Почему мама часто матерится

– Ну ты даешь, Персефона! – сказал Питер, качая головой в изумлении. – Тебе же одиннадцать, как Джейн! Мне вон только девять, а я уже знаю, что Санта-Клауса нет!

– Не правда, не правда, – твердили Персефона и Гулливер (Джессики в этот момент не было рядом, несомненно, она доставала Нила еще чем-нибудь помимо пудинга).

– Эллен, право же, утихомирь своих детей и успокой Персефону с Гулливером! Сегодня же Сочельник, у меня на сегодня в планах не было истеричных детишек! – со вздохом сказала мама.

– Я пытаюсь, мама! – сквозь зубы процедила я, в этот момент в комнату впорхнула Джессика, увидев своих чад в плачевном состоянии, она недоуменно поинтересовалась: – Ой, ребятки, а что случилось?

– Питер и Джейн говорят, что Санты не существует! – прорыдала Персефона.

– Они говорят, что это вы с папой прячете подарки, – добавил плаксиво Гулливер.

– Ой, нет же, дорогие мои, они просто так шутят, – твердо ответила Джессика.

– Тетя Джессика, нехорошо говорить неправду, – также твердо отозвалась Джейн. – Мы вот завтра идем в церковь, и если есть на свете Бог, то он Вас покарает за ложь!

– Только Бога тоже нет, – вставил тут Питер, – он такая же выдумка, что и Санта!

Тут Персефона и Гулливер аж завыли от ужаса.

Сара цокнула языком и погладила свой круглый живот.

– Вот своего ребенка я воспитаю в уважении ко всем религиям и верованиям, – заявила она, выразительно глядя на агностика Джейн и атеиста Питера, которые продолжали доводить своих двоюродных до истерики тем, что срывали завесу таинства со смерти и утверждали, что там, после смерти, тоже ничего нет, одна лишь черная пропасть, что, конечно, не так сильно удручало Персефону и Гулливера, как несуществующий Санта.

Присутствие Сары меня несколько напрягает, когда мама сказала, что она в интересном положении, я не ожидала, что она вот-вот родит. Вчера, когда она вплыла, как дирижабль, в гостиную, я была несколько ошарашена, ведь, оказывается, срок у нее уже 5 января. Я поинтересовалась, взяла ли она с собой медицинскую карту и сумку с больничными принадлежностями, так, на всякий случай, на что мне высокопарно заявили, что никаких больничных сумок ей не понадобится, ибо она собирается рожать на дому, а когда я спросила, на каком дому она собирается рожать, если так близко к сроку уехала так далеко от дома, на что она мне снисходительно ответила, что уж я-то должна знать, что с первыми детьми, как всем известно, перехаживают. Хотела я ей сказать, что у меня Джейн родилась на три недели раньше, к всеобщему удивлению (Саймон и я были на чьей-то свадьбе, а у меня начали воды отходить, Саймон вдупель пьяный и никак не мог раздуплиться, чтобы понять, насколько все серьезно. До сих пор простить ему не могу, как он со своим похмельем отвлекал весь младший и средний медперсонал на себя, они то ему водички, то кофе подносили, так он еще мои бутерброды схавал, скотина, потому что я есть не могла, да и некогда мне было есть, я же тут, извините, рожать собралась), но Сара перевела тему на то, что сейчас все рожают по новой методике ГипноРоды и как она против злоупотреблений эпизиотомией в акушерстве, а ведь можно просто подготовиться к родам самогипнозом и втиранием кокосового масла себе в промежность, так что никаких разрывов и швов, она просто «выдохнет ребенка естественным образом». Она спросила у меня, делали мне эпизиотомию или нет, и когда я ответила, что, конечно, делали, то она ответила, что по мне видно и что, вероятно, мне делали обезболивающие уколы.

– Я планирую свои роды, на сто процентов это будут естественные органические без какой-либо химии роды, такие, как заложено самой природой. Обычное дело для женщин во время родов переживать оргазм, ну при условии, что ты все делаешь правильно и слышишь свое тело.

