков создал в Европе серьезные трудности для содержательного научного обсуждения переноса индоевропейских языков с потоком переселенцев11. С другой – индийской – стороны, все тоже выглядит не слава богу, потому что если падение цивилизации долины Инда произошло по вине оккупантов с индоевропейской лексикой, то и с важными элементами южноазиатской культуры могла быть похожая история – они могли сформироваться где-то еще.

Однако гипотеза о массовой миграции с севера не пришлась по душе специалистам не только из-за ее политизации, но и потому, что стала понятной сложная природа культурных сдвигов, видимая по археологической летописи, – дело оказалось не только в массовых миграциях. А кроме того, практически нет археологических свидетельств таких миграций. Нет и явных прослоев пепла, которые относились бы к периоду около 3800 лет назад – такие могли бы говорить о пожарах и грабежах в индийских городах. Если что и есть, так это признаки постепенного упадка городов: на протяжении десятилетий люди покидали города, природа вокруг деградировала. Однако отсутствие археологических доказательств не означает, что все происходило без вмешательства внешних побудительных сил. Около 1600–1500 лет назад под давлением германской экспансии пришла в упадок Западная Римская империя: когда вестготы и вандалы взяли под контроль римские провинции и высосали их досуха, за этим последовал политический и экономический обвал империи. При этом археологических свидетельств разрушения римских городов в тот период времени на удивление немного, и если бы не было подробных описаний, мы бы, возможно, и не догадывались обо всех этих драматических событиях12. Может быть, и в опустевшей долине Инда мы встретились с той же проблемой – археологам трудно выявлять внезапные события. Те картины, что проступают из археологических данных, могут скрывать за собой кратковременные, быстрые события, послужившие стимулом видимых изменений.

Что к этой картине может добавить генетика? Она не может рассказать про конец цивилизации долины Инда, но в ее власти ответить, имело ли место смешение людей с разным историческим наследием. И хотя примеси сами по себе не являются доказательством миграций, но генетические признаки смешения указывают на глубокие демографические преобразования и, следовательно, на возможный культурный обмен, по времени примерно совпадающий с падением Хараппы.





Территория столкновений


Гималайские горы сформировались около 10 миллионов лет назад в результате столкновения Евразии и Индийской континентальной плиты, двигавшейся на север по Индийскому океану. Так же и сегодняшняя Индия – она оказалась производным от столкновения разных культур и разных народов.

Возьмем фермерство. Индийский субконтинент является на сегодня мировой хлебной житницей – он кормит четверть мирового населения. И 50 тысяч лет назад он тоже был одним из великих центров становления современного человечества. Но при этом фермерство изобрели не в Индии. Индийское сельское хозяйство рождено столкновением двух аграрных систем Евразии. Согласно археологическим данным, к примеру, из местонахождения Мехргарх на западной окраине долины Инда в Пакистане ближневосточные озимые культуры, пшеница и овес, пришли в долину Инда позже 9 тысяч лет назад13. 5 тысяч лет назад местные фермеры смогли адаптировать эти культуры к муссонному климату с летними дождями, и тогда они распространились по всему полуострову14. Китайские сорта риса и пшена, пригодные для выращивания в муссонном климате с летними дождями, тоже попали в Индию около 5 тысяч лет назад. Так в Индии впервые столкнулись китайская и ближневосточная системы сельскохозяйственных культур.

Следующее столкновение – это язык. Языки Северной Индии (а это индоевропейские языки) близки к языкам Ирана и Европы. Дравидийские языки, на которых говорят на юге Индии, похожи на языки Южной Азии и ни на какие другие. Есть также сино-тибетские языки, свойственные группам, населяющим горное обрамление Северной Индии. Есть и австроазиатские языки, на которых говорят небольшие обособленные племена в Центральной и Восточной Индии, родственные камбоджийскому и вьетнамскому, – они, как считается, сформировались на базе языков первых рисоводов, освоивших Южную и частично Юго-Восточную Азию. В “Ригведе” есть слова, заимствованные из дравидийских и австрозиатских языков, – лингвисты их могут выделить, потому что они не типичны для индоевропейских языков; отсюда следует, что дравидийские и австроазиатские языки имели хождение в Индии уже как минимум 3 или 4 тысячи лет назад15.

