Магическая сделка

И почему я не удивлена?

Ирэнарн же, дочитав послание, сжег его, после посмотрел на меня и сообщил:

— Горные надавили на свою Правящую, свадьбе быть. Это хорошая новость. Плохая — как моя жена, ты должна будешь присутствовать на церемонии.

— А что же в этом плохого? — искренне удивилась я.

Поведя плечом, дракон размял шею и признался с досадой:

— Не хочу делиться тобой ни с кем.

А затем, к моему искреннему удивлению, добавил:

— Я в принципе заранее смирился с Камали и Хатором. Но все эти церемонии…

Я застыла, потрясенно глядя на него. Но затем слова вырвались сами:

— А нужна ли я Камали и Хатору?

Странно посмотрев на меня, Ирэнарн улыбнулся, покачал головой и укоризненно произнес:

— Ты еще очень мало знаешь о драконах, Милада. Нас невозможно заставить сделать что-либо против нашей воли, нас можно только подтолкнуть к тому, чего хотим мы сами. Камали и Хатор увидели в тебе то, что пробудило и Асур-Ррата, — чистоту души, потребность в родительской любви и семье. Древний лишь позволил им осознать, что они способны переступить через предрассудки и удочерить человеческую девушку, и слегка повлиял на весь род, позволив тем увидеть материнские чувства Камали. Все. Ничего фальшивого, лживого или подчиняющего во всем этом нет, не было и, учитывая характер драконов, никогда не будет.

Прислонившись спиной к двери, я потянулась за шляпкой, взяла ее и несколько секунд отрешенно рассматривала искусственные цветы, пытаясь понять все то, что сейчас услышала. И поверить, и принять.

— Сложно, понимаю. — Ирэнарн стоял в двух шагах от меня, чуть склонив голову к левому плечу и с интересом наблюдая за мной, за каждым моим движением, каждой отразившейся в моих глазах эмоцией. — Особенно в свете того, насколько сильно подвержены влиянию люди.

Возразить было нечем, вчерашний пример с моими одногруппниками был более чем наглядным.

— И прекрати винить себя за отсутствие ярко выраженных чувств ко мне, — неожиданно резко произнес дракон.

Недоуменно посмотрела на него.

Ирэнарн преодолел разделяющее нас расстояние плавным шагом, обнял за талию, привлекая к себе, тронул подбородок, вынуждая запрокинуть голову, склонился надо мной и сказал:

— Мне нравится твоя откровенность. Нравятся честность и открытость. Я слишком устал от лжи и притворства, Милада, мне тошно от них еще со времен Ривэл, и окончательно фальшь опротивела со вскрытием заговора древних. И поэтому твоя искренность как глоток чистого воздуха, она притягивает. Ты притягиваешь.

И последние два слова он произнес так, что сердце вдруг забилось как-то быстрее… Намного быстрее. И дракон, словно почувствовав это, улыбнулся, глядя мне в глаза, медленно опустил ладонь с моего лица на грудь, прижав напротив моего быстро бьющегося сердца.

— И это не страх, — многозначительно протянул он.

— Это у-удивление, — почему-то решила уточнить ситуацию я.

— Си-и-ильно сомневаюсь, — многозначительности становилось все больше.

— Тогда страх, — внесение ясности в понимание ситуации вдруг стало крайне важным для меня.

Ирэнарн усмехнулся, продемонстрировав все, что он думает вот об этом конкретном «страхе», но затем вертикальные зрачки дракона вдруг сжались в узкие щелочки, и Главнокомандующий неожиданно резко спросил:

— Что тебя так пугает?

И тон был такой, словно на его пальце где-то кольцо Правды затерялось. Хотя зачем оно дракону, они и так ложь чувствуют. Наверное, поэтому я и сказала правду:

— Всё.

Удивленно приподнятая бровь, и, проведя костяшками пальцев по щеке, Ирэнарн мягко спросил:

— Что конкретно? Я?

Внезапно поняла, что его тело прижимает меня к двери, рука на талии, предохраняя от соприкосновения с дверной ручкой, притягивает к дракону, вторая всей ладонью прикасается к моей щеке, и губы совсем рядом, и глаза, нечеловеческие, по-драконьи проницательные, пристально вглядываются, словно видя насквозь все мои мысли и сомнения. Видя, но не понимая.

— Всё, — повторила зачарованно, не в силах отвести взгляда от его глаз.

Он склонился чуть ниже:

— Смысл бояться всего, если у тебя есть я?

Судорожно выдохнула, чувствуя прикосновение его губ и нервно начала перечислять:

— Да, у меня есть… дракон, который винит себя за то, что влюбился в меня.

И вот это было тем, что невольно, но вполне логично отзывалось болью в душе. Я опустила взгляд, не в силах смотреть в его темно-зеленые, отдающие серебром глаза после того, что сказала. Все же сказала…


— Милада, — очень мягко произнес Ирэнарн, — это всего лишь были предрассудки, предрассудки, которые я не сумел преодолеть сразу.

