Никто не уйдет живым

Джош пожал плечами; он видел, что ее снова нужно отвлечь.

– У вас, леди, ведущих праздную жизнь, бывают эти, как их, компаньонки. Вот, заведи себе компаньонку. Служанку. Только не дворецкого, им нельзя нижнее белье доверять. Домработницу. Ну правда, у тебя столько чертовой пыли вокруг, должен же кто-то ее убирать?

Она рассмеялась в ответ на его абсурдное предложение.

– Служанку. Не уверена, что мне нравится такая идея.

– Личную помощницу, если так тебе нравится больше. Найди кого-нибудь, кто сможет с тобой поселиться. Меньше работы по дому. Чуток компании. Подходящая кандидатка может заселиться сразу же. Есть агентства, которые таким занимаются. Если найдешь кого-нибудь, я бы на твоем месте попробовал. Я серьезно. Не надо спать в этом доме одной. Потому что ты не сможешь здесь уснуть. Если бы все было по-твоему, я и к Рождеству бы до сих пор тут был, все в той же одежде.

– Я куплю тебе целый гардероб.

– И даже сможешь себе это позволить. Я видел в Уэст-энде тридцать восьмой автобус, весь обклеенный постерами твоего фильма. Но я не приучен к домашней жизни. Слишком много дурных привычек, и не люблю целыми днями задницу просиживать. Потерпела меня ночку – и хватит.

Эмбер снова почувствовала себя ребенком, наблюдающим, как мама уходит от школьных ворот. Ее улыбка выцвела сразу же, как закрылись ворота и машина Джоша пропала из вида. Она вернулась обратно в дом, и заняла себя мытьем посуды и оттиранием масла, забрызгавшего плиту. Работая в кухне, она оставила дверь в гараж открытой, чтобы приглядывать за машиной и помещением, в котором та стояла, и убедиться, что до тех пор, пока она не покинет дом, все останется на своих местах и таким, каким должно быть.

Ночью, как только она очухалась и отскребла себя от кухонного пола, где-то после трех часов, Эмбер приняла душ, оделась и собрала вещи. Стоя в душевой и позволяя напору воды заглушить ее плач, чтобы не разбудить Джоша, она поняла, что испытанное ею перед входом в гараж было похоже на психотическую реакцию или галлюцинацию, вызванную тяжелыми наркотиками; об этих состояниях она читала, когда собирала материал для книги вместе с Питером Сент-Джоном.

Но наркотиков в ее жизни не было. Она постоянно сомневалась в собственной нормальности и знала, что страдает паранойей, чувством незащищенности, фобиями, аверсиями и манией преследования, которые когда-нибудь, вероятно, смогут исцелить лекарства и терапия, если она выберет этот путь. И возможно, ее психологическая травма до сих пор была такой чудовищной, что Эмбер создавала в сельском доме собственных призраков. Уже два психиатра говорили ей об этом, и еще о том, что она может никогда не оправиться от тех девяти дней в доме на Эджхилл-роуд, и должна соблюдать программу системной терапии, пока психиатр не сочтет разумным ее прекратить. Она решила не принимать этот совет, когда завершились полицейское и коронерское расследование. Не исключено, что это было очередное неблагоразумное решение. Уже давно она мечтала, чтобы доктор или психиатр категорически заявили, что она сошла с ума и все вообразила.

Но Эмбер не могла лгать себе, что невозможное не вернулось в ее жизнь. Не сейчас. И она не будет больше рассказывать о своей связи с домом номер 82 ни Джошу, ни Питеру Сент-Джону, потому что ни один из них не поверит ее бредням.

Может, человек из числа тех, что заявляют о своих особых отношениях с мертвыми, – медиум или экстрасенс – найдет с ней общий язык. Она только что провела несколько часов, обдумывая вариант пригласить такого «одаренного» индивидуума к себе домой, одновременно беспокоясь, что медиум попытается вытрясти из нее небольшое состояние. А еще подобный ход действий заставлял ее чувствовать, что она привносит ненастоящее в опыт, который никогда не наполняла религиозностью или суевериями.