По своей внешности индийцы очень разнородны, что дает наглядное представление об их смешанной природе. Если пройтись по улице вдоль торговых прилавков в любом индийском городе, тут же становится ясно, насколько разнообразен этот народ. Оттенки кожи меняются от темных до совсем светлых. У некоторых черты лица европейские, у других напоминают китайские. Сразу начинаешь думать, что это разнообразие отражает смешение людей в какой-то исторический период и что их наследие намешано в разных пропорциях в сегодняшних группах индийцев. Но нужно помнить, что внешние признаки легко переоценить, ведь они, как известно, отражают влияние среды и диеты.

Первые работы по генетике индийцев дали на первый взгляд противоречивые результаты. Их митохондриальная ДНК (напомню, она наследуется строго по материнской линии) по большей части уникальна для Индийского субконтинента. Она близка лишь с одним из основных типов мтДНК за пределами Индии, но при этом их общий предок существовал десятки тысяч лет назад16. Это означает, что предки индийцев (по материнской линии) в течение очень долгого времени существовали на полуострове Индостан изолированно, не смешиваясь с соседними западными, восточными или северными популяциями. Зато заметная доля Y-хромосомы, передаваемой от отца к сыну, демонстрирует близкое родство индийцев с западными евразийцами: с европейцами, центральноазиатами и жителями Ближнего Востока, а это уже указывает на смешение17.

Некоторые историки, глядя на путаные генетические результаты, опустили руки и решили вовсе не брать в расчет генетические данные. Ситуацию усугубляло и то, что генетики плохо разбирались в археологии, антропологии и лингвистике – фундаментальных для изучения ранней истории человечества науках, – а потому допускали элементарные промахи и, обобщая факты из этих дисциплин, пускались в давно развенчанные ошибочные рассуждения. Однако выпускать из виду генетику попросту нелепо. Мы, генетики, может, и были налетевшими на готовое варварами, но игнорировать варваров всегда неразумно. У нас имелся доступ к принципиально новым данным, и с их помощью можно было попробовать подступиться к самому неподатливому вопросу: кто же те древние люди?





Жители крошечных Андаманских островов


Мой исследовательский интерес к ранней истории Индии начался с книги и письма.

Книга называлась “История и география человеческих генов”, это главный труд Луки Кавалли-Сфорца. В ней он упоминает негритосов, населяющих Андаманские острова, расположенные в Бенгальском заливе в сотнях километров от материка. Андаманские острова были надежно изолированы глубоким морем на протяжении всей долгой истории расселения современных людей по Евразии, хотя уединенность самого крупного из островов – Большого Андамана – за последние несколько столетий постоянно нарушалась: британцы основали на острове тюрьму и колонию для заключенных. На одном из островов, Северном Сентинеле, живет одно из последних в мире неконтактных племен – несколько сотен человек, использующих каменные орудия. Индийское правительство запрещает внешние контакты с ними, так что эти люди “не от мира сего” расстреливали из луков вертолеты с гуманитарной помощью, посланной после цунами в Индийском океане в 2004 году. Андаманцы говорят на таких странных языках, что среди существующих евразийских языков не нашлось ни одного даже отдаленно родственного с ними. По внешнему виду андаманцы тоже сильно отличаются от соседних народов: они более стройные, с мелкокурчавыми волосами. В одном из разделов своей книги Кавалли-Сфорца рассуждает, что андаманцы могли быть потомками ранней экспансии современных людей из Африки, может, даже более ранней, чем экспансия 50 тысяч лет назад, давшая толчок к заселению всей внеафриканской территории.

В 2007 году, прочитав эту книгу, мы с коллегами написали письмо Лалджи Сингху и Кумарасами Тхангараджу из Центра клеточной и молекулярной биологии в Хайдарабаде в Индии. За несколько лет до того Сингх и Тхангарадж опубликовали исследование митохондриальной ДНК жителей Андаманских островов18. Оно показало, что люди с Малого Андамана отделились от евразийцев десятки тысяч лет назад. И я спросил в письме, есть ли возможность изучить полные геномы андаманцев для более ясного представления этой истории.





