Первая сверхдержава. История Российского государства
Часть 11 из 38 Информация о книге
Конкретный повод к отставке Сперанского малоинтересен. Важнее понять настоящую причину, по которой император столь резко изменил свое отношение к ценному помощнику, а вместе с тем и государственную политику. В конце концов гадости о статс-секретаре Александр выслушивал уже не первый год, а чтение высшим бюрократом секретной переписки таким уж ужасным преступлением не являлось. Падение Сперанского, очевидно, было вызвано маневрами кружка Екатерины Павловны. Эти люди имели к статс-секретарю не столько личные, сколько сущностные претензии. Придворный историограф Николай Карамзин, принадлежавший к этому влиятельному сообществу, составил своего рода конспект отечественной истории, названный — «Записка о древней и новой России». Это был убедительный и страстный манифест консерватизма, включавший в себя обзор всей русской истории и выводы автора о том, что, по его мнению, хорошо и что плохо для страны. Приводя примеры и факты из прошлого, Карамзин доказывал, что любые западнические реформы — вообще любые новшества — губительны для Российского государства («всякая новость в государственном порядке есть зло, к коему надо прибегать только в необходимости»); что опираться следует не на европейский, а на собственный опыт; что спасение и благо России не в свободе, а в самодержавии. Бывший вольнолюбец находил плюсы даже в крепостничестве, ибо темный крестьянин на воле предастся «собственным порокам», и лучше уж ему оставаться под управлением помещика, «имея бдительного попечителя и сторонника». Самое же лучшее и надежное средство к процветанию — сыскать в каждую губернию исправного губернатора да хорошего пастыря-архиерея, а всё прочее от лукавого. Эволюция умного и бескорыстного Николая Михайловича из либералов в крайние государственники не слишком удивительна. Глубоко погрузившись в историю, Карамзин безусловно разобрался в архитектуре Российского государства и понял всю опасность подрыва его несущих опор. Гораздо существенней, что к тому же выводу приходил и государь. Когда карамзинский меморандум при посредстве Екатерины Павловны попал к Александру, похоже, это стало последней каплей. Доводы показались царю убедительными, да и неотвратимость войны с Наполеоном предписывала не заигрывать с рискованными экспериментами, а «превращать страну в боевой лагерь». Государь с болью и печалью — как в свое время Екатерина Великая — отказывался от идеалов молодости. Известно, что назавтра после отставки реформатора Александр сказал своему другу князю Голицыну: «Если у тебя отсекли руку, ты, наверное, кричал бы и жаловался, что тебе больно; у меня прошлой ночью отняли Сперанского, а он был моей правою рукою». Что ж, время для гражданских реформ действительно было неподходящее. Тяжелая война и окончательное духовное перерождение Александра положили конец всем прогрессивным начинаниям. Вскоре начнется движение в обратную сторону. Укрепление армии Со вторым помощником, Аракчеевым, который вошел в силу одновременно со Сперанским, у Александра проблем было меньше. Во-первых, на личностном уровне: граф Алексей Андреевич был истово, по-собачьи предан императору. Во-вторых, результаты деятельности этого министра были нагляднее и несомненнее. Главное же — дело, порученное Аракчееву, для страны являлось вопросом жизни и смерти. Предстояла война со всей Европой, с лучшим на свете полководцем и лучшей на свете армией, а вооруженные силы России находились в неважном состоянии. В свете приближающейся грозы распределение обязанностей между послетильзитскими помощниками Александра можно обозначить и так: Сперанский добывал деньги на переустройство армии, а граф Аракчеев их как можно рациональнее расходовал. И следует сказать, что генерал справлялся со своей задачей лучше, чем статс-секретарь. Правда, в 1810 году, в самый разгар военных реформ, Аракчеев обиделся на то, что царь ставит его на второе место после Сперанского, и попросился в отставку с поста военного министра, но сохранил добрые отношения с царем и от общего руководства делом не отошел — остался председателем Военного департамента в Государственном Совете. По рекомендации графа министром был назначен генерал от инфантерии Барклай-де-Толли, продолживший осуществление той же программы. За предвоенные годы реформаторы успели сделать очень многое. Оскудевшая казна, как мы видели, экономила на всем, на чем можно и нельзя — но только не на подготовке к войне. Если в начале александровского правления на армию тратилось 35 миллионов рублей в год, то в 1810 году эта статья бюджета выросла до 147 миллионов. Это составляло более половины всех государственных трат (279 миллионов). Многие нововведения коснулись внутренней организации, снабжения и комплектования — предметов, в которых военный