Но больше всего с тех пор, как она поднялась и выбралась из кухни ранним утром, ее тревожили мысли о Райане. Если ночные переживания были подлинны, значит, Райан не обрел покоя, и остальные жертвы дома № 82 тоже. Но даже дорогому Райану, который, не желая того, пожертвовал собой в попытке спасти ее, было здесь не место.

Райан был с ней прошлой ночью, в ее комнате, по крайней мере душой. Сущность Райана. Или, может быть, иллюзия ее бывшего парня, которую нечто привело к ней домой, чтобы поиздеваться и свести ее с ума. В середине ночи, закидывая одежду и туалетные принадлежности в чемоданы «Сэмсонайт», Эмбер даже предположила, что Райан пытался ее предупредить. И возможно, Маргарита Толка – тоже, заполнив кухню ароматом духов. Призраки, предостерегающие через чувства. Может быть, это все, что когда-либо пытались – кроме Беннета – сделать мертвые из дома № 82 по Эджхилл-роуд: предупредить ее.

Она сталкивалась с такими случаями, изучая истории о привидениях, но не верила в это: прошлой ночью они предупреждали Эмбер, они направили ее на первый этаж. И теперь полнейшее непонимание того, почему это вернулось в ее жизнь, казалось смертельно опасным.





Семьдесят девять




Эмбер взбежала по лестнице, чтобы забрать внешний жесткий диск из кабинета и ноутбук из спальни; все ее файлы были сохранены на обоих устройствах.

Она открыла кабинет и включила свет. Взяла жесткий диск со стола, старательно не глядя на лица и вырезки, висевшие на стене. Кабинет выглядел как тайная комната одержимой, шпионки или сталкерши. И она неохотно признавала, что может быть всеми тремя по отношению к собственной истории.

Эмбер раздвинула занавески, чтобы выглянуть наружу. Пробежалась взглядом по саду и волнующимся рядам зеленой кукурузы, начинающимся от ограды; засмотрелась на молодые деревца, разбросанные по земле там, где на стыке холмистых полей встречались живые изгороди. Громада океана за холмами блестела на горизонте тонкой полоской белого золота. А в легком колыхании рядов и рядов длинных, гибких кукурузных листьев она заметила присутствие того, что показалось ей безлистым деревом, почерневшим от старости или даже обожженным и захиревшим от удара молнии.

Эмбер наблюдала этот пейзаж всю неделю, каждое утро, и не помнила, чтобы какое-то дерево стояло посреди этого поля, особенно такое, что находилось бы на прямой линии от задних ворот ее сада.

Она прищурилась.

Биение сердца стало слишком громко и неритмично отдаваться у нее между ушей. По коже головы забегали мурашки.

Никакое это было не дерево.

Фигура была единственным черным пятном в зеленом море злаков и, казалось, привлекала тени пролетающих облаков, чтобы запятнать темнотой все широкое открытое пространство, окружавшее ее одинокий наблюдательный пост. Это был человек. Высокий человек, стоявший с опущенной головой.

Эмбер надеялась – так сильно, что это было похоже на молитву – что это работник фермы или случайный турист, рассматривающий карту. Надеялась потому, что плохо различимая голова была опущена или склонялась к чему-то, что человек, казалось, изучал: к предмету, который он прижимал к груди и баюкал, как младенца. Маленькая неровная голова вскоре показала себя коротко стриженой и костистой, поднявшись, чтобы далекие глаза могли взглянуть на Эмбер в ответ.

Она уронила жесткий диск, а ноутбук удержала только кончиками пальцев.