Рис. 17а. На севере Индии говорят в основном на индоевропейских языках, и, соответственно, там высока доля западноевразийского наследия. На юге страны в хождении дравидийские языки, там доля западноевразийского наследия понижена. Многие группы на севере и востоке говорят на синотибетских языках. В центральной и восточной частях страны некоторые обособленные племена используют австроазиатские языки.



Сингх и Тхангарадж очень обрадовались такой возможности и быстро уверили меня, что будет правильно расширить картину, включив данные по различным материковым группам индийцев. Они открыли нам доступ к собранной ими огромной коллекции ДНК. В морозильниках Центра в Хайдарабаде хранились образцы, представляющие фантастически разнообразное население Индии. Когда я последний раз проведывал эту коллекцию, там было более 18 тысяч индивидуальных образцов из трехсот с лишним группировок. Чтобы ее собрать, студенты со всей Индии объезжали сотни поселений и брали анализы крови у тех, чьи бабушки и дедушки были родом из этих же мест. Из этой коллекции мы выбрали 25 групп как можно более разнообразных и по географии, и по культуре, и по лингвистике. В нашей выборке присутствовали группы высокого и низкого социального статуса по индийской кастовой системе, а также ряд племен, существующих вне кастовой системы.





Рис. 17б. Анализ главных компонент показывает, что генетическая изменчивость большинства групп Юго-Восточной Азии образует постепенный ряд в координатах пропорции наследия, где на одном – северном – конце оказываются носители индоевропейских языков, на другом – южном – дравидийские носители.



Через несколько месяцев Тхангарадж приехал ко мне в лабораторию в Бостон и привез уникальные и драгоценнейшие образцы ДНК. Мы их решили исследовать методом микрочипирования однонуклеотидных замен (SNP). Эту технологию незадолго до того разработали в США, и в Индии она была еще недоступна. Поэтому Тхангарадж смог получить разрешение на вывоз образцов ДНК (по индийским государственным законам, если исследование биологических материалов можно провести внутри страны, то их вывоз запрещен).

SNP-микрочип содержит тысячи микропикселей, в каждом из которых сидит искусственно синтезированный кусочек ДНК из интересного для исследования места генома. Микрочип инкубируется с образцом ДНК исследуемого генома, и когда микрочип в конце промывают, то участки генома, соединенные с искусственными кусочками и потому связанные с субстратом прочнее, не вымываются. Оценивая относительную прочность связи исследуемой ДНК с искусственной “наживкой”, можно определить (а это делает камера, снимающая флуоресцентные метки на исходных образцах), какие генетические варианты содержатся в конкретном образце. С помощью SNP-микрочипирования мы исследовали много сотен тысяч позиций в геноме, по которым люди отличаются друг от друга, – в каждой из этих позиций у них стоят разные нуклеотиды. По этим вариабельным позициям можно определить, кто с кем теснее связан. Эта технология гораздо дешевле, чем полногеномное секвенирование, потому что можно направить все внимание только на значимые для исследования позиции, именно на те, по которым у людей есть различия и, следовательно, они дают максимум информации по истории популяций.

Чтобы получить общее представление о связях образцов друг с другом, мы применили статистический прием – метод главных компонент, описанный в предыдущем разделе об истории западноевразийской популяции. Метод главных компонент основан на поиске комбинаций однонуклеотидных замен в ДНК, наиболее четко отделяющих одну группу людей от другой. Выложив на координатную плоскость полученные значения по индийским группам, мы увидели, что все они расположились вдоль одной линии. На самом конце линии, далеко от других точек, оказались западные евразийцы – европейцы, центральноазиаты, индивиды с Ближнего Востока, которых мы включили в рассмотрение специально для сравнения. Мы назвали неевразийскую часть линии “индийский клин”: градиент изменчивости среди индийских групп, который на графике направлен, как стрела, к западным евразийцам19.

