Оттенки моего безумия

– …получается, вы просто бросили меня? Знали, что сделала Лана, и ничего не сказали ей, не попытались выяснить, где правда, а где ложь? Я не верю, что вы – Зак и Рамона. Что вы те, кто всегда поддерживал меня и не верил глупым сплетням!

Я бесстыдно подслушиваю разговор Хейли с ее глупыми дружками. Девушка случайно оставила приоткрытой дверь, и теперь каждый ее крик, каждое слово долетают до моих ушей. Я хочу уйти, понимая, что нельзя подслушивать, но мои ноги словно приросли к полу, поэтому продолжаю стоять на месте, так чтобы оставаться в зоне невидимости.

Мне хочется услышать не только то, о чем толкует Хейли, но и что втирают ей друзья. Она, конечно, очень зла на товарищей, но вместе с тем в ее голосе ясно слышится отчаяние. Эти двое – Зак и Рамона – слишком дороги ей, поэтому она не собирается бросать трубку, не выяснив, что за чертовщина происходит.

Насколько я знаю, Хейли выгнали из общежития за наркотики, алкоголь и, грубо говоря, беспорядочный секс. Но это не похоже на нее, и я не могу поверить в этот бред. Пусть я не знаком с девчонкой очень близко, но те немногие дни, которые она провела в моей компании, отчетливо показали, что Хейли – чистая девушка. Чистая и замкнутая.

– Да как ты можешь это говорить, Зак?! – снова раздается ее крик. Как хорошо, что половина парней свалила в клуб после ужасной внеплановой вечеринки. – Да, я была с Блейном, и что? Неужели я сделала что-то постыдное? Я понимаю, как ты относишься к «братьям», но Зак… Зак, послушай!.. Да дай же мне сказать!

Когда звучит мое имя, я тут же напрягаюсь. Это уже интереснее, вот бы слова Зака еще услышать. Вообще, мне не нравится, что Хейли так орет, наверняка сорвет связки или охрипнет. Может, она надеется, что в доме никого нет? Ведь Джаред, когда предупреждал ее о клубе, не упомянул о том, что кое-кто останется.

– Ты серьезно? Ребята, дайте мне объяснить! Я понимаю, вам обидно, что я проводила время в компании хулиганов, не предупредив вас. Но и вы меня поймите. Я просто… я просто хотела… – Она останавливается, наступает тишина, затем слышится удар, а вскоре Хейли произносит: – Немного свободы.

Сердце глухо стучит о грудную клетку. Я кладу поверх нее руку и пытаюсь успокоиться. Последние слова девчонка произнесла чуть ли не плача. Мне еще не доводилось слышать ее голос таким надломленным. Я закусываю губу и съезжаю по стене, оседая прямо рядом с дверью. Если Хейли толкнет ее ногой, я тут же превращусь в лепешку.

Сидя на прохладном, покрытом зеленым ковром полу, я задерживаю вздох и прислушиваюсь. Сначала я решаю, что мне показалось, но потом снова до меня доносится всхлип. Хейли плачет, и, вместо того чтобы зайти в комнату и утешить ее, как сделал бы любой нормальный парень, я всего лишь качаю головой и легонько бьюсь ею об стену позади себя.

Не зря я называю Зака и Рамону отбросами. Они дикие и хотят принадлежать только друг другу. Их бесит, что Хейли общается с другими людьми и может найти им замену. Они не хотят делиться, их развлечения ограничиваются незаконным граффити на городских зданиях. Они не знают, что такое свобода и что это такое – распустить крылья, отдать себя ветру. Привыкшие сидеть в панцире, они не знают, как выглядит мир за его пределами.

Я не хочу, чтобы Хейли страдала от ограниченности их понимания дружбы и веселья. Я хочу, чтобы она дышала полной грудью и смотрела на мир горящими от счастья глазами. Хочу показать ей то, что увидел сам. Показать, что значит пуститься во все тяжкие. Возможно, того же самого желает Дез. Ведь если бы не он, я бы не заинтересовался Хейли. Но ему о своих чувствах я никогда не скажу.

