Поцелуй, Карло!

Ники и Калла сбежали по ступенькам и уже сели в седан, когда в гараж влетела Мэйбл с костюмом, ботинками и набором для бритья. Она закинула все это на заднее сиденье так, словно вещи были охвачены огнем, отступила и погладила свой беременный живот. Дом полез в карман и протянул Нику пачку денег.

– Держись подальше от Филли, пока я не дам знать.

– Спасибо, дядя Дом. Не плачьте, тетя Джо.

– Если с тобой что-то случится, я этого не перенесу.

– Если со мной ничего не случится, то этого не перенесу я.

Ники чмокнул тетю Джо и стремительно выехал из гаража.

Калла держалась за ручку дверцы, пока Ники мчал по улицам.

– Что ты имел в виду, когда сказал «если со мной ничего не случится»?

– То, что ты слышала. Если со мной ничего не случится, то я зря прожигаю жизнь.

– Что не так с твоей жизнью?

– Всё. – Ники поправил зеркало заднего обзора.

– Почему ты порвал с Пичи?

– Я ее не люблю.

– Разворачивай машину.

– Что?

– Ты так не думаешь. Иди к ней. Скажи, что ошибся.

– Но я не ошибся.

– Она прекрасная девушка. Она подходит твоей большой семье. Она смотрит на тебя так, словно ты Марк Антоний и только что пришвартовал баркас в ее порту. Любовь к тебе превратила ее в Клеопатру.

– Я не хочу жениться.

– Конечно, хочешь.

– Откуда ты знаешь?

– Ты струсил, у тебя от страха даже ноги похолодели. А она может их согреть. Она же загорается, как мигающая лампочка на этом дереве, когда ты рядом с ней.

– Я буду послом. – Ники вцепился в руль. – И ты меня не остановишь.

– Ты не посол.

– Что плохого в том, чтобы дать людям то, чего они хотят? Зачем портить совершенно чудесный юбилей?

– Ты обманываешь людей.

– Чем это отличается от исполнения роли Себастьяна?

– Тебя потянуло к искусству, и теперь ты думаешь, что найдешь в нем все ответы. Театр – твоя религия, и если ты встречаешь иноверца, то он должен уйти с дороги. Но это ошибка! Когда сияние потускнеет, ты поймешь, что Пичи – твоя судьба. У тебя хорошая работа. Ты из семьи, где тебя любят. У тебя был план. Ты был воодушевлен новым домом и парковкой перед ним, и свадьбой, и миндальным драже. Все это затевалось из любви и ради любви. И что у тебя осталось в итоге?

Ники так резко свернул в переулок за театром, что Каллу отбросило вбок. Он повернулся к ней:

– Все хорошо?

Она кивнула.

Он выскочил из машины и крикнул:

– Скорей!

Они пронеслись стрелой через служебную дверь, по коридорам, слетели со ступенек и ворвались в костюмерную. Калла отперла кладовки с костюмами, включила свет и начала расправляться с вешалками, перебирая мужскую одежду.

– Быстрее, Калла, быстрее.

– Вот. – Калла держала в руках ярко-синий мундир с золотыми эполетами и брюки с белыми лампасами.

– Немного безвкусно, но сойдет.

– Ты не примеришь?


– Нет времени.

Ники прихватил широкий пояс из белого атласа с какого-то вечернего платья.

– Спасибо, Калла.

И выскочил из костюмерной.

Калла вышла в коридор и прокричала вдогонку:

– Ты мог бы всего этого избежать, если бы помирился с невестой.

– Все кончено, – завопил он в ответ.

– Это ошибка!

Калла услышала, как хлопнула служебная дверь.

Ники бросил мундир на заднее сиденье машины и вырулил на Честнат-стрит, которая должна была переулками вывести его к дому 103 на Шарлот-стрит.

Он никогда не чувствовал себя таким живым с той минуты, когда появился на сцене в «Двенадцатой ночи». Он отчаянно желал рискнуть, впервые в своей жизни, наполненной чужими решениями. Он отправится в Розето, займет место умирающего и представит его жизнь как свою. А почему бы и нет? У него была причина, мужество и костюм! Ники определенно решил стать драматургом своего будущего, запустить в действие последовательность событий, основанных на риске, а не на осторожности. Он горел желанием создать другой персонаж и сыграть его, зная, что если преуспеет, то сможет сотворить человека, которым хотел быть.