Данный градиент изменчивости, выявленный на плоскости главных компонент, может быть обусловлен несколькими, совершенно различными, историческими событиями. Однако, глядя на эту недвусмысленную “стрелу”, мы предположили, что многие нынешние индийские группы могут быть смешанными и в них в разных пропорциях присутствует западноевразийское наследие и наследие еще от какой-то очень непохожей популяции. На графике дальше всего от западных евразийцев расположились южные группы индийцев, говорящих на дравидийских языках, поэтому мы построили модель, согласно которой нынешние индийцы сформированы за счет смешения двух предковых популяций. А потом проверили ее на наших данных.

Для проверки мы придумали новые методы. Те самые методы, которые были использованы в 2010 году для выявления скрещивания между неандертальцами и современными людьми20, – но изначально они были разработаны для изучения истории индийских популяций.

Сначала мы протестировали гипотезу, где европейцы и индийцы произошли от общей предковой популяции, которая еще раньше отделилась от предков восточноазиатов (восточноазиатов представляли китайцы хань). Мы определили все буквы ДНК, по которым различаются геномы индийцев и европейцев, а потом оценили, насколько часто у китайцев встречаются европейский или индийский варианты. И получили ответ: у китайцев явно больше “индийских” букв ДНК, чем европейских. Теперь можно было отбросить идею, что европейцы и индийцы произошли от общей гомогенной предковой популяции, отделившейся от пракитайцев.

Альтернативная гипотеза, которую мы рассмотрели, предполагала, что китайцы и индийцы произошли от общей предковой популяции, отделившейся от ствола европейцев. Но и этот сценарий не подтвердился: европейские группы теснее связаны со всеми индийцами, чем со всеми китайцами.

Мы обнаружили, что частоты генетических мутаций, усредненные по всем группам индийцев, имеют промежуточное значение между европейцами и восточноазиатами. Единственное, что могло объяснить такую картину, – это смешение древних популяций, одна из которых имеет отношение к европейцам, центральноазиатам и людям Ближнего Востока, а другая связана отдаленным родством с восточноазиатами.

На начальных этапах мы называли первую популяцию “западными евразийцами”, подчеркивая широкий территориальный охват включенных популяций – и Европа, и Ближний Восток, и Центральная Азия, между которыми различий по частоте мутаций было не так уж много. Масштаб этих различий на порядок меньше, чем между европейцами и народами Восточной Азии. В свете этого было удивительно заметить, что одна из двух популяций, имевших отношение к генетическому наследию нынешних индийцев, сгруппировалась с западными евразийцами. Для нас это выглядело как восточный предел распространения западноевразийского наследия, где западные евразийцы смешивались с совсем непохожими на них людьми. Мы могли видеть, что та “непохожая” популяция теснее связана с сегодняшними восточноазиатами, например с китайцами, но все равно они должны были разделиться десятки тысяч лет назад. Эта группа походила на рано отделившуюся линию, вклад которой остался лишь в геномах нынешних южноазиатских популяций, и, в общем, больше нигде.

Поняв, что смешение имело место, мы стали искать, у кого из нынешних групп индийцев этого смешанного наследия поменьше, то есть кто избежал смешения. Во всех группах континентальной Индии западноевразийское наследие присутствовало. Зато его не было у жителей с Малого Андамана. Андаманцы, долго существовавшие в изоляции, оказались наследниками той древней группы, которой родственны восточноазиаты и которая оставила наследие южноазиатам. Сотня туземцев с Малого Андамана (столько их осталось согласно последней переписи) послужили ключом к пониманию истории индийских народов.






Схождение востока и запада


Самым напряженным временем моей научной жизни стали двадцать четыре часа, которые мы с Ником Паттерсоном в октябре 2008 года провели в Хайдарабаде с Сингхом и Тхангараджем, обсуждая наши первые результаты.