администратор Аракчеев прекрасно разбирался. Он и Барклай централизовали систему управления, сосредоточив в руках министра всю полноту строевой, административной и хозяйственной власти; реорганизовали структуру штабов; наладили интендантскую службу; обновили уставы; модернизировали медицинскую часть. Это была работа невидная, но очень важная. Благодаря ей во время грянувшей вскоре войны русская армия управлялась, снабжалась, размещалась и комплектовалась намного лучше, чем прежде. Аракчеевский герб Провиантский департамент подготовил четыре базы снабжения: три вдоль западной границы и одну в тылу. Там были собраны огромные запасы продовольствия и фуража. На 142 военных заводах спешно готовили оружие и боеприпасы для нужд военного времени. Одних пушечных ядер было отлито 4 миллиона. Много средств было потрачено на перевооружение. Пехота получила ружья нового образца, обладавшие большей скорострельностью и прицельной дальностью. Солдат начали обучать не только залповой пальбе, но и меткости. Лучшие стрелки получили штуцеры — нарезные ружья. Поскольку Аракчеев, как и Бонапарт, изначально был артиллеристом, с особенным увлечением он занимался улучшением этого рода войск. Наполеоновская армия славилась своими пушкарями, быстрота и точность которых не раз решала судьбу сражения. Но к 1812 году русская артиллерия стала не хуже. В ней появились новые орудия — менее тяжелые, подвижные, быстро перезаряжаемые. Они позволяли вести огонь ядрами на 2500 метров, а картечью на 500 метров. И, конечно, первоочередное значение придавалось численному росту армии. Мобилизация тогда проводилась посредством рекрутских наборов. В России того времени насчитывалось 15 миллионов мужчин солдатского возраста. Во время очередного набора обычно призывали по одному новобранцу с пятисот душ, то есть около 30 тысяч человек. Накануне войны таких призывов было несколько, причем в 1811 году взяли по четыре «души» за раз. Новобранцев спешно распределяли по рекрутским депо, обучали, рассылали по полкам. К началу войны полевая, то есть маневренная армия насчитывала 365 тысяч пехотинцев, 76 тысяч кавалеристов и 40 тысяч артиллеристов при 1600 орудиях — не считая иррегулярных боевых частей (например, казачьей и «инородческой» конницы). Больше войска при тогдашнем состоянии финансов содержать было и невозможно. В общем, всё, что могли, сделали. Большая война Наполеон готовится Мы видели, с каким напряжением шла к 1812 году Россия. Но деятельно готовился к войне и французский император. В его распоряжении имелись куда более значительные ресурсы. Во-первых, сама Франция была намного богаче. Ее бюджет на 1811 год составил 950 миллионов франков (франк приблизительно равнялся рублю), то есть в 3,5 раза превышал российский, а военные расходы были больше вчетверо. Население сильно разросшейся Наполеоновской империи, в которую вошли Италия, Испания, Голландия, изрядный кусок Германии, Швейцария и другие территории, дошло до 70 миллионов человек. Это позволяло Наполеону содержать огромную армию. В общей сложности на начало 1812 года в ней числилось 950 тысяч человек. Самые боеспособные части входили в Великую Армию, собранную на востоке для нападения на Россию. Кроме того, союзниками и сателлитами Наполеона являлись почти все европейские страны, в том числе Австрия и Пруссия, недавно сражавшиеся бок о бок с русскими. По данным современного историка О. Соколова, в нашествии приняли участие четверть миллиона немцев, 80 тысяч поляков, 30 тысяч австрийцев, 30 тысяч итальянцев, плюс испанцы, датчане, швейцарцы и так далее, и так далее. Историки спорят о точном размере Великой Армии, называя цифры от 450 до 685 тысяч солдат, но известно, что только в главном массиве войск, которым командовал сам император, было 286 тысяч человек. Никогда еще Бонапарт не вел в бой такое количество штыков и сабель. Для обеспечения этой махины интенданты приготовили почти 8 тысяч повозок с провиантом. В Варшаве был устроен гигантский арсенал, еще несколько менее крупных — в других городах. Ни одна армия со времен Чингисхана не имела столько конского состава — его мобилизовали по всей Европе и набрали 120 тысяч голов. Начало войны в значительной степени зависело от того, когда поднимутся травы и появится подножный корм для верховых и тягловых лошадей, потому что запасти столько фуража было невозможно. (Как мы увидим, в конце концов из-за лошадиного корма Великая Армия и сгинет.) Русское командование разработало стратегию, основанную на осторожности. Лобового столкновения с грозным полководцем решили избегать, однако рассчитывали выстоять в сражении оборонительном, как при Прейсиш-Эйлау. На первом этапе предполагали отходить, изматывая противника оборонительными боями. Поскольку не было известно, куда именно ударит Бонапарт, разделили полевое войско на три части. Первая