Снова покачав головой, я рывком поднимаюсь на ноги и распахиваю дверь, ведущую в комнату Ника. Хейли сидит на середине кровати, скрестив ноги по-турецки и обхватив голову руками. Ее короткие волосы собраны в низкий хвост, который не удержал передние пряди, и те упали ей на лицо.

Услышав стук закрывающейся двери, она поднимает голову слишком резко, из-за чего я сначала пугаюсь, что она сломает себе шею. Хейли смотрит на меня большими печальными глазами, я опускаю взор на ее руки и замечаю, как они дрожат. Кажется, девушка находится на грани истерики. Мои опасения подтверждаются, когда Хейли соскакивает с кровати и прыгает на меня, обхватывая ногами мой торс и начиная рыдать, уткнувшись мне в плечо.

Если бы это был Дез, она бы тоже так сделала? Или я особенный?

Конечно же ее поведение кажется мне немного диким. На меня никогда не бросались девушки, не искали во мне поддержки. Сначала мне хочется оттолкнуть Хейли, но я и так уже нанес ей физические увечья, пусть и не сильные, но ощутимые, поэтому могу попробовать загладить вину с помощью заботы.

Поглаживая одной рукой Хейли по спине и придерживая ее за бедро второй, я выхожу из комнаты Ника и направляюсь в свою. Мне не нравится находиться в спальне друга, когда его самого там нет, поэтому уж лучше потерпеть девушку-плаксу у себя.

Открывая дверь ногой, я таким же образом ее захлопываю. Крепко сжав хрупкое тело Хейли, я аккуратно присаживаюсь на край кровати, давая ей возможность расставить ноги по обе стороны от моих бедер.

Она продолжает рыдать, но уже не так громко. Я позволяю ей выплакаться, хоть меня и раздражают ее всхлипы. Я не умею успокаивать людей, зато у меня прекрасно получается доводить их до слез. Однако я очень рад, что причина истерики Хейли не во мне.

Комнату освещает только уличный фонарь, свет которого проходит сквозь оконное стекло и падает прямо на меня с Хейли. Она кажется ребенком в моих руках. Где-то вдали воет сирена, направляющаяся либо за преступником, либо за больным человеком. Сквозь открытую форточку проникает прохладный ветерок, остужая мои лицо и ярость. Каждый вздох Хейли режет мне ухо. Меня трясет от желания подняться, найти Зака и набить ему морду. Это он и чертова Рамона виноваты в том, что я обязан быть нянькой, успокаивающей малое дитя.

Когда всхлипы прекращаются, я потихоньку отстраняю от себя Хейли и смотрю на нее: под глазами немного опухло, капилляры полопались, на щеках видны дорожки от слез. Мне становится ее жаль. Хейли всегда казалась сосредоточенной и серьезной, и я не ожидал, что когда-то мне выпадет шанс увидеть ее сломленной.

– Прости, – начинает она, – я не знаю, что мной двигало, когда я прыгнула на тебя.

– Все в порядке, – вру я. Ничего не в порядке. За короткое время ей удалось заставить меня испытать удивление, раздражение и жалость. – Ты как? Мне жаль, что твои друзья оказались недостойными тебя.

– А кто меня достоин? Кого я достойна? От меня отвернулась семья, ты считаешь меня ничтожеством. Что мне теперь делать, Блейн? Я не хочу оставаться в этом доме, в этом гребаном городе, – надрывающимся голосом говорит она.

– Я не считаю тебя ничтожеством, – нахмурившись, отвечаю я. – На этих балбесах жизнь не останавливается. Если дружба с ними закончилась, значит, впереди тебя ждет что-то хорошее. Люди не уходят просто так из наших жизней, они освобождают место для тех, кто лучше и достойнее их.

– Включил философа? Я сейчас в нем не нуждаюсь. Мне нужен человек, который подскажет, в какую сторону повернуть, чтобы выбраться из этого ужаса. Я не хочу оставаться без друзей, но после того, что Зак наговорил, мы больше не можем общаться.