Наша встреча 28 октября была решающей. Сингх и Тхангарадж, казалось, собирались закрыть весь проект. Перед встречей мы прислали им резюме результатов, и там было сказано, что сегодняшние индийцы представляют собой смешение двух различных предковых популяций, одна из которых “западные евразийцы”. У Сингха и Тхангараджа сразу возникли возражения против этого названия, потому что, как они считали, это означало массовую миграцию западных евразийцев в Индию. Они справедливо указали, что наши результаты не являются прямым доказательством для такого заключения. И даже выдвинули предположение, что миграция могла идти в другом направлении, из Индии на Ближний Восток и Европу. Согласно их собственным работам по митохондриальной ДНК, подавляющая часть митохондриальных линий современного населения Индии существует уже много десятков тысячелетий21. И они не желали участвовать в проекте, который утверждал бы внедрение в Индию западных евразийцев, по крайней мере, без внятного объяснения разногласий между полногеномными и митохондриальными данными. Кроме того, они полагали, что заключение о миграции западных евразийцев будет политической бомбой. Они не говорили о политике прямо, но эти обертона явственно звучали в обсуждении преобразующего влияния чужаков извне на весь субконтинент.

Для описания взаимосвязи между западными евразийцами и индийцами Сингх и Тхангарадж предложили термин “генетическая общность”. Под этой формулировкой может подразумеваться происхождение от общей предковой популяции. Но наши генетические изыскания указывали, что имело место смешение, реальное и очень значимое, что две совершенно разные популяции оставили свой вклад во всех группах современных индийцев, а их термин допускал, что никакого смешения могло и не быть. Мы намертво застряли. Временами мне казалось, что из-за каких-то политических нюансов мы не можем двигать дальше нашу науку.

Был вечер, вокруг нашего корпуса вовсю праздновали Дивали, один из главных праздников в Индии: взрывались огнями фейерверки, мальчишки поджигали бенгальские огоньки и бросали их под колеса движущихся грузовиков, а мы с Паттерсоном заперлись в его кабинете в институте у Сингха и Тхангараджа и пытались понять, что делать с проектом. До нас постепенно доходило, какой культурный резонанс будут иметь наши открытия. Поэтому мы занялись поиском подходящих формулировок, с одной стороны, научно корректных, с другой – не ранящих чувства индийцев.

На следующий день мы собрались в кабинете у Сингха. Сели и вместе придумали новые названия древним группам индийцев. Мы написали, что нынешнее население Индии происходит от смешения двух разнородных популяций – “предков северных индийцев” (Ancestral North Indians, ANI) и “предков южных индийцев” (Ancestral South Indians, ASI). До смешения эти предковые популяции были столь же различны, как сегодняшние европейцы и восточноазиаты. ANI родственны европейцам, центральноазиатам и населению Ближнего Востока, а также жителям Кавказа, но никаких указаний на родину ANI или их миграции мы не дали. ASI произошли от какой-то популяции, не связанной ни с какой нынешней группой за пределами Индии. Мы показали, как в Индии перемешались ANI и ASI: теперь каждый житель континентальной Индии несет оба наследия, правда, в разных пропорциях: одно из них родственно западным евразийцам, а второе ближе к восточноазиатам и населению Южной Азии. Так что никто в Индии не может претендовать на генетическую чистоту.





Предки, власть и гендерное доминирование


Найдя это решение, мы начали рассчитывать долю западноевразийского наследия в каждой группе индийцев.

Мы оценивали степень сходства в группах с западными евразийцами, с одной стороны, а с другой – с геномом жителя Малого Андамана. Главными фигурантами здесь выступали андаманцы, потому что они, хоть и отдаленно, но были связаны с ASI, а с западными евразийцами, чья примесь обнаруживалась у всех материковых индийцев, никаких связей не нашлось. Поэтому андаманцев можно было рассматривать в качестве группы для сравнения. Затем мы повторили расчеты, но только заменили индийцев кавказцами. Таким способом мы получили представление о фоновой величине сходства, которое должно быть, если геном связан родством только с западными евразийцами. Сопоставляя цифры по индийцам с фоновым значением, можно было ответить на вопрос, насколько далеко каждая из индийских групп отстоит от гипотетического чисто западноевразийского наследия. И отсюда высчитывается пропорция западноевразийского наследия в группах индийцев.

Выполнив эти расчеты, а также и другие с большим числом групп индийцев, мы выяснили, что доля западноевропейского наследия варьирует от 20 % (это самое низкое значение) до 80 % (самое высокое)22. Вот и объяснение “индийского клина”, который мы увидели на плоскости главных компонент: это постепенный сдвиг величины западноевразийского наследия. Нет ни одной группы, не затронутой смешением, ни у самых высокородных каст, ни у самых худородных, ни даже у племен, существующих вне кастовой системы.

