Убить одним словом

Он еще что-то кричал, но я был уже далеко. И я бежал.





11




Я поспешил в сторону «Миллер-блокс» и догнал Миа по дороге. Видимо, дом обладает особой притягательностью в проблемные времена, даже если это первое место, где тебя будут искать новые проблемы.

– Подожди!

– Убирайся! – крикнула она злобно.

– У меня есть деньги! Много денег! – Хромая, я обогнал ее и показал ей банкноты в руках.

Она остановилась и потрясла головой:

– Это безумие. Это какой-то бред. Этот мужчина… Этого не может быть.

– Я точно так же себя ощущал в тот день, когда мне сказали, что у меня рак.

– Ник, люди каждый день заболевают раком. Это не то же самое.

– Я не каждый день заболеваю раком. Это то же самое, когда рак выбирает из всех тебя. Внезапно все перестает иметь смысл. С Димусом то же самое.

Миа шмыгнула носом и вытерла его рукой.

– Я знаю. Прости. Я не хотела…

– Все в порядке. Это мои проблемы. Не твои. – Я поднял руку, чтобы пресечь любые возражения, и сунул ей деньги другой рукой. – Возьми их. Из-за меня ты попала в эту передрягу. Это поможет тебе выбраться из нее?

Миа протянула руку, чтобы взять деньги, но остановилась на полпути.

– Я попала в эту передрягу из-за того, что влезла в долги. И к тому же говорят, что у друзей нельзя брать в долг и давать им в долг тоже.

Я улыбнулся, когда она сказала «друзья». Я хотел быть ее другом, даже если в ущерб себе. Благодаря ей я почувствовал себя частью чего-то большего, чем я сам, частью мира, в который доселе я никак не мог решиться войти и ходил вокруг да около.

– Это не долг. Это подарок. И не от твоего друга. А от Димуса, которого, честно говоря, я до сих пор не знаю, кем считать.

И это было правдой. Я все еще не знал, кто такой Димус на самом деле. Я могу злиться на Ника Хэйса, каким он был неделю назад. Насколько же сильно человек отдаляется от себя самого за четверть века? Этого я не знал. Внутри Димуса были те же кости, что и внутри меня, и он помнил, как он был мной, прошедшим через фильтр и редактуру времени и опыта. Но делало ли это на самом деле его мной? Хотели ли мы одного и того же? Доверяли ли друг другу? За каким чертом ему сдались воспоминания Миа, в конце-то концов? Это не имело никакого смысла. Я должен был спросить его, но я слишком торопился догнать Миа, пока не потерял ее.

Миа взяла деньги, посмотрела в обе стороны улицы и начала их пересчитывать. Это заняло некоторое время.

– Это может помочь мне вырваться из цепких лап Мешка. Мне придется отдать их ему. Я не отдам другому парню… семьсот девяносто, восемьсот, восемьсот десять… – Она положила одну десятку в карман. – Восемьсот фунтов.

– Нет. – Я вспомнил блеск в глазах Раста, когда он ретировался в коридор, истекая кровью. – Тебе нужно будет пойти с этим в полицию. Он придет за твоей мамой.

Миа покачала головой:

– Любой намек на копов, и Мешок просто скажет Расту заняться его любимым делом. Ты не стучишь полиции. Здесь так не принято. Раст пальцем маму не тронет. Он не настолько безумен. – Она запихнула пачку денег в карман своей куртки.

– А что, твоя мама знает карате? – Я попытался представить, что вообще могло напугать Раста. Вообще-то пьяница с «розочкой» – это пострашнее, чем карате, но даже этого не хватило бы.

– Она может позаботиться о себе, – фыркнула Миа. – Но дело не в этом. Ты никогда не задумывался, как я могу просто пойти и встретиться с кем-то вроде Мешка?

– Нет.

– Он когда-то был заодно с моим братом. Они были в одной банде, вместе.

– Я не знал даже, что у тебя есть…

– Майк. Он сейчас в «Скрабз».

– О… – Я задумался, задавать ли вопрос.

– «Уормвуд Скрабз».

– Это тюрьма?

– Бинго. – Она прикоснулась пальцем к носу и указала на меня другим пальцем. Это был жест Димуса. – Пять лет. Наркотики. – Она пожала плечами: – В любом случае Мешок знает мою маму еще с тех пор, как они с Майком были детьми. Лояльность не особо свойственна таким парням, как Мешок, но он любит притворяться, что не чужд ей, так что он не позволит такому психопату, как Раст, пырнуть маму ножом. Это повредит его репутации. И он так сильно на меня не наехал бы из-за денег. Точнее, мне бы пришлось несладко, но на такое он бы не решился. Правда, до новичка, похоже, это не дошло.