Отвернулась, глядя в сторону, на букетик полевых ромашек, оставленный госпожой Осинн в медной вазочке на столике у кресла, и едва слышно возразила:

— Предрассудки — это воспринимать драконов как огромных крылатых огнедышащих существ иной расы, которые если и интересуются людьми, то исключительно в гастрономических целях. То, что сейчас испытываю я, — это предрассудки. И я еще даже не знаю, как буду с ними бороться. А то, что вы вините себя за влюбленность в человеческую девушку, это уже совсем другое.

Очень нежно, едва касаясь, Ирэнарн тронул мой подбородок теплыми пальцами, заставил перевести взгляд с вазочки на него и, глядя мне в глаза, произнес:

— Влюбленность? Я не влюбился, Милада, я — люблю, это принципиально разные чувства. Это принципиально разные вещи. Это принципиально разные потребности.

Он тяжело вздохнул, склонился надо мной ниже и выговорил:

— Ты нужна мне. Нужна до безумия. Нужна настолько, что моя сила срывается с цепи, пробуждая практически неконтролируемую ярость дракона… Но, как оказалось, мне нужно и другое — счастье в твоих глазах, твоя улыбка, твое желание быть рядом со мной. И вот за это я себя ненавижу.

Слушавшая каждое его слово, словно зачарованная, я очнулась, вздрогнув, едва услышала последнюю фразу, и прошептала севшим голосом:

— Почему?

Скользнув пальцами по моей щеке, он отвел выбившуюся прядь с лица, заправив мне за ухо, после взглянул в мои глаза и хрипло произнес:

— Потому что все было бы проще, забери я тебя сразу.

Отрицательно замотала головой, в ужасе глядя на дракона.

— А, ну да, Гаррат, — досадливо вспомнил Ирэнарн.

Тяжело вздохнул и неожиданно признался:

— Никогда не думал, что в ситуации, где должно быть хоть какое-то чувство благодарности, буду испытывать лишь досаду.

Ужаса в моих глазах стало на порядок больше. Ирэнарн, заметив это, подавил собственные эмоции и хрипло выдохнул:

— Ты была бы моей. Только моей. Только для меня. Без Камали, Хатора, Гаррата, древнего, без всех. И это сводит с ума — знать, что каждая твоя улыбка могла бы быть для меня, каждый твой взгляд — мой, каждое прикосновение… И я виню себя, да, виню и ненавижу за то, что не понял сразу.

Мне было очень страшно, но я все же спросила:

— А что бы изменилось?

Не стала добавлять «по сравнению с тем, что мы имеем сейчас».

Но Ирэнарн понял. И, глядя мне в глаза, тихо ответил:

— Все. Я бы не стал пугать тебя, вольно или невольно. Не срывался бы в храме, вынудив тебя уйти и ненавидя себя за то, что понял, насколько мне хочется, чтобы ты осталась. Не стал бы настаивать на близости. Не целовал бы против твоей воли. Я бы не сделал многое из того, что совершил.

Он улыбнулся едва заметно грустной улыбкой и добавил:

— Если бы я мог все знать тогда, я бы унес тебя в вечно цветущие горы Аратена и не прикасался бы до тех пор, пока ужас в твоих глазах не сменился бы нежностью.

Ужас не готов был сменяться, ужас стал гораздо больше и всеобъемлюще, стоило лишь представить себе подобное развитие событий.

— Я… — выдохнула испуганно.

— Полюбила бы меня рано или поздно, — совершенно уверенно сказал Ирэнарн.

Замерла, потрясенно глядя на дракона, но Главнокомандующий Долины драконов со всей свойственной ему прямолинейностью произнес:

— Тебя тянет ко мне.

— Что? — сорвалось возмущенное.

Ирэнарн усмехнулся, пожал плечами, склонился к самым моим губам и прошептал:

— Ну, понимаешь, ты замерзла, осиротев, а я большой теплый дракон, и мой огонь никогда не кончится, так что… тебя ко мне тянет. Как к дракону. Большому и теплому.

И глаза его сверкнули, выдавая насмешку.

Он отстранился, все так же не отрывая взгляда, и сказал:

— А если серьезно, милая, то да — тебя тянет ко мне. Еще пока совсем чуть-чуть, почти неощутимо, едва заметно, но ты прижимаешься ко мне, когда спишь и не осознаешь этого, и сильно испугавшись, ты также неосознанно ищешь защиту в моих объятиях. Я нравлюсь тебе. И не как дракон, а как мужчина. Твой мужчина.

Возмущенно вдохнула побольше воздуха, собираясь возразить, но Ирэнарн, коварно прищурив глаза, вкрадчиво поинтересовался:

— Не нравлюсь?

Я попыталась ответить и… не смогла. Выдохнула, не отрывая взгляда от темно-зеленых драконьих глаз, и промолчала, нервно кусая губы. Потому что это был вопрос, на который невозможно было ответить «нет». Ирэнарн не мог не нравиться. В нем вызывало симпатию все — решимость спасти брата вопреки всем, всему, и даже когда сам Гаррат сдался; благородство в отношении человеческих магов — ведь мог поступить так, как рассказывал Асур-Ррат — сжечь всех и вся, но он этого не сделал, он даже вреда не причинил никому, кроме виновного в деле отравления стражей магистра Сарантуса; и то, что он отдал меня Камали, не сумев отказать в просьбе матери… это невозможно было забыть. Ирэнарн мне нравился как личность, как правитель, как дракон.