Осенний Лис

– Здесь, здесь. – Мальчишка протянул ладонь: – Гони монету.

– А не врёшь?

– Не врёт, – ответил за него Жуга. – Отдай полушку, не жадись.

На запястье травника зеленовато бликовал браслет с фигурными подвесками и камнем. Камень мягко и размеренно пульсировал, отсвечивая красным.

– Полдня потеряли, – проворчал монах, с неудовольствием расставаясь с монеткой. – Почему именно этот? Чем плохи два других? Те хоть помочь пытались, а этот даже говорить отказался.

– Вот я и хочу узнать, почему он отказался.

Жуга направился к дверям и постучал. Некоторое время царила тишина, затем послышались шаги. Дверь отворилась, открывая взору тёмный коридор, высокую фигуру на пороге и каменный пролёт щербатой лестницы.

Жуга шагнул вперёд.

– День добрый, – начал он. – Мы ищем мага по имени Золтан… Золтан Хагг. Он здесь живёт?

Открывший дверь высокий и плечистый человек был довольно молод – не старше тридцати на вид, носил короткую курчавую бородку, смотрел с прищуром, пристально и цепко. Потёртая чёрная куртка, такие же чёрные штаны, прямые светлые волосы, стянутые на затылке в недлинный конский хвост. Привратник или страж, он был красив нездешней, северной, холодной красотой, и Влана против воли им залюбовалась. Впрочем, на неё он как раз совершенно не обратил внимания и, молча оглядев по очереди всех троих, кивнул на Жугу:

– Жуга с прозваньем Лис – это ты?

Голос у него был звучный, с лёгкой хрипотцой. Жуга кивнул, заметно удивлённый. Привратник отступил назад, шагнул к стене.

– Входите.

Они поднялись по лестнице и очутились в небольшой, затемнённой и довольно бестолково обставленной комнате. Дом был вроде как дом, только здесь было сразу всё: и кухня, и кровать, и стол – большой, обеденный, уставленный тарелками с остатками еды, бокалами и кружками вразмешку с алхимической посудой. Осколками блестело что-то битое, и, несмотря на тёплый день, горел камин, притом камин огромный. Тут и там горами громоздились книги – ни шкафа, ни сундука не было. Один ковёр, прожжённый в нескольких местах, устилал пол, другой, поярче и поменьше, висел, прибитый на стене. Пахло дымом.

– А где волшебник-то? – проговорил, оглядываясь, Шварц.

Вошедший следом незнакомец прикрыл за собою дверь, прошёл к камину и молча опустился в кресло. Кивнул на табуреты, приглашая сесть.

– Зачем вам потребовался маг? – отрывисто спросил он, помолчав. Отблески каминного пламени выхватывали из темноты его высокий лоб, прямой, с горбинкой, нос и тонкие пальцы правой руки. На безымянном пальце тусклым ободком отблёскивало тонкое кольцо. Приятели переглянулись.

– Вчера один человек просил меня о помощи, – сказал Жуга. – Я отказал ему. Ночью его убили, очень необычно убили… Говорят, маг Золтан тоже отказался выслушать его, но может, выслушает нас?

– Говори по существу, – прервал его на полуслове тот. – К чему эти глупые расшаркивания? Я – Золтан Хагг.

Брат Бертольд икнул и выругался.





* * *


Жара, негромкий скрип колёс и мягкое покачивание телеги убаюкивали. Весенний тёплый ветер нёс запахи воды, оттаявшей земли и липкой распустившейся листвы. Жуга лежал, раскинув руки, глядя вверх, на облака. Смотреть на их спокойное неторопливое движение можно было бесконечно. Овчинный ворот полушубка щекотал виски, но двигаться – вставать, снимать, сворачивать тулуп и после вновь ложиться не хотелось. Жуга закрыл глаза и вздохнул. Если б можно было в придачу ко всему этому ещё и не думать… Вот разве только если уснуть. Спать, однако, больше не хотелось, и травник попросту лежал, вновь и вновь вспоминая события прошлого дня.

Уйти из города им удалось лишь незадолго до полуночи. Заночевать за городскими стенами Шварц отказался наотрез, но Жуга был непреклонен. Ночь провели, сменяя друг дружку на карауле у костра в ближайшем перелеске, а утром вышли в путь. Шли на восток, наперекор уже не потоку, но малому людскому ручейку крестьян, бегущих от войны. Кто побогаче, везли добро на телегах, иные шли пешком. Деревни впереди стремительно пустели. Что не успели увезти, закапывали или попросту сжигали. А после полудня им выпала удача: обоих взял попутчиками крестьянин на телеге.

– А коль поможете, так отчего не взять? Садитесь. – Он кашлянул и сплюнул. Вынул трубку изо рта и указал чубуком на телегу. – Вот, сено еду добирать, – пояснил он, не дожидаясь вопроса. – Последние копёшки, значит, там остались.

– А ну как басурмане? – спросил Жуга.

