Никто не уйдет живым

Черный шелковый саван, трепеща, упал с карниза и бесшумно стек на пол под батареей.

В облаке запаха, усилившегося настолько, что она закашлялась, подавилась и еле сдержала рвоту, как будто ее голову вдавили во что-то мягкое и набухшее смертью, она почувствовала руку у себя на голове. Пальцы, такие холодные, что казалось, будто затылок горит, ухватили Стефани за волосы и вдавили ее лицо в пол. Вторая рука задрала ее толстовку выше талии и открыла спину тому, что казалось ледяным сквозняком.

Она с трудом поднялась на четвереньки и замахала руками за спиной, как будто сбивала нападавшего.

– Нет! Ублюдок!

Ее руки рассекали пустой воздух.

Откуда-то с самой грани слышимости и восприятия до Стефани донеслись шаги, грохотавшие по направлению к комнате.

Она не видела ничего кроме волос, которые занавесили ее лицо и прилипли к слюне, стекавшей изо рта. А теперь ее лицо прижали синяком к полу.

Она закричала, когда холодные зубы прикоснулись к ее спине, над почкой.

Потом все прекратилось. Кроме ее истерики.

Стефани каталась по полу, атакуя пальцами, скрюченными как когти, теплеющий воздух вокруг своего тела. И пинала ногами, так сильно и быстро, как могла, пространство над собой; пинала пустоту, потому что в комнате уже никого не было, как не было руки в ее волосах или зубов, вдавившихся в кожу на спине. Все закончилось.

Сев, она отползла к батарее, где замерла, содрогаясь от потрясения, задыхаясь и хрипя, в то время как адреналин, и кортизон, и страх распространялись по ее телу и согревали промежность джинсов.

Она посмотрела на дверь и увидела лицо Драча, на котором застыло незнакомое выражение. Он был в таком ужасе, что его губы раздвинулись, оголив зубы, а перепуганные глаза стали слишком большими для худого лица, и походили на вареные яйца, нарисованные душевнобольным ребенком.

Подоспевший Фергал встал рядом с ним. Он был в восторге.

– Ах, этот Беннет, говнюк, все никак не уймется. – Он вприпрыжку направился к Стефани.

Она подтянула ноги к телу и обхватила голени. Мышцы лица дрожали, и она не могла их остановить, как ни пыталась. В зеркале напротив она видела, что от страха у нее отвисла челюсть, и она кажется слабоумной. Говорить Стефани не могла, и ее сердце отказывалось унять свой грохот у нее в горле и в голове.

– Я тут подумал, может, ты захочешь взглянуть. – Улыбаясь во весь рот, как будто показывал приятелю фотографию с каким-то безобидным приколом, Фергал присел рядом со Стефани. В длинных пальцах он сжимал смартфон. – Это точно он. Ублюдок жирный. Он седня ночью был у комнаты Светланы. И я его щелкнул. Щелкнул, пока он отирался у двери. Они все становятся сильнее, потому что уже началось. Смотри.

Фергал повернул телефон и показал немигающим глазам Стефани, что было на экране.

Сотрясаясь так сильно, что не могла сфокусироваться, Стефани посмотрела на темное цифровое изображение. Поначалу оно было неясным. А потом мешанина теней и бледных мазков на маленьком экранчике сложилась в полное, безглазое лицо в очках и голову, плотно обтянутую капюшоном дождевика. Когда Стефани разглядела в завывающей пасти что-то, похожее на ряд зубов, она закрыла глаза.

Хихикая как шимпанзе, Фергал сказал с фамильярностью, предполагавшей, что их обоих это забавляет:

– Это он, да? Это правда он. Он вернулся, прямо как обещал.





Сорок семь




В кармане джинсов Драча зазвонил ее телефон.

Фергал резко повернул голову в его направлении и поднял брови. Драч выудил телефон из кармана.

– Какой-то Райан. Третий раз сегодня звонит. И вчера два раза. Не могу сообщения его прочитать. У нее пин-код.

Лицо Фергала оказалось в дюйме от носа Стефани.

– Это что за хер?

Она сглотнула, но не смогла ответить.

Когда снизу послышался далекий голос дверного звонка, а за ним быстро последовал звук кулака, барабанящего во входную дверь, Драч и Фергал обменялись взглядами.

– Ждешь кого-то? – спросил Фергал у Стефани, и запах его дыхания напомнил ей запах испорченного мяса.

– Конешно нет, – сказал Драч. – Говорю же, друзья и знать ее не хотят.

– Рот завали, – рявкнул Фергал на кузена.

– Ладно! Не кипятись, да?

Фергал прижался к ней своим лицом.

– Говори пин-код.


Стефани сглотнула и назвала код. Фергал быстро забил его в телефон. Он бросил на Драча злобный взгляд:

– Вчера это надо было делать, мудила! – Он снова посмотрел на телефон и пробежался по ее сообщениям. – Она ему писала. Этому пиздюку, который звонил.

Он повернул голову, чтобы снова посмотреть в глаза Стефани:

– Я те вопрос задал. Ты ждешь в гости этого Райана? Ты наш адрес ему дала?

Стефани замотала головой. Больше она ни на что не была способна, и была так перепугана, что опасалась даже втягивать в нос бежавшие оттуда сопли. Промежность ее джинсов сделалась холодной и стала натирать.

Вопреки шоку и замешательству, не отпускавшим ее с тех пор, как на нее напал «Беннет», и сделавшимся только хуже, когда Фергал показал ей фотографию мертвого насильника на своем телефоне, Стефани соединила между собой звонок Райана и стук в далекую входную дверь. Она ощутила прилив надежды, от которого чуть не заплакала.