Отшатнулась от окна, чтобы скрыться от пронзительного внимания неразличимого на расстоянии лица, перемазанного, кажется, землей или сажей, хотя человек стоял слишком далеко, и понять, что именно испачкало кожу, было нельзя. От мысли, что худой и безобразный часовой знает, где она, дыхание Эмбер стало прерывистым. Она склонилась ниже подоконника, задом и на четвереньках выползла из кабинета и бросилась к своей комнате и тому, что было заперто в маленьком алюминиевом футляре, стоявшем в прикроватной тумбочке.

Эмбер остановилась, не добравшись до тумбочки, прерванная куда лучшей идеей: сделать фотографию.

Она высвободила свой айфон из верхнего кармана джинсовой куртки. Побежала обратно в кабинет, заставила себя пройти в дверь и через все помещение к широкой оконной раме. Нацелила камеру на поле кукурузы, сияющее под солнцем и больше не затененное облаками. Поле, в котором уже не было ничего, кроме растений.





Восемьдесят




– У меня есть еще несколько баек о Беннете-старшем от детей его бывших соседей и зафиксированные советом жалобы относительно восемьдесят второго дома. Но на этом фронте никаких сенсаций. – Питер Сент-Джон развернул свой ноутбук, чтобы Эмбер смогла увидеть экран. – Дома у меня бумажные копии, но для тебя я сделал сканы. Можешь забрать флешку. Там все есть.


Эмбер собрала оставшиеся от их завтрака тарелки и поставила стопкой на сервировочную тележку, освобождая место для работы. Поднявшись, чтобы помочь, Питер занялся кофе.

– Ты кофе будешь? Или еще вина?

Песочного цвета волосы и тонкие черты лица Питера отлично сочетались со свежим загаром; его зеленые глаза блестели, как теплое море. Он был в Испании. Белая хлопковая рубашка и кремовый льняной пиджак только подчеркивали образ небедного и уверенного в себе человека. Совсем не тот бледный, непрестанно курящий журналист, патологически беспокоящийся о деньгах, с которым она познакомилась тремя годами раньше. Они изрядно помогли друг другу в финансовом плане, но теперь Эмбер завидовала непринужденной самоуверенности Питера, его ауре спокойствия.

– Спасибо, вина.

Секретности ради они ели в ее комнате в «Дюке» [11]. Питер прибыл в Плимут около полудня. Эмбер позвонила ему в понедельник и упомянула о проблемах с домом, так что Питер полагал, будто ремонт еще не закончился.

Хотя в их книгу вошло столько подробностей истории дома 82 по Эджхилл-роуд, сколько было доступно на момент публикации, а также материалы первого года полицейского расследования, Питер провел следующую пару лет, изучая здание и его обитателей более детально, раскапывая и анализируя заявки на получение разрешения на строительство, данные переписи населения, местную историю, любые договоры об аренде, поиск людей, которые жили по этому адресу за последнюю сотню лет. Он даже зарылся в генеалогию.

Эмбер знала, что дотошность Питера происходила не только от его глубоко укоренившейся журналистской въедливости, и служила не тому, чтобы удовлетворить ее жажду альтернативных теорий о доме и его прежних жильцах. Это дело создало Питера Сент-Джона, уникальность сюжета послужила трамплином для его карьеры.

Четыре поколения убийц жили и действовали по одному и тому же адресу в северном Бирмингеме, и ни один из них не был наказан. Питер написал фундаментальную книгу об убийствах и сделал эту историю работой своей жизни; он был первым человеком, к которому пресса всего мира обращалась за комментарием для материала об этом, или похожем, деле. Большинство журналистов за всю свою карьеру не сталкиваются с такой сенсацией, не говоря уже о том, что у него был эксклюзивный доступ к одной из двух выживших героинь; вторая уцелевшая, Светлана Ланка, плохо говорила по-английски и давно уже вернулась на родину. Ее официальные показания насчет присутствия в доме чего-то сверхъестественного никогда не были основательными. Они с Маргаритой тоже недолго прожили в доме, но обе слышали голоса и звуки в незанятых комнатах, и даже боялись той комнаты на третьем этаже, где Эмбер провела первые две ночи.

