Окно напротив
Часть 48 из 120 Информация о книге
- Всё пройдет. – Она принялась вытирать тыльной стороной ладошки мои слезы. - А хочешь, мы с тобой сделаем одинаковые, до усрачки уродливые татуировки? Во все лицо! Хочешь сплавимся на байдарках или уйдем в монастырь? Или давай сделаем эти какашки из головы? Как они называются? - Дреды… - Ты сейчас поспи, - Мурзя прижала руку к моему лбу, - а потом, когда тебе станет лучше, мы пойдем к тебе домой. - Тебе же пора на учебу. - Да не пойду я никуда! - Спасибо, - прошептала я, чувствуя, что поток слез уже не остановить. - Ерунда. - Без тебя вчера было ужасно скучно. – Сказала она, вытирая мои слезы. – Но ты ничего не пропустила. Мы были в инфекционке. Там одни блюют фонтаном, другие срут дальше, чем видят. Я улыбнулась и вдруг почувствовала, как меня захлестывают волны смеха. Стало очень смешно. Машка повторила еще раз, и меня прорвало. Я смеялась до слез. Подруга подхватила и тоже начала хихикать, хватаясь за живот. Мы обе упали, скрючиваясь от хохота, а через секунду буквально ржали, как лошади. Прошло несколько минут, прежде, чем мы пришли в себя, и я снова разразилась слезами. - Мне нужно быть сильной, - размазывая сопли по лицу, твердила я. - Я не знаю никого сильнее тебя, - вытирая меня платком, убеждала Мурзя. *** Почему она обняла меня? Мои руки, словно плети, безвольно болтались вдоль туловища. Все мое естество отчаянно отталкивало эти объятия. Они были чужими и неприятными до тошноты, холодными и коварными. Такие привычные, но такие наигранно фальшивые. Мне стало понятнее, когда я, подняв голову, обнаружила, что наша квартира заполнена людьми. Со всеми этими переживаниями у меня из головы совсем вылетело, что маму еще нужно будет хоронить. Тяжелый деревянный ящик, стоящий посреди зала на трех старых табуретках. Гроб, обитый дешевой красной замшей. А в нем мама. В застывшей позе. С руками, сложенными на груди. В бежевом брючном костюме, который она никогда не любила. Как она могла? Это неправильно! Где мамины любимые клетчатые платья? Подошло бы любое! Мама никогда не обретет покой, пока ей некомфортно! - Нужно ее переодеть, - сказала я на ухо сестре и бросилась снимать сапоги. - Не ори так, - гневно скривив губы, зашипела она в ответ. – Приди в себя. Пока ты где-то шаталась, я все организовала. Так что просто скажи спасибо и прекрати истерику! Ее руки больно вонзились в мои плечи. Глаза угрожающе буравили мое лицо. Я заметила, что ее трясет. Эти вибрации вернули меня к реальности. Круги под глазами сестры, опухшие щеки, красный нос, - все это напомнило мне, что она тоже потеряла маму. Я остановилась, чтобы одним взглядом дать ей понять, что не прощу никогда. Аня не опустила глаз. Но мне так и не удавалось разглядеть в них ничего кроме равнодушия. - Раздевайся и веди себя достойно, - приложив платок к черным от туши слезам, - сказала она. Не помню, как сняла и повесила шубу. Помню, что передо мной мелькало много людей: знакомых, малознакомых, совершенно чужих. Все в черных одеждах и со скучающим выражением лица. Кивнув каждому в знак приветствия, я села на диван возле гроба и осторожно дотронулась до маминой руки. Так странно: вместо тепла ощущался лишь лед. Ее конечности были твердыми, как дерево, и холодными, как гранит. Это была все та же мама, только похожая на лежащую без движения статую с закрытыми глазами. Мозг отказывался верить в то, что переде мной всего лишь ее бренная оболочка. Я сидела и ждала, когда же она моргнет. Но это не происходило. Грудь не вздымалась в такт ее дыханию, губы не шевелились, веки не дрожали. Наклонившись вплотную, я не услышала ударов сердца, и все равно продолжала надеяться на чудо. Аня заливалась слезами. Ее отчаянными рыданиями пропитался весь воздух в комнате. И был у них такой же приторный привкус, как и у ее объятий. - Не плачь, она в лучшем из миров, - доносилось с одной стороны. - Бедная деточка, - с другой. - Ах, если бы я была здесь, - отвечала Аня, сморкаясь в платок, - был бы шанс спасти ее! - Не вини себя, маленькая, ты ведь училась. - Да, мне хотелось вытянуть свою семью из нищеты! И новый поток рыданий обрушивался на комнату. И миллион сочувственных слов и поглаживаний опускался на ее плечи. Я прижала голову к гробу, закрыла уши и стиснула зубы. Свою печаль мне не хотелось делить ни с кем. - Нам так жаль, так жаль! – Их причитания становились еще громче. - В это невозможно поверить! - Смотрите, - в меня летели десятки косых взглядов, - она даже не пролила ни единой слезинки. Неужели не стыдно перед матерью? - О, не вините ее, она слишком молода, - слышался Анин шепот, - Марьяна не знала, как правильно ухаживать за такими больными. Мало бывала дома, чтобы вовремя заметить. Подростки кроме себя ничего не замечают. Я почувствовала, как перед глазами темнеет. Даже стены в этом доме сгорбились от моей боли, воздух стал удушливым и серым, окна сузились до размеров спичечной головки. Мои щеки горели, голова гудела, а чувства закручивались, рождая ураган, стремящийся найти выход наружу.