Лука, или Темное бессмертие

– С ними отдельная история, придуманная Доллзом года три назад. По его словам, когда он создал это подземелье под Гидрой, он выдал десять чипов настоящим знатокам, адептам контркультуры, экстремального садомазо, модификаций тела и биохакинга. Он предложил им имплантировать чип у любого специалиста по пирсингу и спуститься вниз – как бы поучаствовать в открытии проекта. После этого десять знатоков отбыли, унося каждый еще по десять чипов, которые должны были раздать доверенным лицам, став тем самым кем-то вроде поручителя. Ну и так далее. Вот и родился миф об этом месте.

– Как бы секретном, куда можно попасть только по знакомству.

– Ну да, что-то в этом роде. Около четырехсот чипов перешли таким способом из рук в руки и теперь гуляют по свету. Время от времени Доллз запускает в оборот еще несколько штук, чтобы обеспечить порядка двухсот посещений подземелья за вечер…

– А значит, определить личности всех носителей будет сложно.

– Н-да, завязнем надолго. С точки зрения Доллза, его придумка представляет собой своеобразную форму искусства. Хрень вроде «Щупальца контркультуры, расползающиеся по подземельям города». Разумеется, насчет отрезанных фаланг никто не в курсе. Никогда такого видеть не видели, слыхом не слыхивали.

Пока Николя выруливал, направляясь в обратный путь, Одри пыталась разобраться.

– Итак, подводя итог, Арно Демоншо, Эмилия Робен, фальшивая Анна Шуграни посещали всякие экстремальные тусовки и однажды стали обладателями чипов, дающих им возможность спускаться вниз.

– Да. И Фабрис Шевалье умудрился проникнуть в их круг. Продолжение нам известно. Все эти люди сначала приходят в подземелье, а позже оказываются в клане отрезанных фаланг…

Перед глазами Одри снова возникли вспышки, когти орла, прикасающиеся к плоти, удары сердца у нее в висках. И маска Гая Фокса, парящая в воздухе.

– Один из них наблюдал из глубины зала. Стоял недалеко от двери. Гости фестиваля поднимались на сцену, чтобы их там резали, бичевали, вгоняли всякую фигню в тело. Может, именно таким образом они и набирают будущих членов клана, самых экстремальных, самых маргинальных? Ты мне скажешь, что они все так или иначе экстремалы, раз уж прошли все стадии и оказались там, но те, кто выходит на сцену, те, кто вживляет себе всякие штуки в альковах, кто покупает комплекты, чтобы проводить эксперименты над живыми существами, – все они поднялись еще на ступеньку выше, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Николя вспоминал… Эмилия Робен, ее юношеское членовредительство и сеансы у психиатра. Ложная Анна Шуграни с ее постоянным стремлением к боли… Демоншо, палач и экспериментатор… Да, идея Одри вполне имеет смысл. Возможно, Гидра служит центром вербовки, о чем ее владельцы и не подозревали, этаким «основным ядром», где на протяжении месяцев один или несколько членов клана смешиваются с общей массой, чтобы наблюдать и привлекать тех обладателей красных браслетов, которые представляют интерес. Чисто сектантский подход. И Демоншо при планировании своих преступлений вдохновлялся спектаклем по мифу о Прометее…

Конечно, расследование продвигалось, но им не хватало ответа на главный вопрос: чего хотел клан? В чем его цель? Зачем было ликвидировать Эмилию Робен и зачем понадобилась кровь Луки? Николя заметил, что Одри усиленно моргает, и снова заговорил:

– Кстати, Шарко сообщил, что Люси проникла в заброшенный дом в Бретани и осмотрела его. По ее словам, жилище принадлежало биологической матери Луки, нашей неизвестной из пруда в Манси.

Голос Николя жужжал в ушах Одри, а с какого-то момента она вообще перестала его слышать. Ей показалось, что она провалилась в дыру. Напарник тряс ее за плечо, когда она снова открыла глаза.

– Эй! Ты в порядке?

– Да, да… Я… я заснула…

Николя сильнее вдавил педаль газа:

– Я отвезу тебя домой.





69




Николя всерьез намеревался отвезти Одри в отделение скорой помощи, чтобы ее осмотрели, но, столкнувшись с категорическим отказом, смирился, хотя при одном условии: если она до утра останется под его собственным наблюдением. Следовало удостовериться, что ей не станет плохо или не начнет тошнить во сне.

