Неумерший

– У нас ничего не выйдет! Он бежит слишком быстро! – запаниковал брат. – Надо залезть на дерево!

– Ни в коем случае! – завизжал Суобнос.

– Он так силён, что может выдернуть с корнем любое дерево!

– Но мы от него не убежим! Он отрезал нам путь к опушке!

– Ну и пусть! Попробуем по-другому!

Суобнос снова побежал в другую сторону, припустив пуще прежнего. Мы с Сегиллосом уже не ориентировались, но поняли, что он развернулся и рванул в самую гущу леса. Отчаяние охватило меня, я споткнулся и упал, а Суобнос тем временем уже растворился в густой дымке.

– Ты чего? – прошептал брат, поспешно поднимая меня за локоть.

Изо всех сил я пытался вдохнуть, чтобы ответить ему, но каждый глоток воздуха давался с большим трудом. Тут Суобнос вынырнул из тумана, в котором исчез незадолго до этого, и кинулся к нам. Взъерошенные волосы и борода искрились инеем, окружая голову сияющим ореолом; на миг он показался мне величественным. Поломанные прутики, застрявшие в его волосах, были похожи на оленьи рога.

– Дыши, маленький король! – прокричал он. – Дыши и беги!

Он схватил меня за подмышку и рывком потянул за собой. Когда я почувствовала, как его костлявые пальцы сжимают мою руку и уловила смрадный душок его тела, он снова стал для меня голодным оборванцем, которого я так хорошо знал. И вдруг опять смог дышать. У меня открылось второе дыхание.

– Что мы делаем? Куда бежим? – заорал Сегиллос.

– Обратно к Великим Фолиадам, – задыхался Суобнос. – Заманим его в Оленью рощу.

Я понял его план, и сердце наполнилось надеждой. Оленья роща была болотистой ложбиной Сеносетонского леса. Топкие низины, заросшие вереском по склонам, были опасным местом даже для лёгких хлыщей вроде нас. Грузный зверь, гнавшийся за нами, мог легко увязнуть в этой топи.

Воодушевленный новой надеждой, я нашел в себе силы двигаться дальше. Мы бежали по застывшему лесу, заманивая преследовавшее нас чудовище в ловушку. Туман заметно сгущался, когда мы стали приближались к болотистой местности. К сожалению, сильная стужа заморозила болото. Водные растения превратились в хрупкие белоснежные букеты сверкающих кристалликов; трясина стала твёрдой, словно камень; голубоватый лёд сковал заросли тростника. Эта картина произвела на нас удручающее впечатление, но Суобнос не намерен был сдаваться.

– Таруос тяжёлый! – выпалил он. – Лёд провалится под ним!

И он завёл нас на замёрзшие пруды.

Водная гладь, затянутая коркой льда, была мутной и твёрдой, словно агатовая мостовая. Мы пронеслись по ней сломя голову, лёд поскрипывал под нашим весом. Суобнос всё время петлял, выбирая самые глубокие омуты, лишённые растительности: там, где чёрные воды стелились ковром под замёрзшей мантией льда. Едва мы пересекли заледенелую топь, как устрашающий шум послышался значительно громче. Под тяжестью веса преследователя лёд сухо треснул, будто рядом в дерево ударила молния. Отрывистый рёв зверя громом прокатился по лесу.

Задыхаясь от натуги, мы приостановились, чтобы прислушаться. В груди всё горело. Вдалеке, скрытое туманом, что-то огромное барахталось в смертельной ловушке. До нас доносился треск ломавшегося льда и шум разлетавшихся брызг.

– Вот это да! Сработало! – обрадовался брат осипшим голосом.

Суобнос победоносно улыбнулся. Я же был слишком изнурён, чтобы произнести хотя бы слово. Уперев руки в колени, я пытался подавить дрожь в ногах и дышал быстро и прерывисто. Боль в правом боку была невыносимой. Но всё же я был несказанно рад, что наша хитрость увенчалась успехом, и почувствовал сильнейшее облегчение.