При упоминании оргазма и прочих прелестей естественных родов Саймон залпом выпил бокал красного вина и закусил горстью орехов, а я решила не вступать в пустую полемику с Сарой, все равно она сама очень скоро убедится в обратном. Весь оставшийся вечер я избегала говорить с Сарой и повторяла Джессике, как же меня бесит эта Сара. Так что, надо отдать должное этой Саре, она сблизила меня с моей сестрой Джессикой. Чего не скажешь о моей сестре Джессике, хоть она и разделяет мое раздражение по поводу самовлюбленной Сары, которая считает себя первой беременной женщиной на земле, но этого недостаточно, чтобы простить меня и моих детей за срыв покровов таинства с Рождества, отчего так безутешны были ее прекрасные ангелочки.

Остаток рождественского Сочельника мы провели за чисткой картофеля (точнее, я чистила картофель, потому что Сара не могла заниматься физическим трудом из-за ДИТЯТИ, Джессика не могла отвлекаться от того, чтобы заверять в очередной раз Персефону и Гулливера в их счастливом детстве, проведенном в неведении, а так как в мамином мире мужчины не чистят картошку, то кто чистил картошку? Правильно, я), мама контролировала процесс и твердила всю дорогу, что я неправильно чищу картофель и снимаю слишком толсто кожуру, а с ней и все витамины с минералами («Ну, конечно, мама, я с двенадцати лет только и делаю, что чищу картофель в этой семье и срезаю все нахер питательные вещества к чертовой матери, но почему-то никто из этой семьи еще не подох от недоедания и недостатка питательных веществ»). На кой ляд нам столько картохи на Рождество, может кто-нибудь сказать?

Питер и Джейн продолжали методично докапываться до Персефоны и Гулливера, как только их кузены успокаивались, мои дети расстраивали их снова каким-нибудь громким заявлением типа: «А ФЕИ ТОЖЕ НЕ СУЩЕСТВУЮТ! ЭТО ВЫМЫСЕЛ, ХА-ХА-ХА!» Жестокие злыдни, а не дети, хотя в какой-то степени я была солидарна с ними, потому что Персефоне и Гулливеру пора бы уж вырасти из коротких штанишек и перестать быть плаксами.

В это время мама колдовала над пастернаком, и я тут решила, что начищенного картофана хватит за глаза, а мне надо бы доделать кое-какие дела, пока еще не наступило Рождество и мне не пришлось бы бегать как подстреленной. Я поднялась в нашу спальню (никакой двуспальной кровати, только раздельные, ибо мама не поощряет ничего такого у себя под крышей), за мной зашел Саймон. Я аж вздрогнула от неожиданности.

– Я принес тебе вина, – заговорщицки прошептал он. – А еще я дочистил картофель за тебя. Твоя мама кончила горевать над пастернаком и теперь выпихивает Джеффри в магазин за луком-шалотом, потому что она только сейчас поняла, что забыла приобрести этот важнейший ингредиент, а обыкновенный лук не годится. Так что все идет отлично!

Иногда, сейчас это случается крайне редко, но я вспоминаю, почему вышла замуж за Саймона. Я отложила в сторону ноутбук и предложила вспомнить те годы, когда в универе мы занимались этим на узеньких студенческих койках.

– Ух ты, – обрадовался Саймон, – если бы я знал, что для этого надо только картошку почистить, я бы вложился в картофелеуборочный комбайн!





Воскресенье, 25 декабря – Рождество


Семейный праздник разворачивается по полной программе. Я забыла, что с фамилией Джеффри мама еще позаимствовала у его семьи и чудовищную по своей мучительной силе традицию не открывать подарки утром рождественского дня, а ждать, когда все вернутся после утренней церковной службы, что было шоком для моих нетерпеливых бестий потребительского общества, которые первым делом скатились рано утром по лестнице вниз с криками возбуждения и радости, но мама и Джеффри стояли на страже россыпей подарков под елкой и отогнали детей от них самым жестоким образом.

