Логово змея

* * *


Когда задержанных привезли в РУОП и обыскали, Алямов понял, что им несказанно повезло. В маленьком внутреннем карманчике пиджака Гаврилы обнаружился пакетик с белым порошком грамма на три весом. Хотя еще предстояло сделать экспертизу, ясно было, что это героин. Конечно же Гаврила немедленно заявил, что пакетик ему подложили сами менты. Спорить и разговаривать с ним пока что не стали, заперли в камере на первом этаже, приготовленной для свежезадержанных. Алямов решил, что вначале стоит побеседовать с «шестерками» Гаврилы.

Губастый – Малахов – оказался посмышленей и потрусливей, он раскололся первым довольно быстро, после того, как Алямов продемонстрировал ему видеозапись, сделанную замаскированной видеокамерой в кабинете Дрешпака.

– Между прочим, я его пальцем не тронул, гражданин начальник, вы сами видите, – волновался Малахов.

– Да мне без разницы, – отмахнулся Алямов. – Дружок твой – простой молотила, а ты – организатор и руководитель организованной преступной группы. Новый кодекс выучил? Там все сказано. Пойдешь первым номером.

– Запись велась без моего согласия, – брякнул Малахов, раскопав что-то в памяти.

Алямов при этом даже не улыбнулся.

– Зато с уведомления прокурора. Вот бумага с его визой. Не утомляй меня, Малахов, глупостями. Мы уже столько вашего брата на нары переправили, что по пустякам я с тобой спорить не хочу. Времени жалко. У нас с такими, как ты, налажено поточное производство. Ты знаешь, что такое поточное производство? На заводе был хоть раз?

Малахов на поставленный вопрос отвечать не стал. Насупив брови и подобрав мокрые губы, он что-то сосредоточенно обдумывал.

– Так я же не по своей воле. Меня просто попросили зайти, спросить про долг.

– Вот теперь ты мыслишь в правильном направлении, – одобрил Алямов. – Если докажешь, что первый номер не ты, – тебе будет значительная скидка. Раньше на зоне бывал?

– Нет. Какая еще зона? Я вообще никаких дел раньше с мент… милицией не имел.

– Странно, – пожал плечами Алямов. – В Люберецком УВД до сих пор дело в производстве. Там два орла вроде тебя на одного терпилу наехали, искалечили мужика порядочно.

– А я при чем? – вскинулся Малахов. – Меня не опознали, меня вообще там не было!

– Это тогда не опознали, Малахов. Потому что потерпевший тебя испугался. А теперь ему зачем бояться-то? Ты и так, считай, срок себе обеспечил. Проведем повторное опознание, лишние лет пять тебе не помешают. Или ты другого мнения?

– Я не буду говорить без адвоката, – вспомнил губастый Малахов.

– Да, господи! – воскликнул Алямов. – Никто тебя и не заставляет говорить. Разве я что записываю? Протокол веду? Мы с тобой просто так, мнениями обмениваемся. Сейчас придет следователь, возбудит дело, вот тогда и толкуй с ним через адвоката. Все будет по закону, не сомневайся.

Малахов опустил голову и ненадолго задумался. Алямов не мешал мыслительному процессу, происходящему в голове губастого, терпеливо дожидаясь его окончания.

– Может, какие варианты есть? – осторожно спросил Малахов.

– В каком смысле?

– Ну, насчет отмазки… Между прочим, гражданин начальник, я неплохо бабками упакован. Это я так, для примера.

– Бабки твои и так будут нашими, – вздохнул Алямов. – К тебе на обыск уже поехала группа. А варианты есть, это верно.

– Какие? – Малахов несколько оживился.

– Вот самый простой. Ты даешь полный расклад по данному факту. Оформляем тебе чистосердечное признание. Но самое главное, – Алямов поднял палец и повысил голос, потому что заметил на лице Малахова разочарование, – того дела с покалеченным бизнесменом в Люберцах мы поднимать больше не будем. Если, конечно, он сам не заявит. Но, думаю, он заявлять не станет, если лично я его об этом не попрошу. Такой вариант тебя устраивает?

– Если я Гаврилу вложу, меня на киче замочат, – грустно сказал Малахов.

– Дурак ты, Малахов. – Сейчас Алямов был совершенно искренен. – Там, на киче, таких, как ты и Гаврилин, – вагон и маленькая тележка. Кто же тебя упрекнет, если ты впереди паровоза бежать не хочешь? Тебя же с поличным взяли, дружок. Что твое – твое, а чужое-то брать на себя зачем? Впрочем, если у тебя есть желание…

– А что насчет чистосердечного признания? – поинтересовался Малахов. – У вас бланк имеется?

– Особых бланков законом на этот случай не предусмотрено, – принялся объяснять Алямов. – Чистосердечное признание пишется от руки на чистом листе бумаги на имя прокурора города Москвы. Вот бумага, вот ручка. Если желаешь, конечно…

Двадцатитрехлетний Малахов в тюрьме действительно не был. В армию его тоже не взяли, поскольку он с детских лет по сей день постоянно и обильно мочился по ночам, в чем не усомнились даже члены медицинской комиссии военкомата. Мысль о том, что он окажется в камере, до отказа заполненной урками, каждый из которых, узнав о его пороке, волен будет сделать с ним все, что угодно душе и другим частям тела, приводила его в ужас. И хотя среди прочих членов бригады он научился имитировать равнодушие, когда речь заходила о тюрьме и лагере, в душе его постоянно сидел страх.