Я моргнул.

– Так… Получается, Мешок – это классический гангстер, с кодексом чести, типа близнецов Крэй, все такое? – Крэи были древней историей, и я понятия не имел, кто теперь был вместо них, но я предположил, что кто-то, да был. – Он крупная шишка?

– В его мечтах, – засмеялась Миа. – Он на грани того, чтобы таковой стать, надеется на место за столом когда-нибудь, но сейчас он просто заправляет районом и платит свою долю. Если он переступит границы допустимого, то в игру вступят реальные тяжеловесы, которые за это ему ногу прострелят.

– Невероятно. – Каким-то образом Миа оказалась в двух шагах от центра организованной преступности Лондона, и это было настолько же сложно принять, как и визит Димуса. Причем Димус хотя бы пообещал математически обосновать свое существование!

– Слушай, мне пора, – сказала Миа.

– А… Ага.

– Я хочу сказать, мне нужно поскорее разрулить эту ситуацию. У меня голова кругом от всего этого безумия… и я должна увидеть Мешка.

– Я могу пойти с тобой. Если ты хочешь. Ты не обязана заниматься этим в одиночку. – Мне отчаянно не хотелось идти туда с ней. А еще мне отчаянно не хотелось, чтобы она сама туда шла.

– Лучше не надо. Мешок не особо переносит новых лиц. – Она протянула руку, чтобы прикоснуться к моей. – Но спасибо, Ник.

Она быстро ушла, а я стоял и смотрел. Один из фонарей заморгал и зажегся в тот момент, когда она проходила мимо него, и она оказалась в луче нервно-янтарного света. Я все еще ощущал ее прикосновение на моей руке.

– Берегись этого типа, – крикнула она мне через плечо, поворачивая за угол. – Он может что угодно задумать.

Я поднял руку, чтобы помахать, и опустил ее, чувствуя себя идиотом. Я медленно повернулся и захромал в сторону дома, ощущая приливы тошноты и боль во всех конечностях. Завтра у меня химиотерапия. Еще одно посещение белого мира, состоящего из нержавеющей стали, крахмала и сверхстерильной лжи о том, что все будет хорошо. Но я видел будущее: одна вероятная часть его вернулась назад во времени, чтобы посмотреть на меня. Познай себя. Философы побуждали нас к этому еще со времен древних греков. Я не считаю, что кто-то действительно на это способен. Но я думал, что знал себя достаточно хорошо, чтобы понять, что у Димуса все было далеко не в порядке.



К этому времени я уже познакомился с несколькими ребятами в палате, хотя общалась со мной, по большому счету, только Ева. Говорят, что полезно делиться с другими людьми, но, в конце концов, что бы кто ни говорил, а с настоящим дерьмом нам приходится справляться в одиночестве. Мы умираем в одиночестве и отбрасываем по пути наши привязанности. Это началось, когда я рассказал остальным о том, что у меня лейкемия, во время игры в «Подземелья и драконы». Объятия Элтона остались со мной. Это многое говорило о его теплоте и доброте. Но, возможно, ярость Саймона была самой искренней реакцией из всех. Ему недоставало умения обращаться со своими эмоциями, чтобы выразить их более подобающим образом, но все из них по-своему были разозлены. Я предал их. Нарушил обещание, что никуда не денусь, что они могут на меня положиться. Только Миа, которая едва меня знала, была от этого свободна. Для нее, вероятно, это было частью того образа меня, который она составила, а не отвратительным дополнением к уже существующему. Каким-то чудом она осталась, не сбежала куда глаза глядят.

– О чем ты думаешь?

– Э? – Я поднял глаза. Ева подошла ко мне, таща за собой капельницу на стойке. Она выглядела ужасно, как будто ее побили и изморили голодом. Ее волосы наконец начали редеть, а глаза запали.

– Ты все время думаешь, Ник. Складываешь и вычитаешь, думаешь. Всегда погружен в себя. У меня бы от такого голова разболелась. – Она села на край моей кровати. Мы уже были на полпути к другому концу палаты на нашем одностороннем пути к смерти или исцелению. В моем случае это будет смерть или пауза.

– Думаю, что да. – У нас у всех есть раковина, оболочка, защищающая нас от мира, которую мы вынуждены нарушать каждый раз, когда говорим с миром. Иногда мне хотелось, чтобы моя оболочка была потоньше.

– Как у тебя дела, Ева?