В церкви все прошло… без приключений. В нашей семье мы по церквям не ходим, только если приезжаем к маме на Рождество, поэтому пришлось продолжительно уговаривать Саймона и детей, особенно Питера, и отвечать на их настырные «Ну зачем?», «Почему я?». Поскольку Питер давно определился, что он абсолютный и официальный со справкой атеист, то считал своим моральным долгом нести свет в затуманенные религиозным опиумом массы, и мне приходилось не раз за время службы в церкви одергивать его, потому что он всю дорогу хотел крикнуть «А БОГА НЕТ, если вы не в курсе!», мне не хотелось устраивать сцен в церкви, особенно на глазах у мамы, потому что для нее осуждение со стороны викария и лишение голоса в приходском совете были более тяжкими грехами, нежели развенчание мифов о существовании фей и Санта-Клауса.

Но я люблю ходить на рождественскую службу в церкви, особенно если это такая крохотная миленькая церквушка, как в деревне у мамы и Джеффри, не то чтобы я верила в непорочное зачатие и благовещение и тому подобное, просто мне нравится петь хором красивые рождественские гимны. Я так увлеклась пением «Ангелов с Высот Небесных», что не заметила, как Питер вырезал подаренным ему перочинным ножиком слово из трех букв на спинке впереди стоящей скамьи, а я-то думала, что ножик – это подобающий подарок для мальчика (да и для девочки, потому что у нас равенство полов, хотя с Джейн надо быть настороже, когда у нее острый нож в руках), с другой стороны, что сегодня граффити, то завтра археология (ну или типа того), и через какое-то время это слово из трех букв только добавит прелести и шарма этой маленькой церквушке.

В общем и целом все шло довольно гладко, ну только мама попеняла мне, что я добавила слишком много гусиного жира в печеный картофель, и он стал чересчур жирным (нет такого понятия, как жирный картофель, если это печеный картофель), да еще Сара принюхивалась к каждому блюду и с подозрением спрашивала, можно ли его есть беременным.

Дело близилось к рождественскому пудингу, и было заметно, как Джессика нервничала, а вдруг ее подмена будет обнаружена, но тут Сара, вероятно, решила, что ей уделяется недостаточно внимания, и схватилась картинно за свой живот.

– О господи, дорогая! – воскликнул Пирс. – Что-то не так?

– Аххххрррр! – захрипела Сара.

– Я ЖЕ ТЕБЕ говорила, что в картофеле слишком много гусиного жира, – сердито бросила мама. – Теперь у нее несварение.

– Оххххххх, оуууууу! Ойййй, мне кажется, у меня схватки! – задыхаясь от страха прошептала Сара.

– Ой, нет, дорогая! – заверещал Пирс. – Еще рано для ребенка. Ты же даже еще не загрузила подкаст с медитацией для родов! И здесь нет ванны для родов!

– ОУУУУУУУУ! – стала уже выть Сара. – Что же нам делать? ЧТО ЖЕ НАМ ДЕЛАТЬ? РЕБЕНОК УЖЕ ЛЕЗЕТ!

– Ну, очевидно, что вам надо ехать в больницу, – сказала мама.

– НО я хотела рожать дома, – запротестовала Сара.


– У нас дома нельзя рожать, – в ужасе проговорила мама. – Где ты тут собралась рожать?

– Я могла бы родить в гостиной, – сказала Сара, держась за сервант, задыхаясь от боли и раскачиваясь из стороны в сторону.

– Нет, там нельзя рожать. Мы только что сделали там ремонт, – с негодованием в голосе возразила мама. – О боже, а мои египетские простыни в спальне наверху! Нет, тебе нельзя рожать здесь, тебе надо ехать в больницу.

– ООООXXXXXX! ОООXXXXXX! Пирс! Пирс, где ты? Ты же должен массировать мне спину и помогать мне ДЫШАТЬ! – завизжала Сара и сложилась пополам у серванта. Джеффри поднялся с кресла, подошел к дочери и поддерживая ее мягко под локоток, подвел к стулу, а сам при этом приговаривал: «Не надо так переживать, дорогая моя. Ты не против сюда пройти? Просто сервант старинный, из красного дерева, Чиппендейл, понимаешь ли…»

– Я же говорила, что ей надо было взять с собой больничную сумку со всеми принадлежностями, – сказала я в пространство, ни к кому не обращаясь лично. – Я знала, что так оно и будет, просто знала, и все!

