Лука, или Темное бессмертие

– Семью месяцами раньше, в марте этого года, Робен производит на свет маленького Луку, стараясь сделать это максимально анонимно. Она прячется в Дижоне, рожает в Осере и благодаря афере с ложным суррогатным материнством устраивает так, чтобы Лука мог оказаться у родителей, также стремящихся остаться анонимными…

Он отмечал основные этапы. Люси и Одри стояли рядом с ним, внимательные и сосредоточенные.

– Вернемся назад еще на девять месяцев. К июлю или июню 2016-го, к тому моменту, когда Робен забеременела. Речь идет не о классической сексуальной связи, а, по всей видимости, об искусственном оплодотворении. ЭКО, как говорят. Некто, безусловно, очень компетентный, гинеколог, акушер, лаборант или что-то вроде, размораживает уже существующий эмбрион, генетически посторонний Эмилии Робен, и вводит его в ее матку, тем самым превращая молодую женщину в суррогатную мать.

– Я более-менее в курсе, как это работает, – вмешалась Люси. – ЭКО – штука сложная и технологичная. Даже если Демоншо сумел совершить подобные манипуляции с эмбрионами собаки, с человеческим существом дело другое. Я с трудом себе представляю, как он мог провернуть такое в одиночку. И тем более в своей лаборатории.

– Может, их несколько. На данном этапе я задаю себе вопросы, на которые у меня нет ответов: зачем? И почему Эмилия Робен? Знала ли она о происхождении эмбриона? Произошло ли это законно, в каком-нибудь центре и с врачами, или нелегально? Что она должна была сделать с ребенком, если бы не сбежала и не родила нормально? Вырастить его? Короче, неизвестно. Зато известно, что этот эмбрион превратился в Луку, и теперь мы «знаем» одного из двух его родителей… – Он написал крупными буквами «неизвестная из Манси» и несколько раз подчеркнул. – Речь идет об эмбрионе, половина составляющих которого принадлежит женщине, умершей в 2013 году. Об эмбрионе, который три года хранился где-то замороженным в жидком азоте при температуре минус сто семьдесят. Но ведь этот эмбрион нужно было создать и извлечь, прежде чем заморозить… Я хочу сказать, его не достали из живота неизвестной из пруда, чтобы засунуть в пробирку.

– Еще одно зачатие in vitro? – предположила Люси.

– Я вот не в курсе, как это работает, но у меня хватает мозгов, чтобы понять: только так и могло быть. – Кончиком фломастера он вписал еще одну строчку. – Продолжим… В 2013-м удар по черепу убивает неизвестную из Манси. Несчастный случай, убийство? Мы не знаем. Демоншо, наш солидный коммерческий представитель, убийца Шевалье и Эмилии Робен, сжигает ей лицо кислотой, разбивает челюсти и скулы, чтобы помешать идентификации, потом заворачивает в чехол с утяжелением и бросает на дно пруда, чтобы ее никогда не нашли. Сам ли он убил ее? Невозможно установить. Во всяком случае, он тот, кто ее утопил. – Он написал «ЛУКА». – Каким бы невероятным это ни казалось, то, что сегодня стало Лукой, уже существовало до смерти его настоящей биологической матери. Неизвестная из Манси должна была дать одну или несколько своих яйцеклеток, чтобы создание эмбриона стало возможным. За сколько времени до смерти? За месяцы? За годы? Есть ли связь между причиной ее смерти и Лукой? И все тот же вопрос, который мы задаем себе с самого начала: кто биологический отец этого ребенка?

Он посмотрел на часы, потом указал на гору папок у себя на столе:

– Начиная с завтрашнего дня разберите мне по косточкам дело Манси, посмотрите, не пропустили ли наши коллеги из Версаля чего-нибудь, какой-то детали, которая на сегодняшний день станет весомой. Мы должны узнать, кто эта женщина. Она ключ ко всему делу, я уверен.

– Я этим займусь, – вызвалась Люси.

Шарко кивнул и повернулся к Одри:

– Ты не знаешь, Паскаль получил информацию от конторы, где работал Демоншо, «IDF Med»? Список коллег и клиентов?

– Не думаю. Если хочешь, я выясню у него и обзвоню их завтра с утра, если нужно.

– Да, давай. Когда неизвестная из Манси была убита, Демоншо уже работал в этой фирме. Компания по снабжению оборудованием частных клиник и кабинетов, связанных с деторождением, верно?