Крестьянин пожал плечами:

– Бог даст, авось успею. Не куришь?

– Нет.

– Это ты зря.

Первую копну, совсем маленькую, погрузили на телегу в два счёта и ехали теперь, удобно развалясь на прошлогоднем сене. Беженцев попадалось всё меньше, дорога была тиха и безлюдна. Шварц отсыпался. Наверное, только на колёсах он чувствовал себя в безопасности.

Крестьянин попался разговорчивый. Он был дородный, безбородый, с широким, плоским словно блин лицом, вот только бледным от зимы – не блин, а завчерашняя сухая мамалыга. Звали его Милан.

– Я тоже думал всё пожечь сперва, чтоб туркам не досталось, – бубнил негромко он, задумчиво дымя пеньковой трубкой. – Да только, думаю, зачем? Они, конечно, всё больше на конях, да ведь трава уже проклюнулась. Значит, незачем, выходит. А мы ж скотину перегнали, ну а какая в городе трава? Прямо скажем – никакой… Дык значит, говоришь, не куришь?

– Нет, – ответил Жуга. Сам не зная почему, он не переносил ни дыма табака, ни даже запаха его и, сколько ни пытался, приучить себя к нему не мог.

– Зря. А то на вот, угостись. У меня и трубка вторая есть, и табачок. Наш табак, мягкий, не то что хунендоарский горлодёр. А вот турецкий табак, тот, значит, ещё забористее будет. Они трубку не курят. У них с водой такая штука, не то кулян, не то килян. Булькает… А ты не куришь?

– Нет, – сказал Жуга.


– Это зря.

Волы плелись, лениво смахивая мух хвостами, а Милан долго рассуждал о недостатках и достоинствах различных табаков, а также трубок, люлек, чубуков, кальянов, носогреек и прочих дымокурных штук, пока не показалось крытое подворье. У двух телег суетились люди, грузили бочки. За домом длинными рядами тянулись лозы виноградника. Милан откашлялся и сдвинул шапку на затылок.

– Тибор вино вывозит, – прищурившись, сказал он. – Вон, видишь, с сыновьями, значит. Да стойте, окаянные! – прикрикнул он на быков. – Здорово, Тибор!

– А, Милан, – обернулся тот. – Здорово.

– Вывозишь?

– Хрен тут вывезешь. Шесть бочек, вишь, вошло, да шесть ещё осталось. И закапывать некогда. Отманы, ходит слух, уже у реки стоят. – Он сплюнул, почесал в затылке. – Выливать придётся.

– Чего зря надрываться – турки сами выльют. Они ведь, говорят, вина не пьют.

– Не дам! – окрысился крестьянин. Ударил себя в грудь кулаком. – Я собирал, сам вино давил! И чтоб какие-то турки… Мартынек!

– А? – Старший сын обернулся.

– Выбивай пробки! Чёрт с ним, с вином. Поехали.

Сыновья вооружились колотушками. Шесть пробок вылетели вон, и струи старого искристого вина с шумом хлынули на землю.

– Белое? – Милан сглотнул и облизал сухие губы.

– Прошлогоднего урожая.

– Дай кружку, что ли…

Он наполнил кружку, отхлебнул, почмокал губами. Вздохнул.

– Не жаль тебе?

– Вина-то? Нет, вина не жаль: Бог даст, новое зальём после войны, – махнул рукой Тибор. – А нет, так всё одно пропадать… Вот виноградника сил нет как жалко!

По лицу его текли слёзы.

Бертольд проснулся, потревоженный возней и стуком, и теперь, не веря собственным глазам, почти с суеверным страхом смотрел на крестьян.

Милан наполнил кружку снова. Обернулся.

– Ну, значит, это… Будешь, травник?

Жуга взял кружку и долго стоял, прихлёбывая терпкое вино и глядя, как стекает, впитываясь в землю, янтарный солнечный жир.

Стоял и вспоминал.





* * *


Тогда тоже лилось вино, лилось в бокал бесшумной струйкой, отсвечивая красным в отблесках каминного огня. Бертольд и Влана с кружками в руках сидели за столом, притихшие, как мыши. За занавешенным окном сгущались тени. Было жарко.

Маг опустил кувшин на стол и протянул бокал Жуге.

– Держи, – откинулся на спинку кресла. – Ну, что тебя интересует?

Жуга молчал, сжимая в ладонях нагретое олово кубка. Пригубил, поморщился и поставил бокал на стол.

– Спасибо, мне сейчас не хочется вина.

– Итак?

– Рассказывать, наверное, не нужно?

Маг закрыл глаза и долго молчал, а когда заговорил, речь пошла совсем не о смерти боярского сына.

– В последние полгода, – начал он, – только три известия из мирской жизни всерьёз меня заинтересовали. Вначале я не видел связи между ними… Теперь, как мне кажется, такая связь видна. Ответь на мои вопросы.

– Если смогу.

– Смерть Михая Пелевешича – твоих рук дело?