Малахов сильно завидовал своему напарнику Брокеру – Лехе Журко. Тот был его ровесником, но успел отсидеть в лагере усиленного режима пять лет за «разбойное нападение, совершенное в группе лиц по предварительному сговору». Вместе с двумя такими же дебилами, он напал на женщину-почтальона, разносившую пенсии неходящим пенсионерам. Налетчики проломили ей голову и забрали сумку с деньгами. Поймали их очень быстро, буквально через пятнадцать минут: почтальонша узнала в одном из нападавших внука пенсионерки из соседнего дома и успела сообщить об этом прибывшему наряду милиции, прежде чем потеряла сознание. Женщина, к счастью, выжила, только поэтому Журко, как самый младший в шайке (на момент совершения преступления ему не хватало четырех месяцев до восемнадцати), отделался пятью годами.

В лагере Журко в совершенстве овладел «феней» и украсил себя наколками, соответствующими его статье и сроку, рассчитывая на дальнейшую воровскую карьеру. Однако, несмотря на тюремные заслуги, в бригаде он занимал невысокое положение в силу врожденной тупости. Единственным достоинством Журко была способностью быстро и точно считать денежные знаки. Поэтому, собственно, он и получил кличку Брокер.

Сейчас Брокер сидел в соседнем кабинете, косноязычно излагая Линнику собственную версию происшедшего.

– Ну, это… короче, мы к нему зашли… ну, просто… поговорить, короче…

– А бил ты его зачем? – спросил Линник.

– Кто? Я? Не, я не бил.

– Видеозапись видел?

– Какую запись? Ну, видел.


– Там же хорошо видно, как ты ему вмазал.

– Я? Не, я не бил…

– Ну и тупой же ты! – сказал Линник почти с уважением. – Совсем ничего не соображаешь. Придется тебе, Брокер, почки немного опустить, чтобы голова лучше думала. Сейчас я специалиста вызову, он с тобой поговорит. У нас тут есть классный специалист: два удара, никаких следов, а через две недели человек автоматически коньки теряет. Без почек-то жизнь хреновая.

Он встал и пошел к двери. Прикованный за руку к батарее Брокер обеспокоенно дернулся.

– Короче, это… я пошутил. Ну, дал ему пару раз, было… Он меня, это, козлом назвал. А это западло…

Встретившись с Алямовым в коридоре во время короткого перекура, Линник пожаловался:

– Совсем дубовый клиент попался. И как только таких в бандиты берут – не пойму.

– Расколется?

– А куда он денется? Не сразу, конечно, постепенно. Хотя на Гаврилу его раскрутить вряд ли удастся… А твой как?

– Пишет чистосердечное. Пожалуй, теперь можно и с Гаврилой потолковать.

Гаврилина привели и сняли наручники. Недовольно хмурясь, он растирал запястья.

– Поговорим? – предложил Алямов.

– С какой стати? – удивился Гаврилин. – Сначала вызови моего адвоката, как полагается по закону. А то тут, я смотрю, совсем беспредел творится. Подсунули мне дурь…

– Откуда вы знаете, что это наркотик? – поднял брови Алямов.

– Да я не знаю, – слегка смутился Гаврилин. – А чего еще от вас можно ожидать?

– Изъятие мы оформили по закону, с понятыми, – сказал Алямов. – Так что по этому эпизоду адвокат вряд ли сумеет помочь.

– Это мы посмотрим…

– Ладно, – согласился Алямов. – Посмотрим. Но вообще у меня есть деловое предложение.

– Не надо мне никаких предложений, – вяло отмахнулся Гаврилин. – Адвоката позови, тогда и будем разговаривать.

– Даже послушать не интересно?

– Ну, говори, если хочется, – пожал плечами Гаврилин. – Я же запретить не могу.

– Сразу скажу, что полной отмазки не получится, – предупредил Алямов. – Наезд на Дрешпака мы задокументировали полностью, твои орлы сейчас дают на тебя показания, между прочим – чистосердечные.

– Я знаю, как они тут у вас пишутся, – сказал Гаврилин.

– Нормально пишутся. Когда двести первую3 будут выполнять, сам почитаешь. Но я не об этом.

– О чем тогда?

– Твой пакетик с героином тянет года на три, как минимум. Вот от этого довеска, я тебя могу избавить.

– За что же мне такая удача? – усмехнулся Гаврилин.

– Да практически ни за что. Задам пару вопросов про Ларика, ты ответишь. Без протокола, без записи. Так, в порядке консультации.

– Про Ларика? – на лице Гаврилина появилось выражение, которое Алямов понять не мог. – Если про Ларика, это не на три года тянет, а на весь четвертак.

– Извини, торговаться я не уполномочен, – сухо сказал Алямов. – Если мое предложение тебя не устраивает, поступай, как знаешь.

– Не устраивает.

– Дело твое. Но ты, надеюсь, сам понимаешь, что, когда выйдешь, места здесь тебе уже не будет. Ларик все под себя подберет.

Гаврилин дернулся, Алямов увидел, что точно угодил по самой болезненной точке.

– Откуда это я выйду? – нервно сказал Гаврилин. – Туда еще попасть надо.

– Даже если предположить, что в суде тебя оправдают (во что я, честно говоря, совсем не верю) месяца три-четыре все равно будешь сидеть в следственном изоляторе. Этого времени Ларику вполне хватит, чтобы решить все вопросы.

– Грабли обломает, – буркнул Гаврилин, что-то сосредоточенно обдумывая. – А какие гарантии?

– Какие еще гарантии? Порошок при тебе в раковину смою, вот и все гарантии. Нет порошка – нет проблемы.