– Да, акушерство, гинекология, центры ЭКО.

– Интересное совпадение. Коммерческий представитель по необходимости связан со многими специалистами внутри самих клиник и лабораторий. Его работа – это что-то вроде «сезама», позволяющего проникать в самые защищенные места. Я хочу, чтобы ты или Паскаль поработали с этим. Лука провел три года на холоде и, уж конечно, не в первой попавшейся морозилке. Найдите мне заведения, где хранят эмбрионы и которые фигурируют в записной книжке Демоншо, будь то сегодня или три года назад. Этот некто, извлекший яйцеклетку неизвестной из озера и оплодотворивший Эмилию Робен, возможно, скрывается среди контактов Карателя. – Шарко оглядел то, что только что написал на доске. – Мы должны его взять.





60




После того как они объяснили ей ситуацию, настоящая Анна Шуграни пригласила копов подняться к ней в квартиру. Жилище соответствовало ее образу: оно показалось им загадочным и нездоровым. Перевернутые кресты, металлические пентаграммы, разбитые иконы… задернутые черные шторы поглощали любой свет, идущий снаружи. Компакт-диски с дэт-металом громоздились на колонке, а сверху ее украшала рука скелета, сжимающая глобус.

Молодая женщина все еще не могла опомниться от полученной информации. Она держала фотографию самозванки, той, что использовала ее счет и адрес, чтобы проникнуть в ясли и подобраться к ребенку, о котором столько говорилось в прессе.

– Да-да, я ее знаю. Конечно же знаю.

Николя испытал чувство облегчения. След не вел энный раз в тупик. Шуграни сняла кожаную куртку и с отвращением бросила ее.

– Она называла себя Каро. Я не знаю ее фамилии, в сущности, я вообще мало о ней знаю. Она приходила ко мне, иногда ночевала здесь, и… черт, у нее даже был ключ от моей квартиры, а я его так и не забрала.

Она с возмущением откинула волосы назад. Николя не сводил с нее глаз, желая увериться, что девушка не ломает перед ними комедию.

– Значит, она заявилась сюда? И стащила мои документы?

– Похоже, да.

– Зачем? Чего ей было нужно от того малыша?

– Вряд ли чего-то хорошего.

Она осталась стоять, растерянная и задумчивая. Николя указал на кресло:

– Может, мы присядем на пять минут, и вы нам все объясните?

Копы расположились. Она пошла налить себе стакан воды из-под крана. Пока Паскаль усаживался, Николя заинтересовался ее коллекцией DVD. Достал несколько дисков. Попал на «August Underground».

– Любите экстремальное кино с извращениями? – бросил он, когда Анна вернулась.

Она устроилась напротив Паскаля, и тот на долю секунды утонул в ее декольте. Одежда на ней была более чем облегающей, на ногах черные мокасины на толстой, как стопка блинов, подошве.

– Меня всегда привлекали фильмы на грани фола. Те, которые никто не смотрит, от которых вам делается дурно, которые обращены к самой темной стороне человеческой натуры. «August Underground» еще ничего, но есть и фильмы вроде «Maladolescenza»[97], официально запрещенного на рынке, они еще хуже. Тебя торкает не столько то, что ты смотришь, сколько то, как ты… как ты их добываешь.

– Вроде страсти коллекционера, да?


– Можно и так сказать. Тут требуется много терпения, приходится долго разнюхивать, пока попадешь в крошечные сообщества, которые образуются вокруг таких фильмов. Со временем ты все больше становишься своей, и теперь ты в курсе сеансов, которые организуются в подвалах, на закрытых станциях метро, в старых заброшенных театрах. Часто ты встречаешь там одни и те же лица, обсуждаешь. Так я и познакомилась с Каро.

Николя закончил просматривать названия на обложках, одна непристойнее другой. Потом присел на подлокотник кресла рядом с коллегой:

– Когда?