Увы, радость длилась недолго. Шум позади так и не утихал. Скорее наоборот, он стал ещё громче. На мгновение мы подумали, что это была отчаянная попытка Таруоса выбраться из смертоносных вод. Но постоянно нарастающий грохот быстро развеял наши иллюзии. По льду чудовище идти не могло, поэтому оно разбивало его, большими шагами пробираясь в студёной воде сквозь плавающие острые льдины.

– Его не остановить! – воскликнул мой брат.

Суобнос испуганно обхватил голову обеими руками. Охваченный ужасом, он бормотал несвязные слова.

– Разбегаемся! Бежим в разные стороны! – прокричал Сегиллос.

– Нет! – ответил наш старый товарищ. – Вы потеряетесь и на таком морозе не выберетесь отсюда!

Он стонал, закатывая глаза, рвал на себе волосы.

– Я знаю, что делать! – проблеял он. – Да-да, я придумал! Но мне это совсем не нравится!

– И как же нам быть? – выдавил я. – Решайся быстрее!

– Если преградами его не остановить, попробуем остановить страхом. Заманим его в место, которого он боится пуще всего. Мы заведём его на поляну Гариссаля.

– А что там такое, на этой поляне? – спросил брат.

Я насторожился, ибо доселе Суобнос всегда отказывался водить нас туда.

– Кто-то ещё более ужасный! – проскулил бродяга. – Но у нас нет выбора. – Если Таруос выберется из Оленьей рощи, то больше не даст нам уйти.

Плеск и звук стекавшей воды вызвал у нас тревогу и подстегнул к дальнейшим действиям. Чудовище выбиралось из топи. В отчаянии мы бросились бежать в самую гущу леса.

Мне показалось, что сердце скоро вот-вот разорвётся на куски. Я задыхался. Боль так сильно вцепилась в бок, будто меня за рёбра насадили на крючок. Я не знал, где находится поляна Гариссаля, но вспомнил, каким нерешительным становился Суобнос, как только мы осмеливались заходить во мрак Шаньерской рощи. Это означало, что нам сначала предстояло пересечь буковый лес Великих Фолиад, затем продолжить бег по дубраве Шаньеры. Даже в тёплое время года это был очень долгий путь. А уж суровой зимой, с воспалённым горлом и обожжёнными холодом лёгкими он казался мне непреодолимым. Я боялся, что не доберусь до конца и сгину под бронзовыми копытами зубра.

Каким бы Таруос ни был сильным, ледяная ванна ненадолго задержала его. Суобнос с братом пытались вселить в меня бодрость и уверенность. Я стиснул зубы, собрал оставшиеся силы и сжал волю в кулак. Боль, напряжение и лихорадка были настолько сильными, что я чувствовал, будто мой дух растворялся в тумане. Главное было продолжать бежать, переставляя ноги, одну за другой! Не отставать! Не стать виновником гибели моих товарищей!

Этот бег превратился в смутный кошмар. Мир погружался в морозный туман, деревья превращались в призраков с раскинутыми руками, пока я выбивался из сил в недвижимом беге. От неимоверного страха мой разум рисовал мне странные картины. Суобнос и Сегиллос могли кричать сколько угодно, я едва их слышал. В ушах у меня гулко раздавался грохот, который нас преследовал, но я не понимал, что это было. Возможно, это кровь стучала у меня в висках; иногда мне казалось, что это был топот конского табуна или наступавшего войска, скрип осей, шум колёс в железной оправе. Образы спутников по обе стороны от меня то расплывались, то множились в тумане. Многих из них я видел впервые: c татуировками на изрытых шрамами лицах, с впалыми животами, с зажатыми в кулаках копьями. Некоторые показались мне знакомыми, но я их не узнавал, за исключением, пожалуй, самого необычного из них. Это был герой зрелого возраста, закованный в доспехи, с устрашающим шлемом, который скрывал его лицо и позволял разглядеть через два просвета, проделанные в бронзе, лишь кудрявую бороду и хитрый блеск в глазах. «Нужно перейти через горы, – молвил он с певучим акцентом. – У нас нет выбора. Побережье захватили лигуры, а в море заправляют пираты». Вроде бы его звали Аркаяс. Я мог бы поклясться, что так оно и было, но вдруг в глубине чащи жалобно зазвучали флейты. Протяжная размеренная мелодия, увлекавшая за собой чужеземными мотивами, будто всадила мне в душу длинные ядовитые дротики. «Алале! Алале!» – хором рычали мужи в грохоте бронзы. Я хотел было взреветь, чтобы выстроить солдуров, но ноги уже несли меня оттуда; я бежал по лесу, но уже совершенно иному, и якобы был добычей на дикой охоте. Куцио, Сумариос и какой-то юный великан бежали вместе со мной. Правитель Нериомагоса и его кучер показались мне необъяснимо постаревшими, молодой титан был неимоверно уродливым, и внезапно меня осенило: я подобрался к ошеломляющей истине и уже почти всё понял! Увы, Сумариос отвлёк меня, подав сигнал тревоги: «Сеговез догоняет нас! Он почти нас догнал!» Его слова были пропитаны страхом, на лице отразилось страдание. И тут я понял, что все мы четверо были в крови.