армия Барклая-де-Толли (120 тысяч солдат) группировалась в районе Вильно; Вторая армия Багратиона (60 тысяч) находилась южнее, около Гродно; Третья армия Тормасова (45 тысяч) прикрывала Украину. Диспозиция предписывала стянуть все силы и заманить врага на выгодное место, заранее выбранное для битвы: к сильно укрепленному Дрисскому лагерю на Западной Двине. Природное расположение и фортификационные сооружения Дрисского лагеря действительно были выше всяких похвал. С тыла и флангов позиции прикрывала река. С фронта в несколько ярусов были вырыты окопы и насыпаны редуты. Наступающие французы попадали под перекрестный огонь множества батарей и под залпы удобно расположенной пехоты. Местность вокруг еще и была изрезана оврагами, что затруднило бы атаку знаменитой французской кавалерии. Автор проекта прусский генштабист Карл Пфуль предусмотрел всё: и стойкость русского солдата в обороне, и прекрасные качества аракчеевской артиллерии, и отсутствие поблизости дорог, что затруднило бы подход французских резервов и транспортировку тяжелых орудий. Пока Наполеон расшибает себе лоб о неприступные позиции, инициативный Багратион наносил бы удары по вражеским коммуникациям. Императору Наполеону русский план был известен и отлично его устраивал. Если противник соберет все наличные силы в одной точке, войну можно выиграть одним ударом. Тогда не придется затевать длинный, трудный поход вглубь страны. Завоевательных намерений Бонапарт не вынашивал — ему нужно было поступить с Россией, как с Австрией, то есть ослабить и подчинить, а для противовеса на будущее воссоздать польское государство, вернув ему утраченные исторические области. Оба монарха еще обменивались увещевательно-грозными письмами, но ничто уже не могло предотвратить войны. Формальным поводом стала оккупация французами немецкого княжества Ольденбург, которое находилось под покровительством российского императорского дома. (Со стороны Корсиканца тут, вероятно, имелся и личный мотив: напомню, что сестра царя Екатерина Павловна предпочла выйти замуж не за Наполеона, а за принца Ольденбургского.) Александр сделал по этому поводу резкое заявление, Бонапарт не менее резко ответил… Casus belli, впрочем, не имел значения. Война началась, потому что слишком вески были ее причины, слишком много денег и средств потрачено на подготовку. «С конца 1811-го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти — миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811-го года стягивались силы России, — написано в романе «Война и мир». — 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие». С последним утверждением классика можно спорить (люди всю свою историю только и делали, что воевали), но в целом ситуация описана очень точно. Дрисский лагерь. «Военная энциклопедия». 1912 г. Наполеон наступает Не буду детально описывать ход военных перипетий 1812 года — они хорошо известны русскому читателю по школьным учебникам, художественной литературе и кинофильмам. Ограничусь конспективным описанием событий, чуть подробнее коснувшись нескольких аспектов и моментов, которые искажены или сильно романтизированы официальной историографией и массовой культурой. В истреблении и страданиях огромного количества людей ничего романтического не бывает. Война была страшной, грязной и жестокой — самым ужасным национальным испытанием со времен Смуты. Великая армия переправляется через Неман. Игнац-Себастьян Клаубер Первый этап кампании в совсем коротком описании выглядит так: Наполеон все время наступал и быстро дошел до Москвы, за два с половиной месяца преодолев с боями 1200 километров. Накануне перехода границы Бонапарт обратился к своей армии с коротким, энергичным воззванием, которое выглядело весьма откровенной декларацией политических намерений. Война именовалась «второй польской», то есть как бы затеянной ради Польши (поддержка поляков в тот момент Бонапарту была очень важна), а про Россию говорилось, что «ее судьба должна свершиться» и что «губительному влиянию, которое она в течение [почему-то] пятидесяти лет оказывала на дела Европы» теперь наступит конец. Иными словами, России как великой державы больше не будет. Нашествие началось 12 (24) июня, когда огромные массы войск по плавучим мостам стали переправляться через Неман. Прекрасный план генерала фон Пфуля — заманить вражеские полчища на удобное место и там истребить в оборонительном сражении — провалился сразу, потому что одновременно с ударом в центре Наполеон предпринял еще два фланговых наступления. На севере корпус маршала Макдональда двинулся к Риге, а корпус маршала Удино — в направлении Санкт-Петербурга. На юге, где заранее сгруппировались французские союзники австрийцы, им в помощь был отправлен корпус генерала Ренье. Оба маневра являлись скорее демонстрацией, и цель ее — рассредоточить главные силы