– А что он сказал? – с неподдельным интересом спрашиваю я.

Наверняка что-то обидное, раз Хейли впала в истерику. Или она из тех девушек, которые плачут из-за каждого пустяка? Не уверен. Хейли производит впечатление сильного человека.

– Я не хочу повторять его слова, потому что снова разревусь. Я думаю, мне надо уйти в другую комнату, не хочу раздражать тебя своим присутствием. Спасибо, что позволил мне выплакаться.

Когда она поднимается и направляется к двери, я почему-то пугаюсь и ловлю ее за руку. На секунду меня охватывает чувство, что если она сейчас уйдет, то больше я ее не увижу. Звучит абсурдно, но я действительно боюсь этого.

Хейли опускает взгляд на мою ладонь, сжимающую ее запястье, и сводит брови. Я встаю и запираю дверь на замок. Сегодня отсюда никто не выйдет. Прежде чем отпустить Хейли, я должен удостовериться, что она готова жить дальше, после того как ее бросила, скажем так, семейка Адамс.

– Сегодня ты будешь спать здесь, – не глядя на девушку, бросаю я, и кладу ключ в карман спортивных штанов.

Пока она пытается справиться с шоком, я выбираю книгу, стараясь не смотреть на Хейли. Все внутри меня просит повернуться к ней, полюбоваться ее тонкими чертами лица, запомнить каждую черточку. Но я мысленно бью себя. Я не хочу увидеть ее зареванное, но такое невинное лицо вновь.

– Можно? – интересуется она, подходя к полке и указывая на нее пальцем.

Я киваю, продолжая таращиться на корешки книг.

Мы стоим бок о бок, изучая содержимое полки, но вместо того, чтобы сосредоточиться на названиях и авторах, я незаметно вдыхаю малиновый запах ее волос и наслаждаюсь теплом, исходящим от ее тела. Мягкость кожи и запах – вот что всегда привлекало меня в девушках.

– Рекомендую взять «Мартина Идена», – не сдерживаюсь я.

– М-м?


– Джек Лондон. – Я протягиваю руку и достаю томик в зеленной обложке, после чего протягиваю его Хейли.

Она переворачивает книжку и, когда видит год издания, забавно округляет глаза. Я не могу оторваться от этого довольно милого зрелища.

– О мой бог! Это же одно из первых изданий!

Хейли начинает учащенно дышать и бросает на меня взгляд. Ее рот то открывается, то закрывается. Я невольно ухмыляюсь. Джек Лондон – единственный автор, за которым я охотился. Точнее, единственный из тех, первое издание которого мне хотелось добыть.

– Можешь почитать. Только аккуратно, мне эта книга тяжело далась.

– Не переживай. У меня есть первое издание Хемингуэя, и я тоже над ним трясусь.

Я усаживаюсь в кресле с «Великим Гэтсби» в руках, а Хейли поудобнее устраивается на кровати с «Мартином». В присутствии девушки мне сложно сконцентрироваться. Некоторые предложения и даже абзацы приходится перечитывать по два-три раза, чтобы понять смысл. Кресло кажется старым, жестким и очень неудобным. Такое ощущение, что, если я посижу на нем еще пять минут, мой зад приобретет квадратную форму.

Хейли тем временем спокойна. Облизывает кончик пальца и переворачивает страничку за страничкой. Я упираюсь рукой о подлокотник и кулаком подпираю щеку, наблюдая за ней. Рот Хейли немного приоткрыт, глаза сияют при свете двух настольных ламп, которые она включила, когда устраивалась на кровати.

Видя ее такой, сложно поверить, что она совсем недавно плакала. Ее дыхание выровнялось, плечи медленно и почти незаметно поднимаются и опускаются, как и грудь. Хейли не замечает, что я наблюдаю за каждым ее вдохом. Ей неинтересен реальный мир, она погрузилась в жизнь героев романа.