– Ты о чём? – вскрикнул брат своим пронзительным голоском. – Я не гонюсь за тобой, я даю тебе пинков!


– Ещё чуть-чуть! – надрывался Суобнос. – Почти добежали!

Слова поддержки были мне необходимы, чтобы я смог выдержать этот путь, лежа на дне речной плоскодонки. Я больше никуда не бежал, ну если только в бреду от сильной лихорадки. Время от времени, в коротких проблесках сознания, я вырывался из навязчивого круга кошмара и понимал, что это бесконечное бегство происходило только в моём измученном разуме. Моё проколотое лёгкое наполнялось свежестью проточной воды. Затылком я упирался в корму лодки, поэтому слышал, как волны плескались за бортом. Над головой проплывала листва и сверкающие облака в лазурном наваждении. Между мной и небом появилось полное трепетной заботы лицо Сегиллоса:

– Ты как, Бэлл?

– Помоги мне! – проурчал я. – Помоги мне бежать! Он совсем близко!

Брат подоткнул мне одеяло под подбородком и грустно улыбнулся:

– Успокойся, Бэлл. Отдохни. Мы в лодке, никто тебя не преследует. Мы плывём по Дорнонии до Аржантаты. Ты будешь в безопасности у Тигерномагля и останешься там, пока не поправишься.

Рядом с ним я улавливал беззвучное присутствие Сумариоса. Он сидел, поджав ноги, с копьём на коленях и пристально вглядывался в левый берег реки. Борт лодки закрывал мне обзор, но я смутно догадывался, что он там высматривал. Брат, должно быть, думал, что воин опасался врагов, но, благодаря дару прозрения, которым наделили меня страдания, я увидел истинную природу его беспокойства. В нескольких саженях от нас реальность переносилась в другое время. Зимний лес склонил заиндевевшие ветви над летней рекой. Меж густыми клубами тумана и оцепеневшими деревьями три щупленьких создания отчаянно неслись вдоль русла. Самый высокий из беглецов был бедняком в лохмотьях, двое поменьше – сопливыми мальчишками. Чудовищная опасность настигала их. В мерных ударах весла, в плеске волн, бившихся о корпус шлюпки, я чувствовал, как от исполинских прыжков сотрясалась твердь. И снова закрыв глаза, я попытался вырваться из лихорадочных объятий сновидения; из последних сил старался оторваться от чудовища. Ничего не помогало. Лодка начинала исчезать, лёд сковывал бегущие воды, могильный холод снова кусал за бока. Я вновь принялся бежать с того места, где остановился.

– Держись, – в ужасе визжал Суобнос. – Вот уже и стада. Мы приближаемся к Гариссалю!

Хрипя от мороза и пошатываясь, я бежал в хвосте нашей тройки. Крик бродяги как-то странно прозвучал в ушах, возможно потому, что мочки горели от холода. Вокруг ничего не изменилось: голый зимний лес по-прежнему тонул в студёном тумане. Перед глазами не было ничего похожего на загон для скота или даже на луг – лишь укутанные блёклой дымкой стволы и ветви поваленных деревьев, переплетённые корни. И всё же я услышал, как брат крикнул:

– Ого! Они повсюду! По всему лесу!

– Не приближайся к ним! Не трогай их! – орал Суобнос, не замедляя бега.

И тогда, пусть сквозь слёзы, но я их увидел. Они неподвижно замерли в тумане. Их можно было принять за сухие деревья или валуны, но в промёрзшем воздухе над ними поднимались лёгкие клубы пара. Сквозь него я смог разглядеть только неподвижные очертания разношёрстных силуэтов. Причудливое стадо, расположившееся на поляне, мирно поглядывало на нас. В нём были массивные зубры, буйволы и бизоны, а также изящные олени и грациозные лани, коренастые пони, которые были помельче кельтских лошадей. Поражённые этим необычным заповедником, мы без сомнения остановились бы здесь в другое время, но позади сотрясал землю Таруос, и на последнем издыхании Суобнос тащил нас вперёд.

Сквозь туманную дымку проступила грубая изгородь, огораживавшая поляну от леса; косо посаженный частокол щетинился трофеями. Наспех срубленные, даже не окоренённые кругляки были увешаны медвежьими и волчьими черепами, тушами оленей и бычьими головами с прямыми или изогнутыми рогами. Тут и там, среди пригвожденных скелетов можно было различить умбон примятого щита, выщербленное лезвие меча, пучок гнилых копьев. Под морозным узором это старое оружие было сплошь покрыто ржавым налётом.

Несмотря на простоватый вид, забор был внушительный. Чтобы не терять времени понапрасну, пытаясь через него перелезть, ещё сотню шагов мы во весь дух неслись вдоль ограждения. Очень скоро показалась брешь. Два могучих дуба служили живым окаймлением просторного дверного проёма; с обеих сторон частокол опирался на их вековые фусты. Над порогом, переплетённым корнями деревьев, ветви были обломаны, чтобы высвободить место для весьма высокого крыльца. С соседних веток свисали жуткие гроздья: дюжины человеческих черепов болтались на них, словно огромные гирлянды. Большинство из них были со следами значительных повреждений: с проломленными лбами, отвисшими челюстями, пробитыми темечками или с разбитыми надбровными дугами. К этим мрачным подвескам слетелись стаи ворон, похожие на чёрную кружащуюся листву.

Одним прыжком мы перемахнули через этот зловещий порог. Тропа повела нас к открытой площадке, трава на которой была прибита морозом. Стена, казалось, сдерживала лес. Как ни странно, именно внутри этого замкнутого пространства вдоль частокола пролегал глубокий ров. Хотя он и был довольно широкий, все же не являлся оборонительным сооружением. Нам сильно повезло, что мы попали сюда в разгар зимы, потому что огромная канава оказалась выгребной. Летом мы, несомненно, задохнулись бы от зловония: сотнями туда были выброшены разорванные на части туши крупных животных. В страшном беспорядке там валялись кучи костей, гниющие конечности, проколотые грудины, обглоданные позвоночники. На эти раздробленные останки мороз накинул тонкое лоскутное одеяло, искрившееся кристалликами соли.

Пройдя мимо груды трупов, мы рванули к центру поляны. Меня поразил запах: в морозном колючем воздухе веяло жжённой древесиной и жареным мясом. Он доносился из огромной костровой ямы, где угли всё ещё тлели под слоем пепла. Позади, в туманной дымке, прорисовывался округлый приземистый холм. Призрачные очертания огромной коряги, на которую опиралась телега со сломанной осью, добавляли мрачности этому жуткому месту.

Какой бы зловещей ни была эта поляна, она не остановила Таруоса. В погоне за нами он громко топал вдоль ограды. Дважды с чудовищной силой ударял по заграждению, ломая частокол, отчего трофеи лавиной сыпались наземь. Каждый толчок сопровождался яростным рёвом, затем грохот покатился в сторону входа. Мы остановились на мгновение, чтобы отдышаться, в надежде, что наш преследователь пойдёт на попятную. Но Таруос не замедлил свой бег. Над зубчатой кромкой забора мы замечали, как сильно сотрясалась крона какого-нибудь дерева и с хрустом ломался его ствол.

– Твоя уловка не сработала! – заныл брат. – Он не боится этого места!

– Не может этого быть! – простонал Суонос. – Мы же в самой пасти волка!

– Не знаю, где мы, но мы тут надолго не задержимся!