– И что это? – спросила Эмбер, глядя на официального вида бумагу, выведенную на экран ноутбука; первый из документов, которые хотел показать ей Питер.

– Это одна из трех официальных жалоб соседей с Эджхилл-роуд относительно мух и дурного запаха, который, как все они утверждают, исходил от дома 82. Жалобы совпадают с одним из частых ремонтов, затеянных Гарольдом Беннетом.

Распространяться Питер не стал.

– А это, – сказал он, открыв на экране новую папку, – новые сканы судебных протоколов, в том числе из суда Короны [12], относящиеся к преследованиям обоих Беннетов по закону о сексуальных преступлениях 1956 года. Я нашел и другие – за съем уличных проституток, содержание борделя, нарушение общественного порядка в доме или рядом с ним. Все материалы новые.

– Дополняющие то, что мы и так знаем.

– Да, но они делают картину четче. Раскрывают дополнительную часть наследия. Паттерны повторяющегося поведения, которое никогда не воспринимали как часть большей картины. Чего-то куда худшего. Даже когда последним известным адресом некоторых из жертв был восемьдесят второй дом, власти никогда не видели связи.

Ничего из этого Эмбер читать не хотела – очередной знак того, что они расходились в разных направлениях. Питер снова взялся за свое, собрал очередную порцию фактических и косвенных доказательств жестокости и ненормальности, антиобщественного поведения, возмутительных случаев сексуального насилия над женщинами; очередную порцию бесконечных и отвратительных историй о том, какими ужасными людьми были Гарольд и Артур Беннеты. Их чудовищность мало что говорила о том, что обитало в доме задолго до них.

– У меня есть и кое-что на Драча. Всякие рассказы от людей, которые с ним какое-то время водились.

– Оставь себе. – Ответ получился резче, чем она того хотела.

Из-за «Драча Макгвайра», как он себя называл, Эмбер прошла бы и программу шоковой терапии, лишь бы полностью стереть его из памяти.

Отбывая по желанию ее величества свой четвертый срок – за нападение на русскую проститутку в Бэйсуотере в 2004 году, когда он «пустился в загул» в Лондоне, Артур Беннет недолго делил в тюрьме Уормвуд-Скрабс камеру со следующим поколением убийц и сутенеров дома номер 82: Фергалом Донегалом и Найджелом Ньюманом; таково было подлинное имя хронического лжеца «Драча Макгвайра».

Освободившись в свой черед, Фергал и Драч добрались до Бирмингема. Целью их путешествия было отобрать у стареющего и смертельно больного изгоя Артура Беннета то, что, судя по его похвальбам, было прибыльным борделем в северном Бирмингеме; «фамильным бизнесом», из ассортимента юных девушек которого он выбирал себе любовниц.

Эмбер не открывала работу о Беннетах «Смертельное наследие», но читала книгу о Драче и Фергале «Предприниматели Дьявола», щеголявший броской черно-красной обложкой документальный детектив, нацеленный на продажу в аэропортах. Автор заполучил информацию об убийцах раньше Питера: патологически предсказуемые истории мелких преступлений и насилия, взлома и торговли наркотиками, карьер, начавшихся с домов-развалюх, отстранений от учебы и исключений из школ, и времени, проведенного под кулаками жестоких отцов.

К интересу Эмбер, «Предприниматели Дьявола» открыли, что ни Фергал, ни Драч не обвинялись прежде в насилии над женщинами; эти интересы, похоже, проявились только на Эджхилл-роуд.

Эмбер как никогда прежде нужно было, чтобы Питер сосредоточился исключительно на том, чем занимались в доме спиритуалисты между 1912 и 1926 годами, с особенным вниманием ко всему, что могло быть связано с именем «Черная Мэгги». Она подталкивала его к этому уже больше года. Но, может быть, недостаточно настойчиво.