русских — отлично удалась. Для прикрытия столицы (на севере) и Украины (на юге) Барклай и Багратион выделили треть своих войск, Наполеон — меньше одной пятой. Теперь на основном направлении перед ним оставалось только 120 тысяч русских солдат, да еще разбросанных по обширной территории. На второстепенных фронтах Отечественной войны события будут развиваться следующим образом. Макдональд подойдет к Риге, но, не имея достаточно сил, застрянет там до конца кампании. Удино предпримет нервирующее движение на восток, угрожая Петербургу, но выделенных маршалу 25 тысяч солдат для такой задачи было явно недостаточно. Здесь на пути французов встанет корпус генерала Петра Витгенштейна. Если на главном театре русские количественно уступали противнику вдвое, на петербуржском направлении силы были примерно равны. В упорном трехдневном бою при Клястицах, к северу от Полоцка, французы были остановлены и впоследствии особенной активности не проявляли. Витгенштейна провозгласят «спасителем Петербурга», хотя от Клястиц до Петербурга было очень далеко. На юге австрийцы, участвовавшие в этой войне поневоле, вели себя пассивно. Откомандированный им в помощь корпус Ренье в основном состоял из саксонцев, тоже не отличавшихся рвением (в начале боевых действий целая саксонская бригада, 5 тысяч солдат, сдалась в плен). Мало-мальски крупное сражение на этом фронте произошло только однажды и не скоро, уже в начале августа. При Городечно Третья армия Тормасова выдержала несколько вражеских атак и потом отступила, но скоро с юга подошла Дунайская армия Чичагова (освободившаяся после мира с Турцией), и движение неприятеля прекратилось. Судьба войны решалась на центральном направлении. От затеи с Дрисским лагерем отказались почти сразу, потому что не было возможности стянуть туда все наличные силы, да и в любом случае их оказалось бы недостаточно — имея такое численное превосходство, Наполеон просто окружил бы всю армию, и война на этом завершилась бы. Памятуя об Аустерлице, где его присутствие только мешало командованию, Александр отбыл из действующей армии в Петербург, предоставив всю полноту власти Барклаю. Но тому предстояло сначала свести корпуса и дивизии своей Первой армии в один кулак, а потом еще соединиться со Второй армией Багратиона. Наполеон, конечно же, пытался этому помешать. У него появилась надежда разгромить противника по частям. Поэтому весь остаток июня и весь июль русские проворно отступали, ведя арьергардные бои, а французская кавалерия все время вклинивалась между Первой и Второй армиями, мешая их слиянию. Впоследствии, задним числом, это нескончаемое отступление будет провозглашено великим стратегическим замыслом — истощить и сократить силы врага по примеру древних скифов, заманивших персидские полчища вглубь собственной территории. На самом деле никто не хотел отдавать врагу свою землю, но другого выбора не было. А. Корнилов пишет: «Скифская война была легка только для скифов; в стране же, стоявшей даже на той степени культуры, на которой стояла тогдашняя Россия, этого рода война сопряжена была со страшными жертвами. Притом опустошение должно было начаться с западной, наиболее культурной и населенной окраины, сравнительно недавно присоединенной к России». И в столице, и в штабах, и в войсках роптали, что пора дать французам настоящее сражение, а его всё не происходило. Причина заключалась не только в том, что Первой и Второй армиям было не так просто соединиться из-за французских маневров. Делу мешал еще один фактор, сугубо личный — отвратительные отношения между Барклаем и Багратионом. Оба были заслуженными генералами. Михаил Богданович Барклай-де-Толли прославился в шведскую войну и потом в качестве министра проводил армейские реформы. Петр Иванович Багратион, ученик Суворова, спас русскую армию в 1805 году, героически удержавшись при Шенграбене — то есть мог считаться победителем непобедимых французов. Своим подчиненным положением Багратион был очень недоволен и вел себя по отношению к главнокомандующему (точнее, и.о. главнокомандующего, поскольку формального приказа не было) вызывающе. В те времена было принято высчитывать старшинство по сроку производства в чин, и в этом отношении генерал от инфантерии Багратион стоял чуть выше генерала от инфантерии Барклая-де-Толли. Историк кампании С. Мельгунов пишет: «…В армии происходили бесподобные сцены: дело доходило до того, что командующие в присутствии подчиненных ругали в буквальном смысле один другого. «Ты немец, тебе все русские нипочем», — кричал Багратион. «А ты дурак и сам не знаешь, почему себя называешь коренным русским», — отвечал Барклай». Против Барклая сложилась мощная оппозиция. Возглавляли ее наследник престола Константин Павлович и царский зять принц Ольденбургский. Как обычно случается при неудачном ходе войны, ходили слухи об «измене».