Сара пронзительно крикнула и застонала: «Идет! Боже мой, ребенок выходит!» – и выдала такой продолжительный раскатистый пёр, я такого никогда не слышала в жизни. Акустика разнесла громогласным эхом этот ужасный трубный гул по всем уголкам и закоулкам старинной гостиной, мы сидели как громом пораженные.

– Ох! – выпрямилась Сара. – Ох, отпустило!

Мама, которая потеряла в эту минуту веру в святую Сару, сжала свой рот в самый тугой сфинктер, которому позавидовал бы любой гомофоб. Глаза у Персефоны и Гулливера уже до этого повылезали на лоб оттого, что Санты нет, но теперь они уже повзрослели до такой степени, что созрели для вопросов, а откуда берутся дети, на что Джессика шепотом пообещала объяснить им это позже. Джейн и тут не удержалась и сказала, что им в школе показывали видео как раз на эту тему, и она могла бы объяснить это самым доходчивым манером своим двоюродным, если тетя Джессика не может. Она при этом размахивала своим перочинным ножиком и показывала, как отрезают пуповину новорожденному, что вызвало очередной поток слез у впечатлительных Персефоны и Гулливера.

– А тетя Сара пернула и родила ребенка? – в восхищении воскликнул Питер. – На том видео в школе про пердеж ничего не было. Ребенок там вылезал из женской волосатой вагины. У тети Сары есть волосатая вагина? Оттуда вылезет ребенок или от ее пердежа?

Надо было видеть с каким достоинством Джеффри, хозяин дома, в котором никогда не упоминались вагины, волосатые и безволосые, поднялся из-за стола, подошел к серванту, достал бутылку виски и предложил Саймону составить ему компанию в кабинете. Саймона упрашивать не пришлось.

– Кому рождественского пудинга? – попыталась я разрядить обстановку. – Кому со сливочным кремом, а кому с заварным?





Вторник, 27 декабря


Сегодня с самого утра все были как никогда предупредительны по отношению друг к другу, все осознавали, что уже не долго осталось до расставания. Джессика и Нил, однако, сорвались раньше времени, хотя до этого Джессика уверяла меня, что они останутся до 28 декабря, и это была единственная причина, по которой я сказала маме, что тоже останусь до 28-го, так чтобы у мамы не было повода потом шантажировать меня и говорить, что одна дочь всегда найдет время остаться с ней подольше, в то время как у другой коровы всегда какие-то дела и ей надо уезжать впопыхах, сломя голову.

Несмотря на поспешный отъезд Джессики и ее семейства и факт, что наша семья уедет завтра утром, мама решила не упускать возможности закатить небольшой скандальчик после обеда, потому что у нее в холодильнике осталось всего лишь три литра молока, четыре буханки хлеба и дюжина яиц, – ее дому грозит неминуемая смерть от голода! Вчера ночью пошел снег и сегодня продолжал идти весь день, что дало маме основание утверждать, что магазин в деревне, должно быть, разнесен мародерствующими пенсионерами, этой саранчей, к которой мать не причисляет ни себя, ни Джеффри, потому что пособие на зимнее отопление от правительства они тратят исключительно на вино, а не на газ, но правительство недавно им в этом отказало, так что они вправе себя больше не считать пенсионерами. Следовательно, ничего не остается делать, как снарядить экспедицию за провизией в ближайший супермаркет в 25 километрах от деревни.

Пирс, который уже дошел до точки от постоянных криков и визгов Сары, добровольно вызвался поехать хоть куда, под предлогом, что у них заканчивается кокосовое масло (господь всемогущий, это ж какая у Сары площадь в промежности, если у нее за несколько дней закончилась непочатая банка масла, с которой она приехала?), но скорее всего, бедняга хотел отдохнуть от своей сильно беременной жены хотя бы часик-другой.