Тихо закрываю книгу и кладу на тумбочку, надеясь, что это не потревожит мою компаньонку. Это оказывается ошибкой. Хейли тут же с неким беспокойством поднимает на меня глаза, которые заметно потемнели из-за печали, свалившейся на ее плечи.

– В чем дело? – спрашивает она.

– Хочу спуститься на кухню и сделать кофе. Ты будешь? – Вообще я планирую выйти и покурить, но почему-то сказать ей об этом прямо мне неловко.

– Сходить с тобой?

– Нет, можешь продолжить чтение. Сколько тебе положить сахара? – Достав ключ и отомкнув дверь, я берусь за ручку и смотрю на Хейли.

– Пары ложек хватит. – Она одаривает меня слабой, едва заметной улыбкой.

Оказавшись на кухне, я включаю чайник и выхожу на веранду. Зажигаю сигарету, зажатую между зубов, и затягиваюсь. Выдохнув первый клубок дыма, чувствую, как по венам разливается долгожданное спокойствие. Господи, сигарета – мой спасатель.

С двумя чашками кофе я поднимаюсь наверх, стараясь не споткнуться из-за слабого освещения. Постучав локтем по двери, прося этим Хейли открыть дверь, я жду, но ничего не происходит. Беспокойство тут же накрывает меня с головой, ведь я отсутствовал всего около двадцати минут.

Поставив кружки на пол, я распахиваю дверь и собираюсь выкрикнуть ее имя, но тут же закрываю глаза и качаю головой. Хейли спит поверх покрывала, притянув к груди книгу. Это зрелище сначала выводит меня из себя, ведь я не люблю, когда кто-то спит в моей постели. Но злость тут же испаряется, когда я понимаю, что бессилен. Что я могу сделать? Хейли уже уснула, кричать на нее бесполезно. А грубо разбудить ее у меня просто рука не поднимается.

Я укрываю девушку одеялом и, бросив последний взгляд на ее умиротворенное лицо, выхожу из комнаты, вернув книги на полку и выключив свет. Спустившись, я ставлю чашки на столешницу и снова выхожу на веранду. Я вздрагиваю, замечая Джареда, который курит, сидя на лавочке.

Подойдя к нему, занимаю место рядом. Лицо Джареда уставшее и грустное. Мне тут же хочется уйти от него подальше. Мне осточертели грустные лица.

– Почему ты здесь? – спрашиваю я.

Я не могу просто оставить Джареда здесь одного, ведь он мой друг.

– А где мне быть? – задает он встречный вопрос совершенно без каких-либо эмоций.

– В клубе, тусить с другими парнями и оценивать девчонок по десятибалльной шкале, – пожимаю плечами я и закуриваю протянутую им сигарету.

– Ты когда-нибудь чувствовал такую боль, от которой задыхаешься? Хоть раз мечтал разрушить, угробить что-то к чертовой матери?

Его слова сбивают меня с толку. Я не привык к личным вопросам, и мои друзья это знают, хотя иногда и пытаются узнать обо мне больше, чем я им позволяю.

– Почему ты спрашиваешь?

– Я ударил телку, – тут же выпаливает Джаред.

– За что?

Он смотрит на меня, и только сейчас я замечаю, что в его глазах стоят слезы. Он либо под кайфом, либо действительно расстроен из-за девчонки, на которую поднял руку. Если Джаред вот-вот заплачет из-за второго, значит, это была не просто девушка.

– Неважно. Я сделал это, сам того не осознавая. Она стояла… была там… Да к черту все, какой же я ублюдок, – последнее он произносит на выдохе, а после опирается локтями на колени и, крепко держа сигарету между пальцев, вытирает рукой слезы, которые все-таки хлынули из его мрачных, загадочных глаз.

– Что это была за девушка? Ты хорошо ее знаешь? – продолжаю интересоваться я.

Но вместо слов Джаред просто кивает.

– Скажи мне, что я придурок.

Вытерев слезы, он берет себя в руки и продолжает курить, откинувшись на спинку лавочки.

– Ты придурок, чувак. Самый придурочный придурок.

– Нет слова придурочный, – поправляет он.