По доле примеси можно реконструировать некоторые события прошлого. Взять хотя бы языки – генетические данные указывают, на каких языках могли говорить древние ANI и ASI. В группах индийцев, говорящих на индоевропейских языках, больше наследия ANI, чем у носителей дравидийских языков, у которых, соответственно, повышена доля ASI. Мы отсюда заключили, что среди ANI, по всей видимости, были распространены индоевропейские языки, а среди ASI – дравидийские.

По генетическим данным мы смогли судить и о социальном статусе ANI и ASI: в среднем более высокий у первых и более низкий у вторых. У нас получилось, что в группах с традиционно более высоким социальным статусом, определяемым по системе каст, повышена доля ANI, а у низкокастовых групп больше ASI, и эта закономерность выполняется даже на территории одного и того же штата, где все группы говорят на одном языке23. Например, у браминов, касты священнослужителей, доля ANI увеличена по сравнению с представителями других каст, среди которых они живут и с которыми говорят на одном языке. И хотя есть группы, которые выбиваются из общей картины, скажем, хорошо задокументированные случаи повышения социального статуса целой касты24, но статистически выводы очень надежны: смешение ANI и ASI происходило в контексте социального расслоения.

Генетические данные по современным индийцам также приоткрывают историю социального неравенства мужчин и женщин. Если посмотреть на Y-хромосому, то окажется, что 20–40 % индийцев и 30–50 % восточных европейцев (естественно, мужчин) имеют Y-хромосому определенного типа, который произошел, судя по плотности мутаций, от единого предка, жившего 6300–4800 лет назад25. А митохондриальная ДНК, которая передается по женской линии, напротив, имеет сугубо индийское происхождение. Значит, она практически целиком, даже у северных групп, пришла, по-видимому, от представительниц ASI. Единственным возможным объяснением может быть миграция западных евразийцев в Индию в бронзовом веке или позже. Мужчины, несущие тот конкретный тип Y-хромосомы, показали себя исключительно успешными самцами, оставив множество потомков, а вот женщины-иммигрантки внесли более скромный вклад.

Рассогласованные картины наследия по Y-хромосомам и митохондриальной ДНК сначала ставили историков в тупик26. Но здесь можно предположить, что большая часть наследия ANI получена от мужчин. Подобная картина половой генетической асимметрии подозрительно знакома. Вспомним афроамериканцев. У них примерно 20 % европейского наследия, и три четверти его пришло с мужской стороны27. Вспомним латиноамериканцев в Колумбии. У них 80 % европейского наследия, и соотношение мужского и женского вклада еще менее сбалансированно, перевес мужского пятьдесят к одному28. В третьей части я буду рассматривать, что это означает в свете отношений между популяциями, между мужчинами и женщинами, но общим знаменателем остается то, что мужчины из более властных и влиятельных групп обычно берут себе женщин из менее влиятельных. И знаете, если по генетическим данным можно выявить настолько важные сведения о прошлом, это очень отрадно.





Смешение популяций на закате Хараппы


Чтобы понять, как в контекст индийской истории встраиваются наши открытия о смешении популяций, хорошо бы знать не только сам факт смешения, но и когда оно происходило.

Мы обсуждали, например, такую возможность: смешение стало следствием крупных перемещений людей в конце последнего ледникового периода, то есть примерно 14 тысяч лет назад. Климат тогда начал улучшаться, пустыни превращались в пригодные для жизни земли, происходило множество других природных сдвигов, и в итоге люди мигрировали по всей Евразии в самых разных направлениях.

Другая возможность – движение фермеров с Ближнего Востока в Южную Азию, объясняющее появление ближневосточного сельского хозяйства в долине Инда позже 9 тысяч лет назад.

Третья возможность предусматривала смешение в последние 4 тысячи лет и ассоциировалась с распространением индоевропейских языков, бытующих сейчас и в Индии, и в Европе. Это объяснение затрагивает события, описанные в “Ригведе”. Но даже если смешение происходило позже 4 тысяч лет назад, то очень возможно, что смешивались популяции, давно укоренившиеся в Индии, одна из которых прибыла из Западной Евразии за несколько столетий или даже тысячелетий до того, но до поры не смешивалась с ASI.