– О, хорошо, – сказала она и улыбнулась, как улыбаются скелеты. – Только тошнит все время. Но врачи говорят, что у меня все хорошо и операция мне больше не понадобится. И я этим очень довольна. Я правда правда, рада.

Я позволил ей говорить. Ее это делало счастливой. Я не был уверен, что то, что ей не понадобится операция, это хороший признак. Скорее, это звучало так, словно они считали, что ей уже поздно. Но я надеялся на то, что это был хороший признак. Я сидел и принимал в себя яд, как мужчина. Или как напуганный мальчик. И пытался не оставлять Еву в одиночестве, и не оставаться в одиночестве самому.

Во время посещения мать прошла через двери первой. Она выглядела уставшей и обеспокоенной. Меня шокировало то, что читалось на ее лице, в морщинах, которые на нем оставили время и переживания. Я хотел поговорить с ней. По-настоящему, без лжи о том, как я себя чувствовал, без пустых обещаний о том, как мы вместе уедем на каникулы, которые для меня никогда не наступят. Я хотел поговорить с ней как человек с человеком. Но я не мог этого сделать. Мне недоставало слов. Может, когда-нибудь, но не сегодня. И я осознал, что, как только болезнь начала понемногу забирать меня из этого мира, я впервые за свою короткую и зацикленную на себе самом жизнь начал видеть мир таким, какой он есть. Всю его красоту и нелепость, и как складывались в единую картину кусочки пазла, и как мы все танцевали поодиночке, объятые ужасом, слишком напуганные тем, что можем наступить кому-то на ноги, слишком напуганные, чтобы понять, что у нас совсем мало времени на танец, и что мы должны наслаждаться этим временем по полной.

Элтон и Миа пришли минут через десять и выдернули меня из моего странного душевного состояния. Конечно же, в присутствии матери они не могли многого сказать, но Миа выглядела более довольной, чем раньше. Она была в своей боевой раскраске, облаченная в прекрасную монохромную гамму, смотрела на меня своими темными глазами, а в улыбке ее читалось… что-то хорошее.

Мы говорили обо всяких пустяках. Как-то так вышло, что я никогда не подвергал сомнению то, что это должно остаться между нами и мать об этом знать не должна. Я думаю, я оберегал ее от еще одного страха за своего ребенка, а также менее самоотверженно я защищал свое право владения всем этим сумасбродством, которое свалилось мне на голову. Я хотел быть тем, кто принимает решения… настолько, насколько их вообще можно было принимать.

Миа что-то сказала о том, что положила деньги в мешок, и я понял, что вопрос с долгом был решен. Подробности меня не волновали. Я просто был счастлив, что она пришла. Хоть и понимал, что представлял собой жалкое зрелище, по правде говоря. От Элтона это не скрылось, хоть, к счастью, мать и Миа ничего не заметили. Я понял это по его ухмылке, которую он адресовал мне, когда они уходили.

– Это твоя девушка? – Ева подтащила свою стойку ко мне, когда ее родители ушли. Она выглядела восхищенной.

– Не-а. – Я устроился поудобнее на своих подушках, не в силах сдержать улыбку. – Но, вообще, она довольно крутая.





12




На той неделе я снова не пошел в школу, но на выходных у меня хватило сил поиграть в «Подземелья и драконы» дома у Саймона. Я взял с собой ведерко на случай, если меня затошнит и я не успею добежать до туалета. Правда – первая жертва войны, как говорят, а вот первая жертва болезни – определенно достоинство. На моей голове под черной шерстяной шапкой уже вообще не осталось волос, и я выглядел так, словно не спал неделю. Чувствовал я себя тоже премерзко. Должно быть, Димус помнил, каково это, чувствовать себя так; он пережил это и показал мне, что у меня есть, к чему стремиться. Тем не менее мне все еще было сложно простить его за то, что он вернулся из будущего, чтобы смастерить ободки, которые выглядели как реквизит из низкобюджетного научно-фантастического фильма, вместо того чтобы создать для меня какое-нибудь суперлекарство; если не от лейкемии, то хотя бы от тошноты.

– Это не фокус. – Саймон открыл дверь в тот момент, когда я собирался позвонить. – То, что ты делал с дайсом. Это не фокус.

– Откуда ты знаешь? – Я неторопливо поднялся за ним по лестнице.

– Я думал об этом. Много. – Когда Саймон так говорил, это означало, что он буквально ни о чем больше не думал. – Я распилил все мои дайсы лобзиком. Это невозможно. Если ты не знал заранее. А откуда ты мог это узнать? Ты можешь предсказывать будущее? Тогда почему ты не миллиардер?

Я сел за стол и молча достал мои бумаги.

– Ну?