– Точно не помню, я бы сказала, года два назад, летом. Не очень себе представляю ни где она тогда жила, ни как. Она была такой богемной девицей, которая спала то у одного, то у другого. Приятели, встречи на одну ночь, сквоты… Подрабатывала от случая к случаю. Много раз на несколько дней приходила сюда. Мы пили, смотрели фильмы, трахались…

Она провернула колесико зажигалки «vanity» в форме черепа, посмотрела на пламя, отразившееся в ониксовой радужке ее глаз:

– Это она потом приобщила меня к садомазо и ввела в круги парижской ночной жизни. Бар «B & B», «Черный донжон», «Абсолют»…

Подошла кошка, потерлась о ее ноги, она взяла ее на колени и погладила:

– Ей нравилось, чтобы ей делали больно, и не чуть-чуть. Я много раз видела, как она позволяла избивать себя в донжонах. Одни ногами давили ей лицо. Другие плющили грудь средневековыми приспособлениями для пыток. Потом еще порезы, скарификация. Это не мой кайф. Перебор с экстримом.

Николя вспомнил о шрамах на теле девушки в «Atrautz». То, как она позволяла увечить себя.

– Вы были вместе? – спросил Паскаль. – Я хочу сказать, парой?

– И да и нет. Знаете, в определенных кругах границы не такие отчетливые, как те, к которым привыкли люди. То так, то этак. Но как бы то ни было, с течением времени я видела, что Каро все глубже погружается в сумеречную зону. Она все меньше бывала в обычных клубах, с ней начали вести разговоры об исследовании новых территорий, где ее ждут другие впечатления и другой опыт…

– Какой опыт?

– Я не знаю. Частные тусы, конечно: в клубе такого не увидишь. Вроде вечеринок, на которые можно попасть, только если знаешь кого-то, кто знает кого-то. Она больше не позволяла мне ходить с ней, да мне и самой не хотелось. Она зашла уже слишком далеко в трансформации тела…

– В трансформации тела?

Она провела пламенем перед глазами. Завороженный Паскаль спросил себя, каким существом она представала в упомянутых донжонах. Ангелом или демоном?

– Она утверждала, что телу в его нынешнем состоянии больше нет места в нашем обществе. Для нее сделать что-то со своим телом означало в некотором смысле надругаться над собственностью государства. Послать их куда подальше. И, доводя до крайности жестокое обращение с телом, она хотела избавиться от того, во что превратила ее природа, – в рабыню общества.

Бредовые взгляды, но в высшей степени интересные для обоих копов. Шуграни покачала головой:

– Я работаю в больнице, часто дежурю, и когда я возвращалась с работы поздно ночью, она была здесь. Я обнаруживала, что она вся в крови, иногда мне приходилось возиться с ней после ее заскоков, лечить и ухаживать. Однажды она вернулась с имплантатом, который торчал у нее из головы, как шишка. Варварская работа.

Николя представил себе вечеринки с ударами ножом и пытками. Лоснящиеся тела под старинными жаркими сводами, влажная плоть. Все это вызывало у него отвращение, но он не позволил себе отвлечься.

– Я была сыта по горло и дала понять, что в этот дом ей путь заказан. Она ушла, а я не сообразила забрать ключ и больше ее не видела.

– И когда это случилось?

– Около двух лет назад. В октябре-ноябре 2015-го, что-то вроде.

– А… тогда у нее не была отрезана фаланга левого мизинца?

– Нет-нет.

Значит, фильму «Atrautz», где Каро получила увечье, меньше двух лет. Николя показал ей фото Карателя:

– Никогда не видела.

То же самое с Шевалье, она его видела только по телевизору. Коп набрал что-то на своем мобильнике:

– «Her Last Bloody Day», знакомо?

– Нет, а что это?

Он протянул ей телефон:

– Фильм. Из тех, которые в вашей коллекции, только еще круче. Я хотел бы, чтобы вы посмотрели до конца.

Анна Шуграни согнала кошку, включила просмотр и положила аппарат себе на колени. Она заломила руки, когда увидела маски Гая Фокса вокруг камеры, потом как молодая женщина протирает тело, привязанное к ножкам стола.

– Это она. Она подстриглась, но я ее узнаю. Это Каро.

Молчание. Анна резко отвернулась, когда Демоншо обрушился на Эмилию Робен, вспарывая ей грудь. Потом, приложив ладони ко рту, вернулась к фильму, чтобы досмотреть его. Когда все было кончено, она попыталась успокоить себя:

– Это точно подделка. Скажите мне, что все это не по-настоящему. Что Каро не участвовала в бойне.

– Отнюдь. Все указывает на то, что та женщина была убита перед камерой.

Шуграни приняла удар и дрожащей рукой протянула ему телефон. Николя подождал, пока пройдет первый шок, и спросил: