Неумерший

– Хорошо, – бросил я Властелину Зверей. Я буду состязаться с тобой.

– Замечательно! – обрадовался великан, а брат обрушил на Суобноса очередную порцию подзатыльников.

– Во что ты хочешь сыграть?

– В благородную игру, конечно.

– В какую такую благородную игру?

– Ну, например, в игру умного дерева. Хотя, хм… Было бы нечестно с моей стороны предлагать её тебе. Там очень сложные правила.

– Мы могли бы посостязаться в беге.

– В беге? Что ещё за чепуха… Это так банально, и было бы уместно лишь в случае состязаний на упряжках. Я мог бы запрячь пару зубров, но что-то я не вижу здесь твоих лошадей, сын Сакровеза. Нет, нет, нам нужно что-то более подходящее…

Его воспалённые очи заискрились лукавыми искорками.

– Вот, всё! Придумал! Игра в зелёного человечка прекрасно подойдёт!

– Ой нет! Только не это! – простонал Суобнос.

– Что это за игра в зелёного человека? – спросил я.

– Игра как раз под стать тебе, сынок Сакровеза! С простыми правилами, проверяющими отвагу противников.

– Прошу тебя, Белловез, – проскулил Суобнос, – откажись!

– Звучит не так уж и плохо, – хорохорился я, игнорируя бродягу. Как в неё играть?

– Игра в два раунда. Соперники становятся лицом друг к другу. Им строго запрещено двигаться: тот, кто уклонится – проиграл. Каждый игрок выбирает себе оружие. Первый игрок наносит удар своему сопернику; если тот всё ещё в силах ответить, то бьёт его в ответ. Если ни один из игроков не отступил, победителем становится тот, кто всё ещё стоит на ногах. Если оба соперника устояли на ногах до конца поединка, то ничья.

– Твоя игра не так уж справедлива. Ты намного сильнее меня!

– Но я и намного больше. Значит, ты едва ли сможешь по мне промахнуться. И чтобы доказать честность моих намерений, я даже готов предоставить тебе право первого удара. Видишь, насколько я справедлив. Итак, согласен ли ты?

– Не будь глупцом, Белловез! – умолял Суобнос. – Не принимай этот вызов. Игра игре рознь, а в этой последствия будут необратимы!

По правде говоря, я и без вразумлений бродяги понимал, что был в большой опасности. Мне приходилось выворачивать шею, чтобы взглянуть Властелину Гариссала в лицо, и, несмотря на мое невежество, от его огромной фигуры исходила такая сила и такое жуткое зловоние, что я физически почувствовал приближение неминуемой гибели, хотя Властелин Зверей даже не поднимал на меня руку. Однако я был всё же не таким пустоголовым, как считали оба обитателя леса. Более или менее усвоенные уроки военного искусства Сумариоса всё ещё были при мне; и особенно та мудрая речь, что он произнёс во время моего первого боя: «На поле боя ты так же, как сейчас, можешь столкнуться с врагами, куда сильнее тебя, более многочисленными и лучше вооружёнными. Представь, что будешь ранен могучим противником. Представь, что будешь пешим, пока они атакуют тебя с колесницы. Как поступит человек благородных кровей, Белловез? Рассядется, как квашня, и будет ныть, что это несправедливо?» К тому же у меня в голове роились сказания Альбиоса, в которых дети, такие как малыш Бинни или бесстрашный Кунокоилос, сражались с чудовищами и ведьмами. Если я хотел быть достойным своего рода, отступить я не мог. На самом деле я понял, что вся моя жизнь, даже если она бы внезапно оборвалась под пятой Властелина Сильных, была лишь частью игры в зелёного человечка.

– Что бы ты ни говорил, ты всё равно в выигрыше, – произнес я, пытаясь смерить взглядом Владыку Зверей. Тем не менее я соглашусь играть против тебя. Но при одном условии: если я выиграю, то хочу более высокую награду.

– Ты вздумал рядиться со мною? Наглости тебе не занимать! И что же ты ожидаешь от своей победы?

– Ты не только оставишь нас с братом в покое, но и вернёшь нам Энату!

– Думаешь, оно того стоит? Я её почти не помню, к тому же, если между мной и этой красавицей промелькнула искорка, то сейчас это уже взрослая женщина. Куда же ты определишь её, малец?

– Верну её родителям!

– Не думаю, что это очень хорошая идея. Она уже не в том возрасте, да и захочет ли назад. Уверен, что у неё уже совсем другая жизнь. Твоя просьба отнюдь не кажется мне разумной, но я не отклоняю её целиком. Вот что я предлагаю: если выиграешь, я найду эту Энату и пришлю тебе послание, чтобы пролить свет на её судьбу. Я торжественно обязуюсь это сделать. Принимаешь ли ты такие условия?

Я скорчил недовольную гримасу, но проворчал:

– Да, так пойдёт.

– Итак, напомню, на что играем, чтобы потом не было споров. Если я выиграю, я «приготовлю» вас обоих, как мне вздумается. Если проиграю, то верну вам свободу и передам тебе весть об Энате, как только отыщу её. Всё так?

– Да, я согласен.

– Вот и прекрасно. Ну что ж, сыграем?

– Сыграем.

– Великолепно! Ну, начинай.

Я нанёс удар без колебаний. Владыка Гариссаля возвышался прямо надо мной. Взмахнув охотничьим дротиком, я бросил его в лицо, нацелившись прямо в зеницу ока. Промахнуться я не мог, и, каким бы тщедушным не был, всё же имел достаточно сил и сноровки, чтобы лишить его глаза.

Великан выполнил правила игры: он не поднял руку, чтобы отбить копьё, даже не отвёл голову в сторону. Я ранил его прямо в лицо; но было ли то его уловкой или непроизвольным движением, он моргнул в этот момент. Моё копьё воткнулось в его веко, навесив ему уродливый заусенец.

– Ха-ха! Хороший бросок! – прогремел Владыка Гариссаля.

Зажав копьё двумя пальцами, он попытался извлечь его. Наконечник прочно засел в складке кожи; выдёргивая дротик, он сильно оттянул веко. Когда же железный дротик всё же вышел, по морщинам у глаза потекла струйка крови, а в глазу заблестела слеза.


– Да, и правда отличный удар, – радовался он, избавившись от копья. – Ты храбр, и рука твоя крепка, сын Сакровеза. Приятно иметь сильного соперника!

Оперевшись руками на раздутые венами ноги, он склонился надо мной, накрыв своей тенью.

– Теперь мой черёд! – прогремел он радостным голосом.

– У тебя нет оружия, – заметил я, полагая, что сострил. – Это не по правилам.

– Кто сказал тебе, что у меня нет оружия?

Одной рукой он ухватился за пень, на который облокачивался. Дернул раз – и земля затряслась у нас под ногами. Дернул другой – и от выдернутой коряги веером в разные стороны разлетелись мелкие камешки и комья земли.

– Видишь, всё по правилам! – рассмеялся великан.

Он начал раскручивать эту огромную палицу, которая с воющим звуком рассекала туман, осыпая нас щебнем.

– Не забывай, сын Сакровеза! Если пошевелишься – проиграешь!

Он занёс пень очень высоко, прямо над моей головой; завороженный этим губительным зрелищем, я неотрывно смотрел на него.

Я не шелохнулся.

На протяжении следующих ночей мы варились в котле Гариссаля.

Пылающий огонь подогревал бронзовое днище, вызывая закипание воды, которое обжигающими волнами обдавало моё тело. Барахтаясь в клокочущем котле, я чувствовал, как варилась плоть. Я тщетно пытался кричать: огненная жидкость обжигала горло и пожирала правый бок. После лютого мороза в лесу эта адская печь была невыносимой мукой. Моя душа, не в силах укрыться от этой лихорадки, металась в полыхающем теле, словно овца в трясучке, и стремилась вырваться наружу.

Порой под воздействием бурлящего потока я ненадолго выныривал на жирную поверхность, наслаждаясь сладким ароматом свежего воздуха. Неясные тени склонялись надо мною. Иногда это был едва заметный в полутьме силуэт матери, и я пытался вымолить прощение за проказу, которую не мог вспомнить. Иной раз я сжимал в объятиях пьяную братию воинов, которые орали и смеялись; тогда я опирался локтями на край раскалённого котла, как на край кадки, в которой принимал приятную ванну. Варево, в котором я тушился, было густым, как кровь; а меж коленями отрезанная голова кобылы дико вращала глазами. Лишь однажды я разглядел Сегиллоса и Сумариоса, обеспокоенно склонившихся надо мной. Брат выглядел высоким и сильным; на его лице красовалась татуировка, которую я раньше не видел.

– Прости, Бэлл, – сказал он. – Мне надо уходить, это приказ Комаргоса и Амбимагетоса. Теперь, когда война окончена, они хотят, чтобы я предстал перед нашим дядей.

– С Сеговезом всё будет хорошо, – добавил Сумариос. – Я заставил Суагра и Матуноса поклясться, что они будут присматривать за ним в Аварском броде. Я же остаюсь с тобой, Белловез. Буду ждать, пока ты восстановишь силы.

Я не понимал смысла этих слов. Я не нуждался в исцелении, нужно было просто вытащить меня из этого котла. Увы, круговерть снова поглощала меня, прежде чем я находил достаточно сил, чтобы позвать на помощь. И тогда я вновь погружался с головой во всепожирающую пучину.

Пришло время, когда обед был готов. Владыка Гариссаля перестал подбрасывать поленья в костёр.

Котёл начал остывать…

Я открыл глаза, вокруг царил приятный успокаивающий полумрак. Мокрый от пота, я лежал, укутанный влажным одеялом. Тусклый свет очага отбрасывал тёплые блики на стену в изголовье моей кровати, откуда на меня смотрели нарисованные Суобносом изображения: шагающие воины, колесницы с огромными колёсами, великаны с оленьими рогами. Они не двигались, и от этого я испытал огромное облегчение. Мое измученное тело было парализовано усталостью и нуждалось в отдыхе.

– Пить, – простонал я слабеньким голоском.

Послышалось шуршание одежды, и надо мной склонилась дружеская тень. Мозолистая рука опустилась на мой лоб.

– Хозяйка! – воскликнула Тауа. – Малютке лучше! Лихорадка спала!

В доме раздались крики радости. Исия и Банна бросились к моей постели, но мать подоспела раньше всех. Она обняла меня, приподняв с постели и придерживая ладонью затылок.

– Ох! Бэлл! Бэлл! Мальчик мой! Бэлл!

Она нежно укачивала меня, с любовью прижав к себе. Я был уже слишком взрослым для подобных ласк, но, пролежав тут так долго совсем один, я обвис, будто тряпица, растворяясь в материнской заботе.

– Ты вернулся, дорогой мой! Ты вернулся! – шептала она мне на ухо. Ох! Ты так долго болел! Я молилась! Я умоляла! Я обещала Нериосу торквес! Росмерте – бычка! Гранносу – вола! Поблагодари добрых богов! Они услышали меня! Ты вернулся, Бэлл!

Но у меня не хватило сил произнести ни одну молитву. Благодарный голос матери, напевавший один из самых красивых гимнов, гулко звучал в моей изнурённой голове. Вокруг неё прислужницы смеялись и плакали. Этого было достаточно, чтобы угодить богам; невозможно было устоять перед столь усердным хором.

– Я хочу пить, – повторил я.

Банна протянула мне миску вербенового чая, подслащённого мёдом. Я выпил его большими глотками, и мне показалось, что никогда в жизни не пробовал ничего подобного. Я снова повалился на кровать, наслаждаясь его вкусом на своих растрескавшихся губах. Веки мои были очень тяжёлыми.

– Вот так, поспи, – сказала мать, поглаживая меня. – Тебе сейчас это необходимо, птенчик мой. Ты должен восстановить силы.

Восстановить силы…

Эти слова перекликались со словами Сумариоса, доносившимися откуда-то сверху над котлом. Я лежал, распластавшись на кровати, было свободно, даже слишком свободно, и, почуяв сердцем неладное, я похлопал по постели рядом с собой – там было пусто. Тревога сразу же развеяла мой сон.

– Сегиллос! – хватился я. – Где Сегиллос?

– Он здесь, не волнуйся, – ответила мать. – Он тоже болен. Во сне вы сильно ворочались, поэтому я уложила его в своей постели. Но не беспокойся о нём. Мы присматриваем за вами обоими, и он такой же сильный, как и ты; ему в скором времени должно стать лучше.

– Кто привёл нас домой? – еле выговорил я.

– Отдыхай, сокровище моё, иначе опять поднимется жар.

– Кто привёл нас домой? – настаивал я.