– Открой, – сказал Драчу Фергал.

Драч указал на нее:

– Вчера вечером. Ага, вчера вечером. Она угрожала, типа. Говорила, што кто-то знает, где она, типа. Точно, говорила.

– Я сказал, открой, – рявкнул Фергал на Драча, который почти мгновенно исчез из дверей, торопясь избежать его гнева.

Фергал снова обратил внимание на Стефани; уголки его тонких губ были белыми от слюны, а ненависть, прочитанная на его лице, заставила ее вжаться в батарею.

– Думает, он крутой, да? Спаситель? Думает, может заявиться сюда и все разрулить, да? Ну, чего хочет, того и получит.

– Нет, – прошептала она, и едва выпустив этот неслышный звук, ее горло снова сжалось.

Фергал уже поднялся на ноги и выходил из комнаты с целеустремленностью, от которой Стефани затошнило.

– Нет! – крикнула она. – Не смейте его трогать! – Стефани погналась через комнату за Фергалом.

В дверях тот повернулся и уставился на нее. Больше не требовалось ничего, чтобы вогнать ее в дрожащий ступор. Фергал равнодушно закрыл дверь. И запер ее ключом, который Драч оставил болтаться в замке.

Вдалеке, куда направлялись шаги Фергала, закрылась входная дверь, запирая гостя внутри.





Сорок восемь




Стефани была поражена, что до сих пор не плачет. Возможно, слезы придут позже, если «позже» наступит.

Нет, никакого «позже» не будет, не после того, что они только что сделали в саду. Стефани это видела, и они знали, что она это видела. И увиденное сделало ее неспособной ни на что, она могла только лежать на кровати в позе эмбриона и пялиться в стену своей первой комнаты на втором этаже.

Потрясение ее было так велико, что Стефани не могла понять, помнит ли произошедшее точно или хотя бы в правильном порядке. Она могла проигрывать в памяти лишь кусочки того, что случилось, как будто фрагменты фильма, который смотрела, прежде чем заснуть, проснуться и заснуть опять, чтобы наконец пробудиться и увидеть ползущие по экрану титры. Но образы сцены в саду затопляли ее разум внезапно, и были слишком четкими, слишком громкими и слишком яркими, и она скулила и отталкивала их обратно во тьму.

Она не знала, сколько времени пролежала вот так в своей старой комнате. Наверное, несколько часов.

После того, как пришел Райан, и Фергал запер ее в старой комнате Маргариты, из глубин здания до Стефани донеслись громкие голоса. Она слышала их, прижимаясь к двери. Голоса становились сильнее и громче, тон их менялся. Ей хотелось разбить окно и позвать на помощь. Но страх – да, страх – вызвать недовольство кузенов и спровоцировать расправу, после которой она может не очнуться, заставил ее всхлипывать и прижиматься к двери. Боязнь стала виной, пока Стефани повторяла про себя мантру: «Райан должен был кому-то сказать, что идет сюда. Райан должен был кому-то сказать, что идет сюда. Райан должен был кому-то сказать, что идет сюда».

С тех пор вина обратилась раскаянием. Потому что теперь, больше чем когда-либо, она раскаивалась в том, что не разбила окно и не выпрыгнула с третьего этажа. Она была причиной того, что случилось с Райаном. Как сказал Драч, она была виновата, потому что сказала Райану, где жила и «напиздела ему, типа, про этот дом. Никто не любит стукачек».

– О, господи. Нет, господи, нет, – сказала она себе, когда самая незабываемая сцена снова вспыхнула у нее в мозгу; сцена из середины событий, после того, как она смогла оттолкнуть Драча и ненадолго сбежать из комнаты. Яркая сцена, в которой долговязая громада Фергала тащила что-то за ногу через мешки с мусором, обломки стройматериалов и высокие сорняки дворика: тело, почти неподвижное, только цеплявшееся руками за свое мокрое и алое лицо.

«Райан».

Это было до того, как Драч догнал и поймал ее на лестнице. Он схватил ее за волосы, как раз когда она занесла руку, чтобы ударить в лестничное окно. Другой лапой Драч вцепился в запястье ее поднятой руки, но в тот момент даже он остановился и сказал:

– Лучше не смотри, э? Когда у Фергала крышу сносит, он, типа, ни хера не церемонится.

Ее память вернулась к более ранней сцене: когда Драч вошел к ней в комнату через несколько минут после того, как внизу прекратились крики и вопли. Прекратились, как только Фергал зарычал, будто зверь, а потом проревел:

– Как хошь! Как хошь! Как хошь! – обращаясь к гостю, к Райану.

Лицо Драча, появившееся в дверях комнаты, где умерла Маргарита, было бледным и влажным от пота, он задыхался, как астматик. Он пробежал два лестничных пролета, чтобы проверить ее, чтобы убедиться, что она «ничего тут не пытается сделать, типа».

Одна из рук Драча была красной, часть костяшек уже сделалась сине-фиолетовыми. Он прижимал ладонь к животу, как клешню, а обращаясь к Стефани, морщился. Большой палец одной из ног торчал из новенького кроссовка цвета лайма. Обувь выглядела так, словно ребенок забрызгал ее алой краской из трубочки для коктейля.

А потом ее память притянул к себе звук грязного ботинка Фергала, который опускался на лицо Райана на террасе, а потом топтал его висок, а потом снова лицо, а потом затылок, когда Райан перевернулся и пытался встать на колени.

Одна из рук Райана была сломана и болталась под ребрами, и он не мог подняться с грязной земли. Они сломали ее в доме, прежде чем вытащить Райана в сад. Первым делом они его искалечили.