Ники Кастоне собирался прервать цикл ожиданий, навязанный каждому молодому американцу итальянского происхождения в Саут-Филли. Превратившись в Карло, он не будет определяться стандартами успеха здешнего общества: регулярной зарплатой, венчальной мессой, домом на две семьи – и целью существования, приводящей его в ужас: смертью в собственной постели в конце жизни, прожитой, чтобы ублажать других, с прощальным подарком любимым – предоплаченными похоронами. Сыграв итальянца из Италии, Ники обретет свободу.

Юбилей Розето – это первый шаг в широкий мир, вне безопасности Монтроуз-стрит. Слова Сэма Борелли, обращенные к актерам на давних репетициях, звучали эхом в голове Ники: «Живите настоящим. Если сумеете, оно поведет вас вперед».

Гортензия в черном костюме ждала на крыльце, словно стойкий солдатик. Шляпа и туфли были подобраны в тон. Ники уже нравилось, как его атташе исполняет свою роль.

Ники подкатил поближе, выскочил из машины и поспешил открыть ей дверь. Она заняла свое место, отправляясь в приключение, не имевшее маршрута, а имевшее только место назначения.

Когда они отъезжали, ее соседка, школьная учительница Джин Уильямс, подглядывала за ними из-за занавески и качала головой:

– Гортензия Муни. Черный костюм. Черная машина. Черный день.



Фрэнк Арриго стоял под люстрой в фойе театра Борелли и ждал, пока инженер спустится с бельэтажа. Он постукивал ногой по бетонно-мозаичному полу, удивляясь, как театру десятилетиями удавалось выстоять. Фрэнк ценил качество, но полагал, что стандарты строительства изменились. Больше нет нужды выкладывать пол на века, раз существует современный стиль. Он был открыт новым веяниям – дешевле, быстрее, лучше.

– Это древняя красота.

– О да, – согласился Фрэнк Арриго.

Эд Шонесси спустился по ступенькам и присоединился к нему.

– Тут потребуются серьезные переделки. Течет в туалетах на верхних этажах. Нешуточные проблемы с водопроводом. Сам театр в неплохом состоянии, но бельэтаж надо перестроить. До 1916 года не было единых стандартов, так что никто не знает, какая там допустимая нагрузка. Я, например, не в курсе. Крыша в порядке. А вот подземные галереи там, где гримерные, тоже не отвечают нынешним требованиям.

– И сколько это будет стоить?

– Дешевле все снести и построить заново. Но если, конечно, кого-то заботит история этого здания и улицы, тогда надо искать реставратора.

– Мы сейчас работаем над новым квартирным комплексом на Пирс-стрит. Еще не закончили, но уже сдали все ветеранам. А постройка жилых домов на Брод увеличила бы доход вдвое. Прекрасное место. Погрузочную площадку позади здания можно переделать в отличную стоянку.

– Мне понятен ход вашей мысли. Можете все снести и оставить фасад. – предложил Шонесси.

– Зачем он мне?

– История.

– На истории денег не заработаешь, Эд.

– Да, но люди привязаны к этим древним сараям.

– Ага. Но вы удивитесь. Стоит построить что-то новое, и никто не вспомнит, что здесь стояло.

Фрэнк открыл записную книжечку, черкнул пару замечаний.

– Я буду вам благодарен, если это останется между нами. Калла чересчур чувствительна, когда дело касается этого здания, и потребуется немного искусной дипломатии, чтобы она осознала собственную выгоду.

– Я понимаю. И слово не вылетит.

Пичи Де Пино протиснулась через стеклянные двери в вестибюль. На ней была пышная хлопчатобумажная юбка с широкими красными и белыми полосками, короткая алая блузка и шляпка в стиле венецианских гондольеров. Все это завершалось очками от солнца.

– Добрый день. – Она выдавила улыбку.