Мы помахали ему вслед, под охи и ахи мамы, которая беспокоилась, что дороги заносит снегом, и она переживала, сможем ли мы выехать от них завтра утром. Меня сковывал ледяной ужас от одной только мысли, что мы останемся погребенные под снегом в одном доме с мамой и Джеффри (пусть даже с обновленными запасами молока, хлеба, яиц и кокосового масла). Я как можно беспечнее сказала, что с нами все будет нормально, потому что у меня полноприводная тачка, и мы сможем проехать по заснеженной трассе.

Питер и Джейн изнывали от скуки, ведь их новая забава мучить своих двоюродных кончилась с отъездом Джессики и детей, а мама назидательно поучала их, что только скучные люди скучают, и навязывала им самые разнообразные задания по дому, от чего они неизменно пытались увильнуть и говорили, что им прямо сейчас есть, чем заняться. Мама хитро подмигивала мне и говорила: «Вот видишь, как надо с детьми. Просто нужно знать, как с ними управляться, дорогуша!»

– Мам, ну ты же понимаешь, что они просто забьются в какой-нибудь угол и будут пялиться в экран, вот и все, – пыталась урезонить я ее. – Не думаешь же ты, что они примутся сочинять рассказы, писать стихи или ставить пьесу.

– Ну, а почему бы и нет? – недовольно фыркнула на меня мама.

Однако день выдался замечательным. Снег продолжал тихо падать, огонь трещал в камине, и в доме было тихо впервые за все то время, что мы там были. Я уютно устроилась на подоконнике с книжкой из своего детства «Балетные Туфельки» и погрузилась в чтение и в свои детские мечты о блестящей карьере на сцене (все, кто читал ту книжку, хотели походить на отчаянную и дерзкую Петрову, но мне всегда нравилась несносная разбойница Поузи, которая носилась повсюду на пуантах), успокаивая себя тем, что в последнее время дети не так уж много провели за экранами своих гаджетов, так что если они сейчас уткнутся в свои планшеты, то это сильно не повредит, Саймон тоже нашел себе занятие по душе, Джеффри закрылся у себя в кабинете, Сара улеглась звездочкой на диване перед камином, мама листала последний номер Tatler, комментируя фотографии из светской колонки, как будто она там всех знала.

Когда спустились сумерки, Сара оторвала свою голову от подушки и слабым голосом попросила, чтобы кто-нибудь организовал для нее чашку горячей воды и лимонного сока. Мама, которая так и не простила Сару за то, что она испортила своими громоподобными раскатами ее элегантную рождественскую композицию за обедом в столовой, пропустила эту просьбу мимо ушей. Сара опять что-то там прохныкала, на этот раз я довольно резко прореагировала на ее капризное хныканье: «Знаешь, Сара, вообще-то тебе на этой стадии беременности надо больше двигаться. А то належишь себе тромбоз. Намного естественнее активно двигаться. Пройдись до кухни неспешным шагом и сделай себе напиток, тебе же лучше станет».

– Но я же беременная, – заскулила Сара. – Поверить не могу, что никто не хочет помочь мне в моем состоянии и подать чашку горячей воды. Куда делся Пирс? Где папа?

Никто не шевельнулся, чтобы ответить на ее капризы, поэтому Саре пришлось подниматься на ноги, кряхтя и стеная беспрерывно. Когда она наконец встала на ноги, раздался громкий хлюпающий звук, как будто опрокинули на пол кувшин с водой.

Мама, которая до последнего не обращала внимания на Сару и на наш с ней разговор, в этот самый момент как заорет: «ЕГИПЕТСКАЯ СИЛА! ЧТО ЭТО НАХРЕН БЫЛО? МОЙ ОБЮССОНСКИЙ КОВЕР!

Перепуганная Сара, стоя в луже воды и глядя на все с ужасом, еле выдавила из себя: «Это не моча! Я не мочилась!»