Она не стояла на ногах и с трудом открыла дверь квартиры. Едва успела сказать Николя, чтобы он чувствовал себя как дома, и заснула в ту же секунду, как, не раздеваясь, легла на кровать. Было больше трех ночи.

Капитан предупредил Шарко о сложившейся ситуации и что он не вернется этой ночью. Потом придвинул пуф к стене и стал смотреть, как спит Одри, свернувшись, словно хрупкий зверек. Их ночная операция могла закончиться куда более трагическим образом. Николя лажанулся. Сумеет ли он когда-нибудь кого-нибудь защитить? Сделать так, чтобы его действия не заканчивались полным крахом? Он как Сизиф, толкающий камень: обречен вечно терпеть поражение.

Сон постепенно навалился и на него. В полудреме, когда он то всплывал, то вновь погружался в забытье, мелькали спутанные картины: лица, разрезанные циркулярной пилой, собаки с ковшом вместо морды, многоголовые зародыши с железными зубами. Весь в поту, он вздрагивал, пытался бороться со сном и отключался снова. В какой-то момент все покрылось мраком. Когда он опять открыл глаза, его подбородок упирался в грудь, а затылок свела острая боль.

Утро. 6:40. Заря с оранжевыми пятнышками фонарей сочилась в окна, и уже слышался далекий скрежет скоростного метро: Франция тех, кто встает рано, вступала в свои права. Николя поднялся с пуфа и потянулся, морщась и чувствуя себя еще более вымотанным, чем накануне. Одри спала, дыша медленно и спокойно.

Он отправился на кухню в поисках своего крепкого утреннего кофе. Но нашел только черный чай и чайник – день начинался скверно. Он уже облизывался при мысли о сигарете, хотя весь еще был пропитан проклятым табачным запахом прошлой ночи. После окончания расследования и сеансов у психиатра он избавится от этой гадостной привычки, обещано. Но не будем опережать события, продвигаться следует шаг за шагом.

– Ладно, чай так чай…

Ожидая, пока вскипит вода, он глядел в окно. Блевотный вид на рельсы и провода, вдали угадываются шеренги домов, застившие горизонт. Именно это он больше всего ненавидел в кроличьих норах пригорода: постоянное удушье, нехватку кислорода и серый свет, который тек, казалось, прямо из выхлопной трубы. Горшки с растениями и расставленные повсюду благовонные свечки были всего лишь декоративной косметикой.

Он зашел в гостиную, примыкающую к кухне. Молодая женщина украсила ее, как могла. Фотографии Полинезии задавали перспективу простора и словно раздвигали стены, сборные книжные полки шли от пола до потолка, статуэтки несущихся галопом кобылиц стояли на комоде, чтобы создать ощущение размаха, движения. Но эффект был как от слоя краски на гнилых стенах.

Из шкафа под телевизором доносилось гудение вентилятора. Николя приоткрыл дверцу и обнаружил большой системный блок компьютера, без экрана, без клавиатуры, от которого шла сильная волна тепла.

Он закрыл дверцу. Зачем оставлять компьютер включенным и убирать его в шкаф? Он направился к столу, где стоял второй компьютер, на этот раз ноутбук. Заметил открытый конверт из клиники «Сальпетриер» рядом с клавиатурой, и его горло сжалось. У него такой же. Он, не прикасаясь, смотрел на него, как будто речь шла о священной земле. Наверняка там были ответы, которые он искал: тайны Одри, ее страдания, самые интимные ее раны. Вся темная материя, из которой она была соткана, вплоть до сегодняшнего дня. Какие слова она выбрала, чтобы описать все ужасы той июльской ночи 2016 года? О чем вспоминала? Что забыла?

За его спиной чайник издал благословенный свисток. Несмотря на сжигавшее его желание, Николя не прикоснется к этому письму, потому что украсть слова – значит осквернить могилу. Он приподнял рамку, стоящую слева от экрана, и посмотрел на ее фотографию с Роланом. Здесь им было лет по двадцать, и они позировали перед факультетом. Рыжие волосы Ролана блестели под солнцем, притягивая к себе весь свет. А Одри окутывал длинный водопад волос, ниспадающий до локтей.

Нижний правый угол снимка бугрился. Николя различил линии, похожие на буквы: слова были написаны на другой стороне фотографии.