Она оплатила все его затраты и время, проведенное за исследованием истории дома со времени написания их первой книги. Для второй книги, если она случится, Эмбер обещала Питеру одобрительное предисловие и свое имя на обложке. Щедрый аванс за «Никто не уйдет живым» достался ей, и она заплатила Питеру как литературному негру, а также разделила с ним внушительное роялти; книга вышла на тридцати пяти языках и участвовала в семи издательских аукционах. И все равно Питеру приходилось работать; прибыль с каждого фильма шла исключительно Эмбер, откуда и взялось ее богатство. Дела у Питера шли хорошо, но ему все равно нужно было зарабатывать.

Эмбер постаралась задушить свое нетерпение.

– Питер, Беннеты – изученная территория. У меня нет уже сил о них читать. Разве ты не нашел ничего о Друзьях Света? И Кларенсе Патнеме? Мы знаем, что он был их первым лидером. Разве мог он не знать о первых четырех убийствах?

Питер выглядел удивленным, а затем обиженным вспышкой Эмбер. Но если вскоре он не обнаружит ничего о до-Беннетовской эре, у нее не будет иного выбора, кроме как отчаянно искать альтернативный способ найти информацию о том, что последовало за ней в Девон.

Питер заерзал, также разочарованный:

– Эмбер, мы просто не можем знать, что приведет нас к чему-то более раннему, станет подсказкой к прошлому. С самого начала было ясно, что в этой истории все взаимосвязано. Я до сих пор чувствую, что необходимо изучить каждую улику и каждое свидетельство, даже слухи. Ты просто должна понять, что чем дальше мы зарываемся в прошлое, тем меньше находим. Я не могу работать быстрее, чем сейчас.

– Я не сомневаюсь в твоих принципах или твоей потрясающей способности все это находить, Питер, но я хочу знать о первых жертвах. И о Друзьях Света. Я знаю, там что-то есть.

Питер посмотрел на нее так же, как смотрел Джош: взглядом сочувственным и печальным, появлявшимся в глазах каждого, кто узнавал о ее намерении расследовать мистические причины убийств. Для Питера первая эра была древней историей; он сомневался, что убийца первых четырех женщин был связан с обоими Беннетами как-то иначе, нежели через подражание. Гарольд Беннет перестилал полы на первом этаже дома где-то в начале шестидесятых и мог обнаружить останки двух первых жертв. А если Гарольд Беннет обнаружил кости Лотти Рэдди и Вирджинии Энли, значит, он заново укрыл их, не сообщив об ужасной находке. Также было возможно, что он вдохновился тем, что можно было сделать в безопасности собственного дома, используя те самые кирпичи и раствор, из которых было построено его новое семейное гнездо. Это была самая логичная теория, принятая уже большей частью официальных лиц, прессы и публики.

Невозможность объяснить свою потребность в отсутствующей информации начала раздувать внутри Эмбер огонь паники. Она знала, как быстро такие чувства, необузданные, превращаются в злость. Ей уже хотелось сломать что-нибудь в номере.

Из тех, кто был связан с расследованием, или действовал по ее поручению, только режиссер Кайл Фриман верил в связи между Друзьями Света, Беннетами и ее пленителями «Предпринимателями Дьявола»: Драчом и Фергалом. Кайл без колебаний принял историю Эмбер, так легко, что она даже засомневалась в его готовности поверить ей. Но, спустя неделю после переезда в новый дом, Эмбер поняла, что уже не имеет значения, верит ли ей кто-нибудь и подходят ли ее идеи для новой книги Питера.

Она закрыла лицо руками и тихо застонала от раздражения и того, что быстро становилось отчаянием; она молилась, чтобы никогда больше не чувствовать эту эмоцию в связи с тем местом. Но отчаяние вернулось, и было так же тяжело, как и три года назад.

– Эй, перестань, – сказал Питер. – Все не так плохо. И вообще, забудь о судебных протоколах. И о Беннетах забудь. Я нашел кое-что еще.

Эмбер отняла руки от лица.

– Что?