Все три возможности так или иначе включают миграцию из Западной Евразии в Индию. Сингх и Тхангарадж для объяснения связи между западноевропейскими популяциями и ANI продвигали идею об обратной миграции из Индии далеко на запад, до самой Европы, но я сам всегда считал, что данные указывают на миграцию в другом направлении – в Южную Азию с севера или запада. Ведь у сегодняшних западных евразийцев нет следов наследия ASI, да и окраинное географическое положение Индии на фоне всех территорий, где распространено западноевразийское наследие, тоже вполне показательно. Поэтому нужно было датировать смешение, тогда у нас появится больше конкретики.

Датировать это смешение – совсем не простая задача, и, решая ее, мы разработали серию новых методов. В основе этих методов лежало следующее соображение. В первом поколении полукровок соединятся хромосомы ANI и ASI в чистом виде. С каждым последующим поколением будут составляться комбинации отцовской и материнской хромосом, и в последовательном ряду потомков фрагменты ANI и ASI будут дробиться на более мелкие кусочки; в каждом поколении происходит один-два новых разрыва и перетасовки. Поэтому, оценивая среднюю длину фрагментов ANI или ASI у нынешних индийцев, можно подсчитать, сколько поколений потребовалось для текущего размера нарезки. И с этими хронологическими подсчетами успешно справилась Прия Мурджани, дипломница из моей лаборатории29.

Результаты показали, что во всех группах индийцев из нашего исследования смешение имело место 4–2 тысячи лет назад, при этом у носителей индоевропейских языков смешение в среднем более недавнее, чем у дравидийских групп. Нас очень удивило, что самая древняя датировка оказалась именно у дравидийцев. Мы ожидали, что датировки будут самые древние на севере, населенном группами, говорящими на индоевропейских языках, – по идее, именно там и должно было начаться смешение. Но потом мы поняли, что древнейшее смешение на юге среди дравидийских групп тоже имеет смысл, потому что современная локализация не обязательно такая же, как в прошлом. Представим, что первая волна смешения происходила на севере примерно 4 тысячи лет назад, а затем были другие экспансии через северную границу, и с каждой следующей волной происходило новое смешение оседлого местного населения с людьми с западноевразийским наследием. На протяжении тысячелетий потомки от первого смешения в Северной Индии смешивались с южными соседями или сами уходили в южные районы Индии, и в итоге датировки южных индийцев отражают в большой мере то первое смешение. Поздние волны смешения западных евразийцев с индийцами на севере дали в среднем более близкие к современности датировки, чем у южных индийцев.

А если посмотреть на данные ДНК еще внимательнее, то идея о множественных волнах вселения находит подтверждение. У северных индийцев между короткими фрагментами ANI бывают вставлены сравнительно длинные, это отвечает относительно недавнему смешению с людьми, не имеющими примеси ASI30.

Обратим внимание: все закономерности, которые мы выявили, согласуются с гипотезой, что все популяционные смешения в Индии, связанные с ANI и ASI, происходили в течение последних 4 тысяч лет, а значит, популяционная структура до 4 тысяч лет назад была совсем другой, чем сейчас. Тогда существовали ясно очерченные популяции, а потом все они решительно перемешались, не оставив в стороне ни одну группу.

Итак, в интервале 4–3 тысячи лет назад – как раз когда цивилизация долины Инда пришла в упадок и была написана “Ригведа” – происходило смешение прежде разделенных популяций. И в сегодняшней Индии люди из разных языковых групп и из разных социальных слоев имеют различную долю наследия ANI. Это наследие, как выясняется, представляет по большей части мужской вклад, а не женский. И это как раз то, что должно было получиться, если 4 тысячи лет назад носители индоевропейских языков взяли верх в политическом и социальном смысле над сословно стратифицированным местным населением, и в итоге облеченные властью мужчины находили себе наложниц среди бесправных групп.





Древность каст


Как же получилось, что генетические следы столь далеких событий не затерлись со временем и остались различимыми после многотысячелетней истории?