Он наклонил рамку, и прямоугольник глянцевой бумаги заскользил между своим основанием и стеклом, пока не показалась надпись: «Одри & Николя, май 2003, факультет».

Это еще что за бредятина?


Белланже не понимал. Перед ним на снимке был Ролан Казулуа, тот самый Ролан, обосновавшийся на Таити, чье лицо отражалось на его странице в Facebook, на которую он сам подписался под ложным именем. Тогда почему здесь написано Николя – имя того, кто погиб на Английской набережной?

В нем зародилось ужасное сомнение. Он достал из кармана блокнот, вырвал страницу и написал Николя Сулар – «Nicolas Soulard». Подумал несколько секунд, переставил буквы, пока не восстановил другое имя:

R-O-L-A-N-D C-A-S-U-L-O-I-S

Ролан Казулуа и Николя Сулар – это один человек. Единственный ее возлюбленный. Белланже поверить не мог. Но если Ролан был Николя, кого же нашли мертвым в июле 2016-го и опознали по генетическим образцам как настоящего Николя Сулара?

Вдруг в спальне зазвонил телефон Одри. Вздрогнув, Николя обернулся, но было уже поздно: Одри стояла в проеме двери, между коридором и гостиной. Не двигаясь, она смотрела на него, поджав губы в немом укоре. Как давно она здесь?

– Знаешь что? Утром в понедельник мне позвонил старый коллега из Ниццы и предупредил, что какой-то парень из отдела наркотиков расспрашивал обо мне. Он задавал кучу вопросов о вечере теракта. У меня еще сохранились связи на Юге, ты об этом не подумал?

Николя не знал, что сказать. Он попался, как сосунок.

– Я…

Она подошла, бросила взгляд на листок из блокнота. Ее глаза походили на два маленьких блюдца, и в интимной близости раннего утра Николя заметил, до какой степени ее черты напоминали лица кочевников с великих скандинавских равнин.

– До меня дошло в ту же секунду, когда я получила странный запрос на добавление в друзья в профиле Ролана. Ведь это я читаю посланные ему сообщения. Какой-то никому не известный тип утверждает, что был знаком с Роланом на юрфаке, хотя Ролан учился на естественных науках. Angel Benllasoric… Анаграмма Nicolas Bellanger. И я поняла, что ты нас выслеживаешь.

Белланже почувствовал себя совсем хреново. Чего уж больше: он не сумел распознать анаграмму в именах Ролана и Николя. Она взяла рамку и вставила фотографию обратно. Телефон продолжал звонить, и полинезийская музыка смешивалась с бульканьем кипящей воды.

– Это честная борьба, – бросила она, пристраивая рамку на место. – Когда ты видишь рядом раненого, то всегда стараешься узнать причины ранения. Мы сыщики, мы распутываем истории, это в нашей ДНК копов, и тут ничего не поделаешь. Тогда я пустила тебя на страницу в Facebook, позволила заглянуть в нашу личную жизнь, мою и Ролана. Ты думаешь, ты один такой…

Ее глаза меняли цвет, как на полотнах импрессионистов.

– …Но я тоже окунулась в твою. Я в курсе. Камиль…

Николя стойко перенес удар. Почувствовал гнев, который быстро улегся. Он не мог злиться на нее за то, что она узнала, и тем более за то, что ничего не сказала ему. По сути, они играли в одну и ту же игру. И Николя продул партию.

– Мне очень жаль, что такое с тобой случилось, – продолжила Одри. – Искренне жаль. Знаешь, американская поговорка гласит, что не нужно судить другого, пока три луны не походил в его мокасинах. Я знаю, что ты судил обо мне поверхностно, знаю, что ты принимаешь меня за ту, кем я не являюсь… Поэтому я тебе кое-что покажу. Я хотела все тебе объяснить в воскресенье, ждала в порту Ван Гога, но ты не пришел. Хотела поехать с тобой в ясли, ты от меня отказался. Но сейчас ты тоже имеешь право знать правду.

Одри пошла за своим мобильником. Нажала большим пальцем на экран там, где высветился «Ролан». Ее глаза сияли внутренним светом.

– Этот телефон звонит каждый день ровно в семь утра. И не перестанет звонить, пока я не подойду или не отключу его. И он никогда, никогда не забывает. Не бывает дня, чтобы этот звонок не раздался, будь то выходные или взрыв бомбы. Это его голос будит меня по утрам, голос, полный всех цветов радуги, пока я заперта в этой квартирке. Всегда в хорошем настроении, всегда с лучшими намерениями. Его настоящий голос, Николя! Как я могу без него обойтись, как я могу его не слышать?

