Любовь по обмену

Открываю тетрадку и начинаю обводить карандашом клеточки. По кабинету прокатываются смешки.

— Нет. Не нормально, Зоя. — Джастин придвигается ближе. — Почему все смотрят на нас?

Мне хочется отпрыгнуть от него подальше, потому что группа оживляется. Но, черт возьми, почему я должна это делать? Пусть ей будет стыдно за это, а не мне.

— Они что, обсуждают нас? — Тяжело выдыхает американец, когда девочки на первых партах разражаются смехом, глядя в нашу сторону.

— Да. — Отвечаю спокойно. — А что, у вас такого не бывает?

Он сжимает пальцы в кулаки.

— Это все Вика, да? Я поговорю с ней сейчас же.

— Не надо. — Чуть не подскакиваю. Кладу свою ладонь на его руку.

«Ш-ш-шшш!» — оживает аудитория.

— Нет, позволь мне с ней разобраться! — Джастин почти встает, но я удерживаю его на месте, крепко ухватив за запястье.

Не хватало еще, чтобы он сорвался на эту курицу, защищая меня, и угодил в эпицентр скандала.

— Я сама со всем разберусь, хорошо?

Он не согласен.

— Слушай, я не дам ей говорить о тебе плохо. — Его мышцы напрягаются. — Никто не посмеет обижать тебя.

— Все нормально, Джастин. — Мне приходится повысить голос.

— Нет, это буллинг. Травля. Разве нет? Я ведь вижу. Знаю, что это такое и как выглядит. Хочешь это терпеть?

В аудиторию входят Дима с Машей. Калинин смотрит на нас хмуро, Сурикова выглядит обеспокоенной и взволнованной. Дима здоровается с ребятами коротким кивком головы, а его девушка игнорирует всех — быстро идет к нам и, тяжело дыша, кладет на стол какой-то листок:

— Вот. Сорвала с доски с расписанием.

Аудитория замирает.

— Я ее сейчас… — Вскакивает Джастин.

Но Дима удерживает его за плечо:

— Сядь. Сейчас разберемся.

— Нет, я сама! — Встаю с места и быстро иду по проходу к первому ряду.

Им меня не остановить. Кто я, в конце концов? Что сделала им плохого? Я не Машка — молча терпеть издевательства месяцами не буду. Эта стерва хотела шума? Она его получит.

— Вы это обсуждаете?! — Застываю возле ее парты, вытягивая вперед злосчастный листок, на котором отпечатано фото отвратительнейшего качества, на котором мы с Джастином целуемся возле клуба.

Изображение серое, тусклое, но на нем при желании можно узнать нас. Подпись под снимком гласит: «Градова — шлюха».

Диана, сидящая подле подружки, меняется в лице. Она выпучивает глаза и бледнеет. Вика гораздо выдержаннее: ее губ касается легкая ухмылка, руки сплетаются на груди в замок. Она всем видом пытается дать понять, что совершенно расслаблена и чуть ли не зевает со скуки. Только дергающееся веко выдает ее испуг.

— Ну что ж. — Я глубоко вздыхаю. — Давайте тогда обсудим вместе! — Поворачиваюсь к группе. Все, затаив дыхание, наблюдают за мной. Вижу Джастина, стоящего в проходе, путь которому преградил Дима, и набираю в легкие побольше воздуха. — Вика очень хотела, чтобы мы обсудили, так мы и обсудим. — Вытягиваю перед собой листок, чтобы всем было лучше видно. — Она хотела, чтобы вы все ознакомились с этим? Пожалуйста. Сколько угодно. Смотрите.

— Хоть бы постыдилась, Градова! — Беспечно откидывает волосы с плеча самопровозглашенная королева.

Поворачиваюсь.

— А чего мне стыдиться? — С грустью смотрю на нее. — Чего? — Смотрю на лист и хмыкаю. — По-моему, мы тут с Джастином отлично вышли. Мне нравится. А вам? — Кладу листовку на ее стол и с грохотом обрушиваю сверху свою ладонь. — Это тебе нужно стыдиться, что ты бегаешь за парнями, как последняя шваль. Тебе нужно стыдиться, что ты подсекала за нами из-за угла, чтобы сделать этот снимок. Тебе нужно стыдиться, что ты писала моему бывшему парню о том, что я шлюха… Тебе. Нужно. Стыдиться. Что ты, как трусливый пятиклассник, развешивала гнусные бумажульки в фойе, а потом хихикала надо мной втихаря!

— Да пошла ты… — Как-то неуверенно пищит она, ерзая на стуле.

— Я-то пойду. — Усмехаюсь. — А ты захлопнула бы уже свой рот, пока я тебе не помогла это сделать, ладно? — Наклоняюсь, хватаю дрожащими пальцами парту за край столешницы и отшвыриваю в сторону. Та откатывается к окну и с грохотом ударяется о батарею. — Пойдем, Вика! Ну? — Смотрю, как она вжимается в стул, и разочарованно качаю головой. — Вставай. Пойдем? Чего ты? Выйдем, поговорим? Ты же этого хотела, разве нет? Или думала, что я молча проглочу все твои выходки?

— Сумасшедшая…

— Нет, дорогуша. Если кто здесь и сдвинулся, то только ты. — Глубоко вдыхаю и выдыхаю. — Если думала, что сможешь этим, — указываю на несчастную листовку, — меня унизить. Если думала, что это поможет тебя продать себя подороже, то ты свихнулась, дорогая моя.

Подхожу к ней еще ближе, сжимаю перед ее носом руку в кулак.

— Отойди от меня! — Хрипло говорит она.

— Правильно. Бойся. — Улыбаюсь. — Потому что я могу без особых усилий затолкать эту бумажку в твою несчастную глотку, ясно? Могу выдрать все твои наращенные волосы. Протащить тебя по всему универу за шиворот и даже окунуть в унитаз. Понимаешь? — Пожимаю плечами. — Только вот мне это не нужно. Я не настолько безумна, чтобы кому-то что-то доказывать. Ты мне не интересна. Совсем. Понимаешь? — Делаю еще шаг, и вижу, как она сжимается, боясь, что я ударю. — Мне на тебя насрать. Ты — никто, Старыгина. Ноль без палочки. Просто пустышка. Которая крысятничает, чтобы ее заметили. Тебе нужно было внимание? Ты его получила. Наслаждайся.


Окидываю притихшую аудиторию взглядом.

— Подумай. — Продолжаю уже спокойнее. — Может, ты не с теми дружишь, раз так глубоко одинока, что готова привлекать к себе внимание такими способами? Может, тебе просто скучно? Нечем заняться? Так приходи ко мне, поболтаем. К чему весь это бред? — Показываю пальцем на листовку. — Мне от этой писанины ни тепло, ни холодно. Она тебя унижает в первую очередь, дура ты бестолковая… — Беру руками край парты и сдвигаю на место. Поправляю, как было. — Для справки: со Славой мы расстались. И, да, Джастин — мой парень. Еще вопросы?

Я горжусь этими словами. Мне не стыдно. У нас больше никаких секретов, никаких сложностей. Ребята смотрят по очереди на меня, на взволнованного Джастина, снова на меня и молчат. Вика задыхается от гнева, но тоже не издает ни звука. Ее грудь вздымается высоко, крылья носа раздуваются, губы дрожат, щеки пылают.

— А вы… — На моем лице нехотя появляется подобие улыбки. — Все вы… — Пытаюсь охватить взглядом всех собравшихся. — Вам должно быть стыдно, понятно? Взрослые дяди и тети, по сути. Все совершеннолетние. А ведете себя, как невоспитанные малолетки. Ни один из вас не подошел ко мне и не сказал, что видел это хренову бюллетень! Кто? Есть хоть кто-то? Нет. Никого. Все молчали. — Сжимаю челюсти и тихо выдыхаю. — Я нормально общалась со всеми. Никому ничего не делала плохого. Но вы почему-то решили, что вправе осуждать меня за моей спиной. Вы все — такие же безголовые Вики. Взрослейте, ребята. И можете не общаться со мной после этих слов. Мне фиолетово. Я найду, с кем поговорить. И у меня все будет хорошо. Потому что я знаю, что такое дружба.

Срываюсь с места и иду к своей парте. Аудитория оживляется. Удивительно, но меня сопровождают одобрительные возгласы. Слышно, как кто-то произносит мое имя, кто-то даже аплодирует, а кто-то мычит или извиняется. Вижу, как парни дают мне «пять», и я отбиваю по очереди все их ладошки. Группа бурлит, а у меня такое состояние, будто я сейчас разревусь.

— Молодец, Зоя. — Это Игорь говорит мне в спину. — Все правильно.

Еще несколько шагов, и Джастин встречает меня объятиями. Падаю к нему на грудь, как в спасительную гавань. Кто-то свистит, улюлюкает. Мне наплевать. Все позади. С ним так хорошо. Он большой, сильный — уткнулся в него носом, и ничего не страшно. Его руки греют, смыкаясь на моей спине.

— Вот черт, — слышится Димкин голос.

И я чувствую, как он обнимает нас сбоку. Машка, смеясь, делает то же самое. Перед глазами мелькает Иришка, тоже решившая прильнуть и вставшая для этого на стул. И мы пошатываемся, когда Никита с разбегу присоединяется к общим обнимашкам. Другие парни тоже, недолго думая, наскакивают на нас сверху. И девчонки. И мы хохочем до слез, когда понимаем, что уже почти вся группа собирается вместе. Сквозь голоса слышны звуки отодвигаемых стульев, топот, хлопки по спинам, радостный визг. Меня настигает ощущение, что если вакханалия не прекратится, нас точно раздавят.

— Кажется, я что-то пропустил, — раздается растерянный голос Станислава Вячеславовича сквозь общий шум и гам.

Мы быстро разбегаемся по своим местам и садимся. Перед тем, как придвинуть к себе тетрадь, я поднимаю глаза и вижу, что Вика сидит неподвижно, опустив голову, и нервно грызет ноготь большого пальца. Пусть думает — ей теперь есть о чем поразмышлять.





Глава 24




Зоя



— Не нарушай традиций, а то охоты не будет. — Ворчит отец, набивая рюкзак едой и алкоголем. — Водка на охоте спасла больше животных, чем весь Гринпис вместе взятый.

Мама подает ему армейский бушлат.

— Не понимаю, зачем ты идешь у него на поводу? — Пока папа застегивает куртку, она кидает в рюкзак патроны, спички, компас, бинокль. — Этот твой Толясик пьет, как слепая лошадь, меры не знает. Собака его тоже — пьяница. Напьется и чудит вечно. Ладно, ты в охоте не разбираешься, но тот ведь совсем отмороженный. Пристрелит нашего американца вместо зайца, и поминай, как звали.

— Наш Джастин на зайца похож, что ли? — Смеется папа. — Да и на зайцев зимой ходят. А мы на утку, на крякву дикую, на фазана. Рыбы там тоже море, кабанчики — короче, охотничий рай.

— А твоему придурковатому Толику лишь бы набубениться! Плевать ему на кабанчиков. То уснет в шиповнике, вся рожа потом у него опухшая, то сам в своих сетях запутается. А к доктору его сколько раз возили: в жопу стреляного, медведем покусанного, возле костра обгоревшего!

— Зато какой пёс у него, мать! — папа бьет себя в грудь.

— Какой? — Отмахивается мама.

Я помогаю Джастину застегнуть замки на полукомбинезоне, подаю теплую куртку.

— Курцхаар! — Отец показывает американцу жестами размеры собаки. — Во такая псина! Надежная! Зямой зовут. Они с Толясиком из одной миски едят, в одном спальнике спят. Если Зяма у кого сало сопрет — всегда хозяину несет. Умная, аж жуть!

— Бестолковое создание, — шепчет мама, — в лесу потеряется, всю ночь его ищут. А он сидит где-нибудь на кочке и дрожит от страха.

— Ох, не наговаривай, мать! — Папа поворачивается к Джастину. — Сынок, тебе понравится, вот увидишь. Каждый мужик раз в жизни обязательно должен сходить на охоту. Вот мой дед на медведя с голыми руками ходил!

Перевожу парню сказанное.

— Оу! — Восклицает Джастин. — Такой силач был?

— Нет. Дурак. — Отвечаю.

— Ясно… — Бормочет американец.

Не верит.

— Ты осторожней будь, ладно? — Прошу его. — Твоя задача увезти их туда, присмотреть, чтобы пьяные на морозе не уснули, и вернуть домой в целости и сохранности.

— О’кей. — Кивает он.

— Говори «так точно». Дяде Толе это нравится. — Показываю, как нужно отдавать честь.

— А он, что, военный?