– Нет, нет! – простонал бродяга. – А, была не была! Придётся разбудить владыку Гариссаля!

Он повернулся к бесформенному пригорку, наполовину скрытому в тумане, и, молебно сложив руки, призвал:

– Властелин Зверей! Властелин Сильных мира сего! Прошу, защити нас!

Ответа не последовало. С частокола, оглушительно каркая, разом разлетелись все вороны. Между деревьями, окаймлявшими вход, появилась исполинская громада. Туман всё ещё скрывал его от наших глаз, но в смутных очертаниях просматривалось нечто чрезвычайно огромное, занимавшее всё пространство между стволами. Его дыхание порождало шквал сильного ветра, а каждый шаг разбивал мёрзлую землю.

– Он идёт! Он идёт! – надрывался брат.

– Властелин Сильных, заклинаю тебя! – провозгласил Суобнос. – Услышь мой глас, вними моей мольбе! Я – старый странник! Я – безумец, что глаголит истину! Я – заплутавший проводник! Я – певец, я – чтец, я – тот, кто призывает духов! Огмиос, я пришёл к тебе с большой бедой! Я взываю к твоему благородству! Я взываю к твоему могуществу! Я взываю к твоему превосходству! Не бросай меня на погибель в твоей собственной обители!

Голос Суобноса всё ещё дрожал от неминуемой беды, но он изменился. Его испуганный тон приобрёл величественную и властную интонацию, проникнутую таинственным духом. И тут случилось нечто необычное. Холм посреди пустоши вздрогнул. Он глубоко вздохнул, подобрал под себя свои склоны, выпрямился и громко, словно кто-то трубил в рог, принялся возмущённо бурчать.

– Какая наглость! – проворчал невероятно низкий голос. – Я спал, как сурок! Ты, что ли, забыл законы приличия, бесноватый?

В центре площадки больше не было кургана, теперь там сидел тучный великан и зевал так, что щёлкала челюсть. Мы с братом тоже раскрыли рты, но по другой причине. На краю поляны чудовище, преследовашее нас, наконец-то остановилось.

Повелитель Гариссаля не был человеком. Сидящий на своих огромных ягодицах, он уже был выше любого всадника. Он сонно потянулся, раскинув мясистые руки на длину двух длинных копьев, и воздух наполнился удушающим зловонием.

– Да воздастся тебе! – воскликнул Суобнос. – Ты оказал мне любезность, ответив на мою мольбу!

– Хватит уж угодничать! Скажи лучше, зачем побеспокоил меня?

– Увы! Я не посмел бы это сделать без необходимости. Эти два мальчика по чистой глупости разъярили Таруоса. Он преследовал нас до самых твоих земель. Вот почему мы пришли к тебе и просим защиты.

Заметив наше присутствие, великан взглянул сверху на меня и брата. Невероятных усилий мне стоило не сделать шаг назад. Властелин Гариссаля был не только огромным и пузатым, но ещё и неимоверно уродливым. Простая туника, сшитая из двух грубо обработанных шкур зубров, плохо скрывала его жирные складки. Он был немного горбат, и его голова, казалось, была насажена прямо на толстую грудь; опухшее лицо заросло густой спутанной бородой; высокий лоб шелушился, и это выглядело как неудачно выполненная друидическая тонзура, пара завитков седых волос спадала на его огромные плечи. Из-под засаленных прядей виднелись сильно торчащие уши, из которых выбивались пучки рыжих волос.

– Ого-го! Красивые козлятки! – прогремел огр, улыбаясь нам ужасающей улыбкой, ибо его нижняя губа свисала, обнажая засаженные коричневыми клыками дёсны.

Затем он выпрямился и повернулся в сторону входа на поляну, где в нерешительности замерла монументальная громадина, преследовавшая нас. И к нашему великому ужасу, владыка Гариссаля махнул ему рукой.

– Таруос! – позвал он. – Входи! Милости прошу!

Мы с Сегиллосом взвизгнули от возмущения и ужаса. Суобнос принялся его укорять. Но было уже слишком поздно: Таруос снова зашагал к нам навстречу. Он пересёк порог, раздувая носом разделявшие нас клубы тумана.