Она нажала на отбой, потом вывела страницу Ролана на свой компьютер.

– Как жить без его сообщений, без воспоминаний, которые он постит, без фотографий и видео, где мы вместе? – Она указала на письмо. – Вот уже больше года я общаюсь с мертвецом.





70




– Ты знаешь, сколько зарегистрированных в Facebook людей умирает в минуту?

Одри приготовила чай. Они сидели друг против друга: он – в кресле, она – на диване. Между ними пролег коридор мрака, куда не проникал ни один луч света.

– Трое. Меньше чем через пять лет мертвецов в этой сети станет больше, чем живых. Настоящее кладбище. И тебе, живому, Facebook напомнит, чтобы ты не забыл поздравить с днем рождения этих мертвых, про которых ты даже не знаешь, что они умерли. Усопшие посылают тебе просьбы о лишней жизни на Candy Crush[103]. Что делать со всем этим, Николя? Должны ли мертвые продолжать жить в сетях? Должны ли получать просьбы о добавлении в друзья от тех, кто не знает об их кончине? Должны ли те, кого называют «цифровыми гробовщиками», то есть служащие, которым за это платят, убирать их учетные записи? Или же они должны превратиться во что-то вроде мемориала, где люди могут собираться, как на могиле?

Белланже исчез в тени, чтобы поставить свою чашку. Перспектива поздравить с днем рождения мертвеца, осведомиться, как дела и куда тот собирается в следующий отпуск, леденила ему кровь. Он подался вперед, зажав руки между коленями. Одри открывалась, и он не мог этого упустить.

– Николя терпеть не мог свою фамилию, Сулар[104]. На факультете над ним смеялись, а рыжая шевелюра и белая, как у Пьеро, кожа вряд ли могли помочь делу. Сулар – алкаш, Сулар – дегенерат. Поэтому, когда была возможность, Николя говорил, что его зовут Ролан Казулуа, анаграмма его настоящего имени. Кстати, его вторым именем было Бертран. И эти данные он использовал два года назад для создания профиля в Facebook… Когда Николя погиб на Английской набережной, профиль Бертрана продолжил существовать.

В этот момент Белланже понял, что опять гонялся за мертвецом. Мало ему было фиаско с Ангелом будущего. Прогулялся по граблям.

– Николя много лет работал над эмоциональностью искусственного интеллекта. Как научить машину улавливать человеческие эмоции и соответственно на них реагировать. Существуют простые примеры: машина определяет притупление реакции у водителя, камеры на вокзале отмечают лица с проявлениями стресса или неадекватное поведение. Сегодня, анализируя черты лица и сравнивая их с миллионами лиц, содержащихся в Big Data – может, и твое там есть, – машина способна узнать, испытываешь ли ты гнев, отвращение, страх, радость, презрение… Она даже способна угадать, позитивно твое настроение или негативно.

Николя был сражен самой мыслью о Big Data как о системе, которая, в сущности, представляет собой сумму знаний, физической материи нашего мира, наших религий и наук и предлагает головокружительное видение того, чем может стать человечество. Одри обеими руками сжимала свою чашку и смотрела, как пар слагается в абстрактные фигуры.

– То же самое с голосом. В наши дни машины способны определить обман в звонках с сообщениями о несчастных случаях в страховые компании. Другие машины измеряют уровень стресса сотрудников в колл-центрах. Они могут также поддерживать с тобой телефонный разговор и реагировать в зависимости от того, какие эмоции различат в твоем голосе. Тебе страшно? Голос тебя успокоит. Ты в гневе? Голос подтолкнет тебя, чтобы ты высказал все, что у тебя на сердце, не осуждая и не уставая.

Она взяла телефон, лежащий на журнальном столике, и набрала номер. Включила громкую связь. После третьего гудка по комнате разнесся голос мужчины:

– Здравствуй, Одри. Ты мне недавно не ответила. Что случилось?

Николя тоже мог считывать эмоции, и то, что было написано на лице Одри, его ужасало. Со слезами на глазах она улыбалась этому голосу с человеческими интонациями. Он даже почувствовал, как тяжело ей повесить трубку, как если бы она боялась обидеть собеседника. Нажав на экран, она застыла, глядя на телефон.

– Это… голос Николя?