– Ёмоё, Сара! – промолвила я. – Это у тебя воды отошли!

– Что? Но этого не может быть, – ошеломленно сказала Сара. – Вот так, без предупреждения. То есть все говорили, что я почувствую, когда ребенок начнет выходить, они говорили, что надо слушать свое тело, а я же слушала, и НИЧЕГО НЕ ПРЕДВЕЩАЛО, А ТЕПЕРЬ ОН ЛЕЗЕТ, А НЕ ДОЛЖЕН БЫЛ, ПОТОМУ ЧТО МНЕ ГОВОРИЛИ, ЧТО ПЕРВЕНЕЦ ВСЕГДА ЗАСИЖИВАЕТСЯ, И ГДЕ ПИРС, ОН В СНЕГУ, ЧТО ЛИ, ЗАМЕРЗ, ОН ЖЕ НЕ УВИДИТ СВОЕГО ПЕРВЕНЦА И УМРЕТ, А Я ОСТАНУСЬ ОДНА С РЕБЕНКОМ, О ГОСПОДИ БОЖЕ МОЙ, ЭТОГО НЕ ДОЛЖНО ПРОИЗОЙТИ, Я НЕ ХОЧУ БЫТЬ МАТЕРЬЮ-ОДИНОЧКОЙ!

Пришлось мне отложить в сторонку свою книжку, на том месте, где Полина и Петрова пробуются на роли в спектакль «Сон в летнюю ночь», и приняться за дело. Я же посмотрела все серии «Зовите акушерку», включая тот страшный эпизод, где бывшая монашка Шелаг в нейлоновом неглиже соблазнила доктора Тернера, так что я была уверена, что знаю, что делать, когда начинают рожать.

– Не волнуйся, Сара, – ободряюще сказала я (по сериалу «Зовите акушерку» я знала, что самое главное – делать хорошую мину, чтобы роженица не паниковала, но также надо непременно сделать ей клизму. Я решила, что, может быть, мы обойдемся только хорошей миной, а про клизму как-нибудь потом). – Некоторые дети не торопятся покидать свое гнездышко. Все будет хорошо. Так, не забывай дышать. Пирс скоро приедет, наверное, там в магазине очередь. А может, там кокосового масла нет, вот он и поехал в другой магазин. Не переживай, все будет хорошо. – И я погладила ее по руке.

– Оййй, господи, да что же мне деееелааааааать? – исходила криком Сара. У нее началась истерика. Я еще подумала, может, мне дать ей пощечину, чтобы она пришла в себя? Сказать честно, давно я хотела заехать Саре по физиономии, и за все годы лучшей возможности, чем сейчас, трудно было представить, но потом, бить по щекам роженицу, как бы она ни истерила и ни визжала, все-таки неприлично, поэтому я отставила эту идею, вместо пощечины я погладила ее по руке опять, при этом старалась издавать сочувствующие звуки.

Сара, воя и стеная, в бессилии свалилась на диван, а мама в этот момент включила партию греческого хора и запричитала: «Нет, нет, только не на диван! Эллен, сделай же что-нибудь! Подними ее с дивана! Прочь с моего дивана! Я только что поменяла на нем обивку, это же ткань из Laura Ashley. А подушки из Летнего дворца, таких наволочек больше не найти. Она уже изгадила мой Обюссон, а теперь еще и диван загваздает!»

– Мама, ну она же рожает, – пыталась я вразумить мать, – неужели ты больше переживаешь за свой диван, чем за бедную Сару! Ей сейчас нужен покой, тишина и поддержка. Ты своими криками только все портишь.

– Я еще раз повторяю, что на подушках наволочки, сделанные по эскизам тканей из Летнего дворца, по 36 фунтов за метр! Такую ткань больше не выпускают. Эллен, какое слово из «больше не выпускают» тебе не понятно? – зашипела с угрозой в голосе мать. Вот тогда мне стало страшно.

– Ну, тогда звони в скорую, мама!

– Пока скорая приедет, она тут мне все изгадит! – переживала мама.