Осенний Лис
Часть 88 из 146 Информация о книге
«Это ты, Зимородок?» И тут же, из ниоткуда, пришло настоящее имя: Снежок. Снежок, ну конечно, Снежок! Как иначе назвать белого зимнего пса? Смутная мысль не давала травнику покоя, зудела, билась, словно муха о стекло. Голова плыла куда-то, тихо, незаметно, сама по себе – так бывает, если браги перепил… Что он сорвал? Как сунуть на место изъятую душу? Как выправить то, что перепутали Творец и, может быть, Любовь? Что он сорвал? Попробуй, пойми, где гвоздь, где подкова… Легко сказать, а вот как сделать так, чтобы Зимородок больше не был пленником луны? Чтобы остался человеком навсегда и ничем не отличался от других? ЧТО ОН СОРВАЛ? Жуга напрягся, силясь вспомнить. Рыбка… Рыбка? Нет. Совсем не рыбку означал древний знак, и рука, которая века назад впервые вывела его царапиной на камне, изображала чрево, плодородие и мать. Как можно было не понять, что всё на свете ходит парой? И если на браслете есть/была фигурка человека, мужчины, то разве может она быть одна, без женщины, без пары? Нет. Конечно нет. Уроки прошлого могли вернуть мальчишке жизнь. И тут Жуга растерялся. Он знал бы, что делать, будь он женщиной, а так… Так травник вряд ли мог подарить Зимородку второе рождение. Хотя, если поразмыслить, тело никуда не делось, а душа – вот она, рядом, мягкая, будто тесто непечёное. Всего и делов… Кружение, кружение… как тает меж горячих пальцев тёплая податливая плоть… Ты помнишь викинга? Я помню, – согласился он, – но всё равно я не могу. Там был цвет. Какой цвет там был, зелёный или красный? Я видел серый, ты же знаешь, я не вижу цвета, я с каждым разом различаю их всё хуже… и мне помогали там, а здесь… пушинка на ладони, дунешь, пальцем тронешь – улетит на мах… Нельзя тянуть, нельзя! Начнём сначала: вот есть душа, а там, снаружи дышит тело. Ну, так пусти её обратно, как кораблик по ручью, и всё… А доплывёт? Господитыбожемой, ну как тут разобраться?! Все глубже, глубже… Кажется, вот здесь… идёт от глаз… Свет полной луны, он не такой, другой, бледнее, что ли. А дальше – мелочь вроде, а смотри-ка – действует хреновина, будто заранее записано, кем должен быть. По двум дорожкам сразу не пойдёшь, и что-то западает, как качели: потяжелел один конец – ты волк, потяжелел другой, и – бац! – ты человек… Что перевешивает? Лунный свет? Нет, нет, всё не то и всё не так. Не может быть, не знаю, не получится, всё – чушь собачья… Чушь собачья?! Ч-чёрт, собаки, – он совсем про них забыл. Ну, времени же нет! Смелей! Стоп! Время… Ведь если это время сдвинуть лишь на миг туда, на миг обратно, он будет псом и волком завтра и вчера, притом всегда, и человеком – сегодня… Ты знаешь, как это сделать? Уж лучше думать, будто знаю… * * * За те полмесяца, которые Дьёрдь прожил слепым, оставшиеся чувства обострились до предела. Невероятно чуткими стали слух и осязание, обострился нюх – всё словно бы стремилось возместить утраченное зрение, конечно, без особого успеха, но тем не менее… И потому солдат не слишком удивился, когда услышал далеко, за гранью тишины негромкий голос – он говорил, расспрашивал, просил и отвечал, сплетая ломкий наговор стихов. Дьёрдь вслушался – не ухом, по-другому, – он и сам не смог бы объяснить, как, и через миг внезапно осознал, что голосов тех два. Один голос задавал вопрос. Другой отвечал. Снежок-Зимородок, когда ты родился? Кто первые были враги и друзья? Когда ты любить, ненавидеть учился? Кто первый сказал тебе слово «нельзя»? В зелёном распадке у старой осины, Где долго потом снег растаять не мог, От белого волка у матери-псины Холодной зимой появился щенок. Снежок-Зимородок, как к людям попал ты? Кто первым ошейник на шею надел? Чего для себя в этой жизни искал ты? Куда ты бежал и чего ты хотел? Я вырос на привязи в старом подворье, Людей повидать я немало успел. Но сердцем я знал: моё место на воле, И в лес убежал я, как только сумел. Снежок-Зимородок, мы вместе до срока. Из трёх выбирать можно только одно. Природа с тобой поступила жестоко: Ни волком, ни псом тебе быть не дано… Ты хочешь сказать, что мне нету спасенья? Ну что ж, значит мне и не нужно его! Я сам принимал в этой жизни решенья, И я не бежал от врага своего. Враги для тебя в этой жизни найдутся, Не стоит на голову их призывать. Пусть двое гонимых одним обернутся: Попробуй людское обличье принять. Мне плохо известны привычки людские, И мне никогда не вернуться домой: Пусть волки и псы для меня не родные, Средь вас я тем более буду чужой… Сбежать от себя никуда невозможно, Хоть ты и решил покориться судьбе. Но быть человеком хоть сложно, но можно, И я помогу. Обещаю тебе. Я знаю, ты прав, но мне трудно решиться,